Султан, который правил миром
Его называли султан Сулейман Хан Хазретлери, Халиф мусульман и Властелин планеты. А еще его называли «Справедливым». «Законодателем». «Великолепным». Титулы его звучали, как перечень завоеванных земель: «Правитель тридцати семи королевств, повелитель государств римлян, персов и арабов, владыка морей и святых городов…» Но тот день, когда он умер, никто об этом не мог знать.
Султан Сулейман лежал в своем походном шатре, а за его спиной, затянутые в кольцо осады, стояли стены Сигетвара. Ветер шевелил полотнища, и свет масляных ламп дрожал на лице человека, который уже не дышал.
Его сердце остановилось. Но войско не должно было узнать.
— Спрячьте его, — прошептал великий визирь.
И тогда начался последний марш мертвого султана.
Его тело забальзамировали, внутренности похоронили в венгерской земле, а самого — усадили в закрытый паланкин, будто он просто устал и не желал показываться перед янычарами. Каждую ночь его переносили в шатер, усаживали на трон, и визирь входил, как всегда, для доклада.
— Ваше величество…
Тень от свечи колыхалась на неподвижном лице.
Янычары не сомневались. Они верили, что султан с ними — ведь он всегда вел их к победе. Пятьдесят четыре дня мертвый правитель командовал армией.
Дворец, где жила любовь
Он спал на бархатных матрасах, укрывался соболями, а над ложем его возвышался золотой балдахин. Четыре стража всю ночь стояли у его постели, гася свечи с той стороны, куда поворачивался повелитель.
Но по ночам он менял спальни — так сильно боялся убийц.
Его день начинался с золота: двадцать дукатов в один карман, тысяча серебряных монет — в другой. Что не раздавал — оставлял слугам. Сулейман придавал большое значение своему внешнему виду. Его одежда из ослепительной парчи, нежного бархата и шелка была расшита золотыми и серебряными нитями, украшена драгоценными камнями.
В сериале Великолепный век одним из элементов облачения Сулеймана являются штаны, хотя на самом деле их начали носить только в 1800 г. при султане Махмуде II. Перстни Сулеймана, оружие, которое он носил, и его трон были инкрустированы бриллиантами, рубинами, жемчугом, изумрудами.
Обедал султан в одиночестве. Доктор пробовал каждое блюдо — султан боялся яда.
А после — сады Топкапы, чьи тенистые аллеи помнят шелест шёлковых одежд наложниц и звон сабель янычар. Здесь, среди кипарисов, возносящих к небу свои тёмные свечи, и гранатовых деревьев, пламенеющих алыми чашами цветов, время течёт иначе — как вода в фонтанах, что столетиями лепечут одни и те же тайны.
Ветер с Босфора несёт солёную прохладу, смешивая её с пряным дыханем гвоздики и мирта. В тени беседки, увитой виноградными лозами, кажется, вот-вот мелькнёт силуэт Хюррем — её смех, говорят, заставлял цвести даже зимние нарциссы. Здесь каждый камень, каждый цветок — немой свидетель величия и упадка.
Сады Топкапы не просто место — это сон, в который можно войти, но невозможно покинуть без щемящей грусти. Ведь они помнят всё… даже то, что забыли сами султаны. Кипарисы, фонтаны, стеклянный павильон, где вода струилась каскадами. Здесь, в тени деревьев, он читал книги, слушал музыку, писал стихи… И думал о ней.
Хюррем
Ее украли в детстве, продали на невольничьем рынке. Она вошла в историю как Хюррем — «Смеющаяся». Её имя обжигало, как восточная специя. Рыжеволосая наложница, поднявшаяся из пыли рабского рынка до вершины власти. Она не была похожа на других — её смех был острее кинжала, а глаза, зелёные, как изумруды, видели насквозь.
Онa сидела у фонтана, когда он вошёл. Вода журчала, переливаясь в чаше, но звук её голоса перекрыл всё.
— Султан мой…
Он не ответил. Просто взял её руку, ощутив под пальцами тонкие шрамы — следы яда, который она когда-то приняла за него.
— Ты снова не спала, — прошептал он.
— Как могу я спать, когда тени снов пусты без тебя?
Её слова были слаще халвы, но Сулейман знал — за этой нежностью скрывалась стальная воля. Хюррем не просто любила — она боролась. За место рядом с ним, за будущее своих детей, за империю, которую мечтала сделать сильнее. Они говорили до рассвета. О войнах, о поэзии, о том, как однажды, много лет назад, он увидел её в толпе рабынь.
— Ты разрушила все мои правила, — признался он, касаясь её волос.
— А ты — все мои страхи, — улыбнулась она.
И когда первые лучи солнца позолотили купола Стамбула, Сулейман обнял её так, будто хотел удержать само время.
Но даже султаны бессильны перед ним.
До него османские султаны не женились на наложницах. Но для нее он нарушил правило.
— Я освобождаю эту женщину и беру ее в жены, — произнес он перед судьей.
И с тех пор не приближал других.
Она писала ему письма, когда он уходил в походы: «Мое государство, солнце мое… Без тебя мир сузился в моих глазах».
Он отвечал стихами: «Я убит, стерт с этого мира печалью по тебе…»
Ее ненавидели. Говорили, что она ведьма, что околдовала султана. Но, может, все было проще — она просто понимала его.
Когда он предложил построить для нее отдельный дворец, она отказалась.
— Пусть возведут на эти деньги мечеть. Твою мечеть.
И тогда над Босфором выросла мечеть Сулеймание, одна из символов Стамбула.
Последний стих
Она умерла первой. Сулейман пережил ее на восемь лет. Перед смертью написал:
«Небеса в черных тучах… Нет больше твоего тепла, нет твоих рук. Я плачу о тебе, Хюррем…»
А потом — поход. Сигетвар. Шатер.
И мертвый султан, который даже мертвым еще правил.
Он проехал пятьдесят тысяч километров — не на «Мерседесе», а на коне.
Он изменил законы, расширил границы, любил только одну женщину.
Его называли *Великолепным*.
Но в последний путь он отправился без фанфар. Без слез.
Только шепот янычар:
— Султан с нами. Он ведет нас к победе.
И они верили. Они шли за ним — как шли всегда.
Через горы, реки, сквозь дождь и зной.
Они верили в его взгляд, которого больше не было.
В его приказы, которые уже никто не отдавал.
54 дня армия Османской империи сражалась под командованием тени.
54 дня великий визирь склонялся перед пустым троном, шепча доклады в тишину.
54 дня янычары ждали знака — «того самого», что когда-то решал судьбы народов.
Но знак так и не пришёл.
Только ветер.
Только шёпот.
Только страшная правда, которая настигла их у стен Сигетвара.
Султан был мёртв.
А значит, мёртва была и их победа.
Когда гроб с телом Сулеймана наконец повезли в Стамбул, янычары отказались верить. Они хватались за паланкин, целовали его занавески, клялись, что чувствуют его присутствие.
— Он здесь! — кричали они. — Он просто спит!
Но когда колесо кареты провалилось в колею, крышка гроба сдвинулась.
И тогда они увидели — лицо своего султана, навсегда застывшее в последнем стихе.
«Небеса в чёрных тучах…»
Так закончилась эпоха.
Так началась легенда.
Даже мёртвый, он правил. Даже мёртвый, он любил её. Потому что есть вещи сильнее смерти — власть, которая не кончается, и любовь, которую не забывают.
