— Десять тысяч рублей, и должность ваша, — вкрадчиво произнес чиновник, откидываясь в кресле.
Проситель побледнел.
— Но это же годовой оклад! У меня нет таких денег…
— Ничего не знаю. Либо платите, либо прощайтесь с мечтой о теплом местечке, — отрезал хозяин кабинета…
Истоки коррупции в Петербурге
Казнокрадство, взяточничество, мздоимство, кумовство — эти язвы разъедают Россию с незапамятных времен. И «северная столица» тут, увы, не исключение. Петербургская коррупция — ровесница самого города на Неве. Она зародилась еще тогда, когда новая имперская столица лишь строилась «из тьмы лесов, из топи блат».
Возводили Петербург, как известно, тяжко и трудно. На земляные работы сгоняли десятки тысяч крестьян, каторжников, пленных шведов. Всю эту огромную армию требовалось как-то обустраивать и кормить. Возникла необходимость в подрядах — своеобразных госзаказах того времени. Ясное дело, на выгодных контрактах наживались те из ближних Петра I, кто был не слишком ленив, глуп или труслив.
Мотивировка у «птенцов гнезда Петрова» была вполне циничной: мол, мы великое дело вершим, «Россию с колен поднимаем», сил не жалеем, потому вправе и о себе подумать, чтобы не надорваться в трудах праведных. А работный люд — так, пушечное мясо, расходный материал.
На Руси его никогда не считали и не берегли. Помрет от голода и стужи десятком тысяч больше — не страшно, бабы еще нарожают…
Весьма характерно отражает мораль и нравы чиновников Петровской эпохи история одного из первых «прибыльщиков» Алексея Курбатова. Сам выходец из крепостных, он сумел пробиться из грязи в князи.
В 1699 году смышлёный Алёша накатал Петру I проект о введении гербовой бумаги. Царю идея понравилась. Он сделал Курбатова своим «прибыльщиком», т.е. советником по выявлению новых источников казенного дохода с правом личного доклада.
К 1705 году пройдоха Курбатов уже стал главным казначеем империи. Поначалу Алексей Александрович истово громил мздоимцев, требуя «учинить им указ» и карать без пощады, «дабы другим не повадно было так воровать». Но сам же быстро «прельстился» легкой наживой. Начал брать взятки и запускать руку в казну.
Когда темные делишки вскрылись, Курбатов принялся оправдываться: дескать, брал «сверх жалованья самую малость» — не тайно, а «с расписками», да и заслуги перед царем-батюшкой имею большие, казне сотни тысяч рублев принес.
Однако отмазки не помогли — прибыльщик загремел под следствие. Правда, завершить его не успели — Курбатов преставился. Но даже после смерти чиновника затруднились решить — хоронить его как честного слугу государева или как вора и казнокрада…
Борьба Петра I
Сам Петр I страшно не любил мздоимцев и взяточников. От одного слова «казнокрадство», говорят, багровел и шел пятнами. В 1714 году издал грозный указ, которым под страхом смертной казни запрещал всякое взяточничество и хищения из казны.
По легенде, слушая однажды дело о финансовых злоупотреблениях, царь в сердцах пообещал: мол, всякого, кто попадется на краже казенных денег в размере цены обычной веревки — немедля вздернуть на той же веревке.
Однако генерал-прокурор Ягужинский смело возразил монарху: «Неужто, государь, хочешь остаться императором без слуг и подданных? Так ведь все мы подворовываем, с той лишь разницей, что один тырит больше и заметнее, чем другой».
Но ни суровые указы, ни примерные расправы не помогали Петру I обуздать алчность чиновников. Даже ближайшие соратники реагировали на царские антикоррупционные посулы довольно цинично. Так, инженер и историк Василий Никитич Татищев однажды написал Петру, что-де взятки берет, но ничуть этим перед Богом и Государем не грешит, ибо судит всегда справедливо.
В ответ Петр пояснил: позволить мздоимство никак нельзя, ибо судьи бессовестные начнут вымогать подношения насильно, «под видом добровольных даров». Да только слова царя птенцы гнезда его восприняли как блажь. Посмеивались, да дальше тащили, что плохо лежит…
Апофеозом, символом и одновременно творческим воплощением коррупции той лихой эпохи стал, конечно же, Александр Данилович Меншиков — правая рука и «друг сердешный» первого Императора. Этот пронырливый ловкач начинал простым пирожником, а в зените карьеры сколотил баснословное состояние и достиг немыслимых вершин власти.
Князь Ижорский, герцог Козельский, генералиссимус — это лишь малая часть его громких титулов.
Аппетиты и фантазия Меншикова по части личного обогащения поистине потрясали воображение. Подряды, взятки, откаты, распилы, рейдерские захваты, финансовые пирамиды — Александр Данилович лихо применял все эти инструменты, хотя понятий таких тогда еще не существовало. Причем действовал открыто, дерзко, нагло — ни дать, ни взять коррупционный Робин Гуд!
Даже находясь под следствием за злоупотребление, светлейший князь не снижал коммерческой (в смысле, коррупционной) активности. Крутил сомнительные подряды, плел интриги, давил на судей, запугивал казначеев, чтоб молчали о «черной кассе». Десятки афер Алексашки задокументировано в судебных делах, но истинные масштабы его «прибытков» навсегда останутся тайной за семью печатями.
Взять хотя бы аферу 1710-1712 гг. с поставками провианта в новую столицу. Меншиков заключил с казной выгоднейший контракт, получил немалый аванс. А когда пришла пора рассчитываться — выяснилось, что значительные партии зерна подмокли и испортились. Князь, понятно, всё свалил на «форс-мажор» при перевозке. Списал потери и положил разницу в карман.
А чего стоили «трофейные операции» светлейшего! В военных кампаниях он откровенно грабил и вымогал деньги у населения городов, «остановленных от разорения». Просто открывал рот пошире, куда «благодарные» бюргеры со страху денежку и кидали — лишь бы уберег от солдатских погромов.
Кроме того, Меншиков под шумок присвоил и суммы, отпущенные на подкуп разных иноземных особ «для пользы дипломатии». Отследить расходование этих тайных фондов даже царь не мог.
Петр I неоднократно пытался обуздать жадность своего фаворита. Несколько раз назначал расследования его тёмных делишек. Но хитрый Алексашка всегда выкручивался. Затягивал следствия, подкупал Фемиду, подключал высоких покровителей, включая саму Екатерину Алексеевну. Даже будучи изобличен, отделывался легким испугом — штрафами да понижениями в должностях.
Видимо, в глазах Петра любые грехи искупали былые заслуги и особая близость к монарху. По Петербургу ходили слухи, что царь и его денщик состоят в «противоестественной» связи. Документы по «делу Бояркинского» вроде бы намекают на это. Но поди проверь теперь…
Зато после смерти Петра I наступил настоящий «меншиковский рай». При Екатерине I временщик достиг зенита могущества и всевластия. Наворовал умопомрачительные богатства. 90 тысяч крепостных, 13 миллионов деньгами, сотни пудов золотой посуды — это лишь верхушка айсберга. Ну чисто какой-то коррупционный Рокфеллер!
Но занесло Александра Данилыча — задумал отпрыска пристроить на трон, выдав дочь за царевича Петра II. Этот матримониальный прожект и стал началом конца «полудержавного властелина». В сентябре 1727-го князя сослали в Сибирь, а в ноябре 1729-го он приказал долго жить в Березове.
Впрочем, после падения Меншикова брать взятки и разворовывать казну меньше не стали. Лишь действовали теперь осторожнее — без меншиковского фанфаронства и креатива. При Анне Иоанновне страной правил жадный до денег «конюх» Бирон. А при Елизавете Петровне сама императрица поощряла мздоимство, цинично советуя подданным: «Ищите деньги, где хотите, а неучтенное — наше».
Коррупция в XVIII веке
В следующем, XVIII столетии коррупция вольготно расцвела пышным цветом на всех этажах власти. Поборы, взятки, откаты — привычный стиль управления, образ жизни сановников. И на самом верху, и в самом низу — продажность, алчность, лихоимство.
При Анне Иоанновне сказочно обогатился ее всесильный фаворит Бирон. Этот ловкач, прибывший в столицу безродным остзейским конюхом, получал мзду не только деньгами, но даже и лошадьми. После кончины государыни всплыли вопиющие факты.
Оказалось, «нынешнее богатство господина Бирона всему свету явно», хотя «прибыл он в Россию в состоянии крайнем, мизерном и ничтожном».
Следующая императрица Елизавета Петровна сама публично возмущалась, сколь испорчены нравы чиновного люда. «Ненасытная алчба корысти дошла до того, — сетовала она, — что некоторые места, учрежденные для правосудия, сделались торжищем, лихоимство и пристрастие — предводительством судей, а потворство и попущение — одобрением беззаконникам».
Но на деле Елизавета лишь потакала казнокрадам, цинично заявляя: «Ищите денег, где хотите, а отложенное в казну — наше».
Поначалу Екатерина Великая решительно ополчилась на коррупцию. Грозила в указах «истреблять в самом корне» зло мздоимства, которого «вред и пагубные последствия во всех делах ощутительны». Однако быстро отступилась от благих намерений. Более того — сама подала наглядный пример элитарной коррупции! Щедро раздавала любовникам и фаворитам имения, деньги, крестьян.
Так, светлейший Григорий Потемкин всего за пару лет выпросил у царственной пассии 37 тысяч крепостных и 9 миллионов деньгами. Алчный граф Безбородко, известный непомерным сластолюбием, ухитрился выбить для своей любовницы-«ночной бабочки» аж 850 душ с орденом в придачу. А всего за годы правления Екатерина II раздарила приближенным около 800 тысяч казенных крестьян!
Какой уж тут пример неподкупности чиновникам? Вот и брали, не стесняясь. Даже канцлер Бестужев-Рюмин, имея казенный оклад в 7 тысяч, получал от британцев втрое больший «пенсион». И всё равно требовал от них прибавки. А глава Тайной канцелярии Шешковский, как выяснилось, легко «разруливал» дела за крупные посулы с подследственных.
Так, писатель Радищев откупился от пыток, передав через жену судье солидный «подарок». Не зря у Екатерины II был любимый афоризм: «Меня обкрадывают точно так же, как и других. Это неприятно, но у меня слишком много забот, чтобы успевать за всеми».
Громкие коррупционные скандалы XIX века
Александровская эпоха началась с громких коррупционных скандалов, потрясших обе столицы. Одним из самых резонансных стало дело «петербургского Монте-Кристо» — тайного советника Александра Политковского, похитившего из Инвалидного фонда более миллиона казенных рублей.
Политковский вел (по меркам той эпохи) роскошную, «гламурную» жизнь, спуская огромные суммы на балы, любовниц, кутежи. Оправдывал свои траты фантастическими выигрышами в карты. Якобы постоянно обыгрывал богатых партнеров — графа Меншикова и банкира Штиглица. Хвастал, будто сорвал у них однажды за ночь полмиллиона.
Лишь после того, как один из «лошков» Политковского застрелился, дело приняло скверный оборот. Следствие быстро выяснило, что тайный советник банально разворовывал деньги инвалидов, выдавая с помощью казначея Рыбкина фальшивые векселя на огромные суммы. Но самого Политковского к ответу не призвали — помер, бедолага.
То ли от болезни, то ли сам отравился, когда запахло жареным. А вот его соучастников — судили. Рыбкина за расхищение более миллиона приговорили к лишению прав состояния и каторге. Других — к ссылке и конфискациям.
Не успели страсти по «делу Политковского» улечься, как Петербург сотрясла целая череда банковских афер. В 1873-1875 годах один за другим посыпались «лопнувшие» банки — Кронштадтский коммерческий, Московский ссудный, Волжско-Камский… Подлоги, растраты, фиктивные балансы, подставные вкладчики — всего этого с лихвой хватало в каждом деле.
Изрядно поучаствовал в «банкопаде» и всесильный министр финансов С.Ю. Витте. Это он активно продавливал кредиты и субсидии для «своих» коммерсантов, особенно семейства Рафаловичей. С треском прогорел и Общество взаимного кредита, в делах коего был замешан близкий друг Витте — банкир Мальцев. Еле замяли скандал…
Но в целом, крупным казнокрадам и взяточникам удавалось выходить сухими из воды. Редкие показательные процессы заканчивались довольно мягкими приговорами. К примеру, в 1906-1907 гг. осудили товарища министра Гурко — за злоупотребление при выдаче продовольственных контрактов. Но князь отделался лишь отставкой, а его подельник Лидваль — арестантскими ротами.
Куда серьезнее пострадал кронштадтский полицмейстер Шафров. В 1900-м его приговорили к двум годам тюрьмы — за вымогательство денег у нижних чинов и «крышевание» домов терпимости. Но, согласитесь, полицейские — это так, мелкая сошка по части мздоимства. А у настоящих акул коррупции имелись могущественные покровители из высших эшелонов власти…
Коррупция XX века
В начале ХХ века продажность элиты достигла апогея, приняв самые уродливые, дикие формы. Алчные сановники и бизнесмены, словно оголодавшие пираньи, растаскивали бюджетные средства при любом удобном случае. Подряды, откаты, льготы — обычные кормушки для «своих». А уж в тяжелые годины — войн и кризисов — махинаторы развернулись по полной!
Вот характерный пример. В 1910 году одиозные черносотенцы из Союза русского народа (СРН) решили «подключиться» к освоению военных заказов. Их лидер Дубровин открыто призвал соратников «повсеместно брать на себя исполнение интендантских подрядов», заверяя, что главный интендант Шуваев благосклонен к подобным «патриотическим начинаниям». Во как! Лозунги-лозунгами, а деньги врозь.
С началом Первой мировой войны казнокрадство расцвело махровым цветом. Великосветские барыги и жулики самых высоких рангов, пользуясь связями, выбивали для «своих» фирм жирные оборонные контракты, ловко раздували сметы, получали огромные «откаты». А качество поставляемых для фронта вооружений и амуниции было соответствующим.
Даже великие князья — и те не гнушались участвовать в шкурных аферах. Михаил Александрович, при содействии знаменитой балерины Кшесинской, «разруливал» выдачу подрядов на поставки боеприпасов действующей армии. Сергей Михайлович, шеф всей русской артиллерии, за баснословные «комиссионные» раздавал заказы на производство снарядов…
Но «первой скрипкой» в коррупционном оркестре считался, конечно, Григорий Распутин. Ловкий проходимец и авантюрист, прибившийся ко Двору, наживался на хлебных поставках, получал миллионные «отступные» за содействие в выбивании казенных субсидий и концессий. Главный скандал разгорелся вокруг дела банкира Дмитрия Рубинштейна.
Этого темного дельца обвинили в шпионаже в пользу Германии. Но по протекции Распутина и императрицы дело спустили на тормозах. Секретарь «святого старца» Симанович позже вспоминал, как запросто «отмазал» Рубинштейна. Для начала дал взятку в 100 тысяч рублей министру юстиции Добровольскому. Тот деньги взял, но Рубинштейна освободить не решился — велел лишь перевести из тюрьмы в «санаторий».
Тогда ловкий Симанович и сам сумел откупиться от ареста. Сначала дал 200 тысяч министру Переверзеву, а потом еще 40 тысяч приплатил, чтоб ему разрешили остаться в Питере для «завершения коммерческих дел».
Финал империи
Все эти скандалы страшно роняли престиж монархии, подрывали веру народа в способность властей справедливо управлять страной. Под тяжестью собственных грехов и пороков прогнившее здание империи зашаталось и рухнуло в феврале 1917-го.
Символично, что даже в дни революции продажные чиновники продолжали брать взятки и выбивать «откупные». Не до жиру, как говорится, быть бы живу! Коррупционеры цеплялись за соломинку, пытаясь хоть что-то для себя урвать напоследок.
Многие простодушно верили, что революция начисто выметет сор казнокрадства. Теперь-то, думали, никаких взяток и «распилов»! Народные комиссары будут служить трудовому люду за совесть, не щадя живота своего. Ах, как жестоко обманулись романтики! Но это, впрочем, уже совсем другая история.
Мораль сей басни
Можно долго и с возмущением говорить о продажности, корысти, моральном разложении «бывших». Обличать пороки проклятого царизма, клеймить алчность эксплуататоров и прихвостней старого режима. Дескать, «весь был из лжи и фальши тот мир». А вот мы теперь — совсем другое дело, истинные борцы за народное счастье, неподкупные и сверхчестные!
Но согласитесь, что за громкими лозунгами ведь часто скрывается банальное лицемерие и ханжество. Разве современная коррупция не поражает своими масштабами и уродливыми проявлениями? Откаты, распилы, заносы, крышевания — какие еще неологизмы породила наша действительность? А приемы — разве не те же, что и сто лет назад?
История питерской коррупции — это ведь не про отдельных нечистых на руку персонажей. И даже не про бюрократическую систему, какой бы отвратительной она ни была. Это в каком-то смысле — история нас самих. Нашей ментальности, психологии, культурного кода.
Ведь коррупция — это не просто преступление закона. Но симптом общественной болезни. Показатель умонастроений и привычек. Зеркало, в которое больно и неприятно смотреться. Признак того, что с народной моралью и нравственностью что-то не так…
Конечно, у каждой эпохи свои особенности. Свои декорации для разыгрывания спектаклей о Неподкупности и Служении. Но суть феномена не в исторических личностях и обстоятельствах. Дело в самой природе человека, склонного поддаваться низменным инстинктам. В извечной борьбе Совести и Алчности, Достоинства и Выгоды.
