Анна сидела на кухне, глядя в чашку с чаем. Она только что помыла посуду, стараясь не шуметь. Свекровь уже третий месяц «ночевала» у них — снова «проездом», как всегда, без предупреждения, с сумкой и ворохом укоров.
Из комнаты доносились голоса. Говорили тихо, почти шепотом, но стены старой панельки пропускали всё.
— Устала я от твоей женушки, — произнесла свекровь на выдохе. — Давай-ка выселять её с нашей квартиры.
— Мам, тише ты… — пробормотал Саша.
Ни «ты что», ни «не говори так», только «потише».
Анна не вздрогнула. Не вскочила. Даже не удивилась. Она только медленно поставила чашку в раковину и вытерла руки о старое полотенце. Всё внутри замерло — не от шока, от узнавания. Это не было новостью, это было итогом.
Она пошла в ванную. Закрыла дверь. Открыла кран. Шум воды заполнил пространство. Но слова свекрови всё равно звучали в голове.
«Ты ничего не значишь. Ты здесь случайно. Нас здесь — двое, а ты — лишняя.»
Анна смотрела в зеркало. Кожа сероватая, глаза потускнели, волосы собраны в узел, который держится на одной шпильке. Это лицо не выражало ничего.
Она не плакала. У неё больше не было на это сил.
Когда они только съехались, всё казалось временным. Маленькая двухкомнатная квартира, покупка «на троих» — Саша, его мать и, по недоразумению, Анна. Документы были оформлены на Сашу и свекровь, Анну туда даже не вписали. «Потом перепишем, не парься,» — сказал он как-то буднично. И она не парилась.
Сначала свекровь приезжала редко. Своими ключами она не пользовалась — формально. Потом появились «неожиданные визиты». Потом — шкаф с её вещами, подушка и одеяло.
Теперь она жила здесь. Всегда. Как будто Анна была временной квартиранткой.
Все разговоры шли за спиной Анны. Все решения принимались в её отсутствии. Даже шторы в спальне она не могла поменять без скандала. Это была «их квартира», и в ней ей давно дали понять: она — как муха в супе. Мешает.
Саша менялся. Не резко, постепенно. Вначале просто уставал, потом раздражался, потом замыкался. Анна пыталась говорить — он морщился, как от громкого звука. «Опять ты начинаешь. Мама просто устала. Она в возрасте. Она добрая, просто у неё тяжёлый характер.»
Однажды она спросила:
— А у меня характер нормальный?
Он посмотрел в сторону и сказал:
— Ну, ты тоже не сахар.
После этого она больше не спрашивала. Просто стирала. Готовила. Убирала. Старалась быть «не помехой». Как будто её существование нужно было постоянно оправдывать.
Теперь всё стало на свои места. Они уже решили. Просто не сказали ей. Ещё.
Анна вышла на улицу, не позавтракав. Просто оделась, взяла ключи и телефон, и ушла. Было восемь утра. Во дворе дворник сгребал мусор в кучу, вороны кричали как сумасшедшие. В голове не было ни плана, ни конкретной цели. Только одно: нельзя больше молчать.
Она купила два кофе навынос и вернулась домой через двадцать минут. Саша сидел на кухне. Свекрови не было. Видимо, ушла за продуктами или пошла соседку спасти от одиночества.
— Нам надо поговорить, — сказала Анна и поставила один стакан перед ним.
Он посмотрел на неё, но ничего не сказал. Она села напротив.
— Я слышала, — сказала она. — Про «устала от твоей женушки» и «давай-ка выселять».
Молчание.
— Ты что думаешь об этом?
— Я думаю, ты усложняешь, — наконец сказал он, отхлебнув кофе. — Она просто волнуется. У неё сейчас нет другого жилья, квартиру она сдала. Ей тяжело.
Анна кивнула. Потом спокойно, без истерики, сказала:
— А у меня есть другое жильё?
Он опустил глаза.
— Знаешь, Саша, я больше не хочу быть мебелью в этой квартире. Я жила, как будто меня здесь не было. Я пыталась. Не для неё — для тебя. Но теперь я устала. По-настоящему.
Он поднял глаза. Там не было ни вины, ни сожаления. Только раздражение.
— Ты хочешь, чтобы я выгнал мать?
— Нет. Я хочу, чтобы ты признал, что она меня отсюда выживает. И ты молча ей помогаешь.
Он ничего не ответил. Только встал, взял куртку и ушел, оставив кофе недопитым.
Анна осталась сидеть. Слов больше не было. Разговор был не спором, не скандалом — диагнозом.
Когда Саша вернулся, Анны дома не было.
Ни записки, ни звонка, ни упрёков. В шкафу — пусто. Еë щётка исчезла. Даже чашка, из которой она пила чай, не стояла на полке.
Свекровь ходила по квартире с тяжёлым молчанием победителя. Саша не задавал вопросов.
Анна сняла комнату через несколько улиц. Дешевую, с обшарпанными обоями, слабым интернетом и видом на глухую стену соседнего дома. Но там было тихо. И никто не приходил «по пути», не говорил, как ей жить, не звал её «жëнушкой».
Она много работала, много гуляла. Ночами читала. Утром готовила себе кофе — без спешки, без тревоги.
Иногда ловила себя на мысли, что тишина теперь не режет слух. Раньше в ней было напряжение. Теперь — пустота.
С Сашей они больше не общались. Он не звонил. Не спрашивал, где она. Не просил вернуться.
Через пару месяцев она случайно увидела его в супермаркете. Он шёл с матерью. Покупали хлеб, яйца, банку кофе. Те же самые вещи, что и всегда. Те же разговоры. Та же связка — мать и сын.
Они прошли мимо. Он не заметил её. Или сделал вид, что не заметил. Она не позвала.
На улице был ветер. Она поправила шарф и пошла дальше.
Ведь всё уже было сказано.
Просто никто не слушал.
