Римма дёрнула плечом и отвернулась к окну. За стеклом моросил октябрьский дождь, стекая по карнизам серыми струйками. Город выглядел размытым акварельным наброском, словно художник забыл его дорисовать.
— Да пойми ты, — Вадим сидел на краю кровати, сцепив руки в замок между колен. — Не могу я её там оставить. Посмотри на ситуацию с другой стороны.
— С какой ещё стороны? — Римма резко развернулась. — Я смотрю на неё со всех сторон уже пятнадцать лет. И знаешь, что вижу? Твою мать, которая до сих пор уверена, что я тебя недостойна. Которая при каждой возможности напоминает, что мы живём в квартире, купленной на её деньги. Которая ни разу не сказала мне доброго слова. И теперь ты хочешь, чтобы эта женщина жила с нами?
Вадим опустил голову. Его широкие плечи поникли под тяжестью неразрешимой дилеммы — выбора между матерью и женой. Зарина Степановна перенесла инсульт месяц назад. Врачи сказали, что ей нужен постоянный уход. Дом престарелых она категорически отвергла, заявив, что скорее умрёт, чем позволит сыну сдать её на хранение, «как старый чемодан».
— Знаешь, я не прошу тебя ухаживать за ней, — тихо сказал Вадим. — Мы наймём сиделку.
— На какие шиши? — Римма фыркнула. — Твоя фирма еле держится на плаву. А моя зарплата учителя — это слёзы, а не деньги. Сиделка — это минимум пятьдесят тысяч в месяц. У тебя есть лишние пятьдесят тысяч?
— Я возьму ещё один проект.
— Конечно. И будешь приходить домой в полночь, оставляя меня наедине с твоей матерью. Которая, напомню, считает меня разрушительницей вашей семейной идиллии.
— Рим, ей семьдесят три. Она больна.
— А мне тридцать восемь, и я тоже скоро заболею, если каждый день буду слышать, как я испортила жизнь её драгоценному сыночку.
Вадим встал и подошёл к окну. Его отражение в стекле казалось бледным, почти призрачным.
— Что ты предлагаешь? — спросил он, не оборачиваясь.
Римма шумно выдохнула, пытаясь успокоиться. Злость не помогала найти решение, а нервные клетки не восстанавливались — особенно в присутствии Зарины Степановны.
— Послушай, — она заговорила мягче. — Я понимаю, что она твоя мать. Но эта квартира — наше убежище. Единственное место, где я могу расслабиться после работы с двадцатью пятью подростками. Если твоя мать переедет сюда, это перестанет быть нашим домом.
— Знаешь, что меня поражает? — Вадим повернулся к ней, и Римма увидела, как изменилось его лицо. Черты заострились, а в глазах появился холодный блеск. — Ты говоришь о матери, как о какой-то… вещи. Которую можно выбросить, когда она сломалась.
— Неправда! — Римма вскочила с кресла. — Я говорю о женщине, которая пятнадцать лет делала всё, чтобы я чувствовала себя чужой в твоей жизни. Помнишь, как она отказалась прийти на нашу свадьбу? А как она демонстративно выбросила мой пирог на Новый год, потому что «у неё аллергия на корицу»? Которой, кстати, никогда не было! А как она…
— Хватит! — Вадим ударил кулаком по подоконнику. — Я не буду выбирать между вами. Это моя мать, Римма. Мать! Ты понимаешь это слово? Она вырастила меня одна, без отца. Работала на трёх работах, чтобы я мог учиться в хорошей школе. Продала свою квартиру, чтобы мы могли купить эту. И теперь, когда она нуждается в помощи, ты предлагаешь мне что? Выбросить её на улицу?
— Я не это предлагаю, — тихо сказала Римма. — Я предлагаю найти другое решение. Может, снять для неё квартиру поближе? Или комнату с хозяйкой, которая могла бы присматривать за ней?
— На какие деньги, Рим? — устало спросил Вадим. — Ты сама только что сказала — у нас их нет.
Римма молчала. В голове крутились варианты, один нереалистичнее другого. Продать машину? Но их старенькая «Тойота» едва ли принесёт больше двухсот тысяч — этого хватит на четыре месяца аренды и сиделки. А потом что? Взять кредит? Они до сих пор выплачивали ипотеку за эту квартиру, несмотря на вклад Зарины Степановны.
— Я не могу, Вадим, — наконец сказала она. — Не могу жить с ней под одной крышей. Это выше моих сил.
— Значит, ты ставишь мне ультиматум? — его голос звучал глухо, будто из-под воды. — Или она, или ты?
Римма закрыла глаза. Пятнадцать лет брака. Пятнадцать лет любви, ссор, примирений, совместных путешествий, болезней, радостей и разочарований. Всё это время Зарина Степановна была фоновым шумом их жизни — неприятным, но терпимым. Теперь же она грозила стать главной нотой их симфонии, заглушая всё остальное.
— Нет, — медленно произнесла Римма. — Я не ставлю ультиматумов. Я просто говорю, что не выдержу этого. И если ты решишь, что твоя мать должна жить с нами, я… я не знаю, что будет со мной. И с нами.
— Она останется в больнице ещё неделю, — Вадим взял куртку со спинки стула. — У нас есть время подумать.
Когда за ним закрылась дверь, Римма опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Она не плакала — слёз не было. Была только тяжесть в груди, будто кто-то положил туда камень.
Кабинет завуча пах кофе и цитрусовыми. Алла Викторовна, грузная женщина с короткой стрижкой и вечно усталым взглядом, смотрела на Римму поверх очков.
— Так что вы решили насчёт десятого «Б»?
Римма вздрогнула, возвращаясь из своих мыслей в реальность.
— Простите?
— Десятый «Б», — терпеливо повторила завуч. — Вы возьмёте дополнительные часы? Вместо Марии Сергеевны.
— А, да, — Римма кивнула. — Да, конечно. Мне нужны деньги.
Алла Викторовна приподняла бровь.
— Надеюсь, это не единственная причина вашего согласия?
— Нет, что вы, — Римма выдавила улыбку. — Просто… сложный период. Личные проблемы.
Завуч понимающе кивнула.
— Если нужна помощь…
— Нет-нет, спасибо, — поспешно ответила Римма. — Я справлюсь.
Выйдя из кабинета, она прислонилась к стене и закрыла глаза. Дополнительные десять часов в неделю. Ещё двадцать пять подростков, чьи имена нужно запомнить, чьи работы нужно проверять по вечерам. Ещё одна гора тетрадей, от которых к концу четверти начинали дрожать руки.
Но это было необходимо. Деньги, которые она получит за эти часы, помогут снять для Зарины Степановны хотя бы комнату. Вадим прав — они не могут бросить её. Но и жить с ней под одной крышей Римма тоже не может.
— Римма Андреевна! — окликнул её звонкий голос.
Она обернулась. По коридору к ней спешила Лиза Корнева, высокая девочка с веснушками и копной рыжих волос.
— Здравствуйте! Я хотела спросить про сочинение. Можно мне написать про Печорина, а не про Онегина?
— Конечно, Лиза, — Римма кивнула. — Главное, чтобы тема была раскрыта.
— Спасибо! — девочка просияла. — А ещё… Я хотела сказать… У вас всё хорошо? Вы сегодня какая-то… грустная.
Римма удивлённо моргнула. Неужели её внутреннее состояние так заметно?
— Всё в порядке, — она попыталась улыбнуться. — Просто устала немного.
— Понимаю, — серьёзно кивнула Лиза. — Мама говорит, что учителя — это самые недооценённые люди в мире. И что вы делаете намного больше, чем вам платят.
— Твоя мама очень мудрая женщина, — Римма невольно улыбнулась по-настоящему. — Передавай ей привет.
Когда Лиза ушла, Римма посмотрела на часы. До конца рабочего дня оставалось ещё три урока. А потом нужно было ехать в больницу — Вадим просил её навестить Зарину Степановну. «Ей будет приятно», — сказал он. Римма сомневалась, но согласилась. Может быть, болезнь изменила свекровь? Люди иногда переоценивают жизнь после таких серьёзных испытаний.
Палата была светлой, с большим окном, выходящим на больничный парк. Зарина Степановна полулежала на кровати, опираясь на подушки. Она сильно похудела после инсульта, и больничная рубашка висела на ней, как на вешалке. Но глаза — тёмные, как у Вадима — смотрели всё так же пронзительно.
— А, невестушка пожаловала, — произнесла она, когда Римма вошла в палату. — Проведать старуху решила? Или посмотреть, не отправилась ли я на тот свет?
— Здравствуйте, Зарина Степановна, — Римма поставила на тумбочку пакет с фруктами. — Как вы себя чувствуете?
— А как я могу себя чувствовать? — свекровь скривилась. — Полтела не слушается, голова кружится, медсёстры по десять раз на дню спрашивают, не описалась ли я. Чудесно себя чувствую.
Римма молча села на стул у кровати. Начало не предвещало ничего хорошего.
— Вадим сказал, вас скоро выписывают.
— Да, выбрасывают на улицу, как собаку, — Зарина Степановна поджала тонкие губы. — Говорят, долечиваться буду дома. Вот только дома-то у меня и нет больше. Продала, чтобы вам помочь с этой вашей квартирой. А теперь что? В подъезде спать?
— Мы что-нибудь придумаем, — тихо сказала Римма.
— Конечно, придумаете, — свекровь усмехнулась. — Вадим уже придумал. Сказал, что заберёт меня к вам. А ты что на это скажешь, невестушка? Небось, не рада такому повороту?
Римма сжала руки на коленях. Нужно было держать себя в руках. Ругаться с больной женщиной — последнее дело.
— Зарина Степановна, давайте будем откровенны, — она посмотрела свекрови прямо в глаза. — Мы с вами никогда не ладили. Вы считаете, что я не пара вашему сыну, а я считаю, что вы слишком вмешиваетесь в нашу жизнь. Но сейчас речь не об этом. Вы болеете, вам нужна помощь. И да, Вадим предлагает, чтобы вы жили с нами.
— А ты против, — это был не вопрос — утверждение.
— Я… — Римма запнулась. — Я беспокоюсь о том, как это отразится на наших отношениях. С Вадимом.
— Ага, — Зарина Степановна откинулась на подушки. — Боишься, что я вас поссорю. Что наговорю сыну гадостей про тебя.
— А разве нет? — Римма не удержалась. — Разве вы не делали этого все пятнадцать лет нашего брака?
Свекровь молчала, глядя в окно. Её профиль, заострившийся после болезни, напоминал профиль хищной птицы.
— Знаешь, — наконец сказала она, не поворачивая головы, — когда лежишь тут одна и думаешь, что, может, завтра уже не проснёшься… много разного в голову приходит. Я ведь тоже была молодой. И тоже любила. Только мой Серёжа, Вадькин отец, погиб, когда мальчику три года было. Разбился на мотоцикле. Дурак был, любил скорость… — она помолчала. — И осталась я одна с ребёнком на руках. Ни квартиры своей, ни нормальной работы. Жили у моей матери, царствие ей небесное. Она мне каждый день выговаривала — и что за неудачника замуж выскочила, и что ребёнка не так воспитываю, и что работу приличную найти не могу… Пятнадцать лет этого ада, пока она не умерла.
Римма удивлённо смотрела на свекровь. За все годы их знакомства Зарина Степановна никогда не рассказывала о своём прошлом.
— Может, я и правда не лучшая свекровь на свете, — продолжала пожилая женщина. — Но ты подумай, невестушка, каково это — всю жизнь положить на сына, а потом смотреть, как какая-то девчонка уводит его. И остаёшься ты одна. Опять одна.
— Я не уводила Вадима, — тихо сказала Римма. — Мы любим друг друга.
— Да знаю я, — Зарина Степановна раздражённо дёрнула плечом. — Видела, как он на тебя смотрит. Так мой Серёжа на меня смотрел… Недолго только. — Она повернулась к Римме. — Ты думаешь, я не понимаю, что обуза? Что никто не хочет старуху в доме? Тем более такую вредную, как я. Но что мне делать, скажи? Куда податься?
Римма открыла рот и снова закрыла. Что она могла ответить? «Идите в дом престарелых»? «Снимите квартиру на свою пенсию»? Всё это звучало жестоко, особенно теперь, когда Зарина Степановна впервые за пятнадцать лет показала, что под её колючей оболочкой скрывается живой человек со своими страхами и болью.
— Мы с Вадимом продолжаем искать варианты, — наконец сказала Римма. — Я взяла дополнительные часы в школе. Может, сможем снять для вас отдельное жильё недалеко от нас.
— Не нужно, — отрезала Зарина Степановна. — У Вадьки и так забот полно с этой его фирмой. А ты… у тебя своя жизнь. Найдут мне какой-нибудь угол. Или в казённый дом отправят, на всём готовом.
Она говорила резко, но Римма видела, как дрожат её руки, сложенные на больничном одеяле.
— Я поговорила с твоей мамой, — сказала Римма, когда они с Вадимом сидели на кухне за ужином. — Это было… познавательно.
Вадим поднял на неё усталый взгляд.
— В каком смысле?
— Она рассказала мне немного о своей жизни. О твоём отце. О том, как жила с твоей бабушкой.
Вадим удивлённо приподнял брови.
— Серьёзно? Она никогда об этом не говорит. Даже со мной.
— Знаешь, — Римма отложила вилку, — мне кажется, она просто очень одинокая и напуганная женщина. Которая боится стать никому не нужной.
— И что это меняет? — Вадим пристально смотрел на неё.
— Не знаю, — честно ответила Римма. — Может, ничего. А может, всё. Я просто… я начинаю понимать её лучше.
— Так ты согласна, чтобы она жила с нами?
Римма закусила губу. Согласна ли она? Нет, не согласна. Ей всё ещё казалось, что присутствие Зарины Степановны в их доме будет ежедневной пыткой. Но теперь к этому чувству примешивалось что-то ещё. Сочувствие? Понимание? Она не могла точно определить.
— Я не знаю, Вадим, — наконец произнесла она. — Но я хочу, чтобы мы продолжали искать варианты. Все возможные варианты.
Он молча кивнул и вернулся к еде. Римма видела, как напряжены его плечи, как он механически жуёт, не чувствуя вкуса. И ей хотелось обнять его, сказать, что всё будет хорошо, что они справятся, как справлялись со всеми трудностями до этого. Но она не могла солгать. Она не знала, как они справятся с этим.
— Римма Андреевна, можно вас на минутку?
Римма обернулась. В дверях учительской стояла Ольга Петровна, учитель истории, невысокая женщина с живыми карими глазами.
— Конечно, Ольга Петровна, — Римма отложила стопку тетрадей. — Что-то случилось?
— Нет-нет, ничего страшного, — учительница присела рядом. — Просто я слышала, у вас свекровь болеет? Инсульт, да?
Римма удивлённо моргнула. Она не помнила, чтобы рассказывала коллегам о болезни Зарины Степановны.
— Да, но… откуда вы знаете?
— А, это мне Алла Викторовна сказала, — Ольга Петровна махнула рукой. — Не важно. Я вот что хотела предложить. У меня мама тоже инсульт перенесла три года назад. Знаю, как это тяжело. И для больного, и для семьи. У неё ведь, наверное, сейчас реабилитационный период? Нужны массаж, ЛФК, логопед?
— Да, врачи говорили что-то такое, — кивнула Римма. — Но мы ещё не успели во всём разобраться. Её только через несколько дней выписывают.
— Так вот, — Ольга Петровна понизила голос, — есть один реабилитационный центр, не государственный, частный. Называется «Возрождение». Там берут пожилых людей после инсульта, инфаркта и прочих серьёзных заболеваний. На месяц, на два, на полгода — как нужно. У них и врачи, и сиделки, и все условия.
— Звучит замечательно, — Римма вздохнула. — Но, боюсь, нам это не по карману.
— Подождите, не спешите с выводами, — Ольга Петровна наклонилась ближе. — Там есть специальная программа. Если пожилой человек — одинокий пенсионер, ветеран труда или ещё какой-то льготник, они берут за полцены. А если родственники готовы помогать центру — ну, там, бухгалтерию вести или ещё что-то по профессии — то могут взять и бесплатно, или за символическую плату.
Римма почувствовала, как сердце забилось быстрее.
— Вы серьёзно? И это… это легально?
— Абсолютно, — Ольга Петровна улыбнулась. — Центр основала женщина, у которой мать тоже перенесла инсульт. Она продала бизнес и открыла это место. Там всё по-настоящему, с лицензиями. Просто она понимает, что не все могут позволить себе такое лечение, вот и придумала разные программы. Моя мама там была три месяца. Вышла — как новенькая! Сейчас сама за собой ухаживает, даже пирожки печёт.
— А как… как туда можно попасть? — Римма с трудом сдерживала волнение.
— Я дам вам телефон директора, Светланы Игоревны, — Ольга Петровна достала из сумки визитницу. — Скажете, что от меня. Они сейчас как раз набирают новую группу. Но нужно поторопиться — мест немного.
— Это какая-то афера, — Вадим хмуро смотрел на глянцевый буклет реабилитационного центра. — Не бывает такого. Особенно в нашей стране.
— Ольга Петровна говорит, что её мама там лечилась, — возразила Римма. — И я позвонила этой Светлане Игоревне. Она рассказала про программу. Твоя мама подходит — она ветеран труда, у неё все награды. И ещё… они узнали, что я учитель литературы. Им как раз нужен человек, который будет раз в неделю проводить для пациентов литературные вечера. Чтение вслух, обсуждение книг — это хорошо для восстановления речи и памяти.
— И взамен они возьмут маму бесплатно? — недоверчиво спросил Вадим. — На сколько?
— На три месяца, — Римма сглотнула. — А потом… потом посмотрим. Может, ей станет лучше, и она сможет жить самостоятельно. Или мы что-нибудь придумаем с деньгами. Может, твоя фирма к тому времени встанет на ноги.
Вадим задумчиво листал буклет. Римма видела, что он сомневается, но в его глазах уже появилась надежда.
— А ты точно сможешь выделять время на эти… литературные вечера? — спросил он. — У тебя и так нагрузка выросла.
— Смогу, — твёрдо сказала Римма. — Раз в неделю, по субботам. У меня всё равно окно между утренними и вечерними уроками.
— И ты готова это делать? — Вадим внимательно посмотрел на неё. — Ради моей матери? Которую, прямо скажем, не очень-то любишь?
Римма молчала несколько секунд, собираясь с мыслями.
— Знаешь, дело не в том, люблю я её или нет, — наконец сказала она. — Дело в том, что я люблю тебя. И не хочу, чтобы ты разрывался между нами. Не хочу, чтобы тебе приходилось выбирать. Если я могу помочь таким образом — я сделаю это.
Вадим встал и крепко обнял её.
— Спасибо, — прошептал он ей в волосы. — Спасибо, Рим.
Центр «Возрождение» располагался в двухэтажном особняке на окраине города, окружённом старым яблоневым садом. Здание было недавно отремонтировано, и свежая краска ещё пахла новизной. Внутри было светло и просторно, без больничной стерильности, но с чистотой хорошего санатория.
Светлана Игоревна, директор центра, оказалась энергичной женщиной лет пятидесяти, с короткой стрижкой и внимательным взглядом. Она лично показывала Римме, Вадиму и Зарине Степановне здание и территорию.
— Здесь у нас столовая, — она распахнула дверь в просторное помещение с круглыми столами, накрытыми скатертями. — Питание пятиразовое, меню составляет диетолог индивидуально для каждого пациента. Учитываем все особенности здоровья.
Зарина Степановна молча осматривалась. С момента приезда она не произнесла ни слова, только хмуро разглядывала окружающее пространство. Вадим поддерживал мать под локоть, помогая ей передвигаться. После инсульта её левая сторона плохо слушалась.
— А это наша библиотека, — продолжала Светлана Игоревна, проводя их в уютную комнату с книжными шкафами вдоль стен и мягкими креслами. — Здесь Римма Андреевна будет проводить литературные вечера. Наши подопечные очень любят такие мероприятия.
— Красиво, — неожиданно проскрипела Зарина Степановна. — Как в санатории.
— Мы и стараемся создать атмосферу хорошего санатория, а не больницы, — улыбнулась директор. — Люди быстрее выздоравливают, когда не чувствуют себя больными.
Экскурсия заняла почти час. Им показали процедурные кабинеты, комнаты для ЛФК, бассейн с подъёмником для маломобильных пациентов, зимний сад и, наконец, жилые комнаты.
— Это будет ваша, Зарина Степановна, — Светлана Игоревна открыла дверь в небольшую, но светлую комнату с односпальной кроватью, шкафом, столиком и креслом у окна. — Санузел оборудован специальными поручнями. Кнопка вызова медсестры — вот здесь, у кровати, и ещё одна в ванной.
Зарина Степановна тяжело опустилась в кресло и огляделась. Её лицо оставалось непроницаемым.
— Я оставлю вас на несколько минут, — тактично сказала директор. — Осмотритесь, обсудите. Если возникнут вопросы — я буду в своём кабинете.
Когда дверь за ней закрылась, в комнате повисла тишина. Римма стояла у окна, Вадим присел на край кровати. Зарина Степановна смотрела куда-то в пространство перед собой.
— Мам, тебе здесь нравится? — осторожно спросил Вадим.
— А какая разница? — она пожала плечами. — Выбора-то всё равно нет.
— Есть выбор, — возразил Вадим. — Ты можешь жить с нами.
Римма напряглась, но промолчала. Они с Вадимом договорились не обсуждать при свекрови их разногласия по этому вопросу.
— И что я буду делать в вашей квартире? — Зарина Степановна усмехнулась. — Сидеть на диване и смотреть в потолок, пока вы на работе? Или слушать, как невестушка скрипит зубами каждый раз, когда видит меня на кухне?
— Мама, — укоризненно начал Вадим.
— Да ладно, сынок, — она махнула рукой. — Что уж теперь скрывать. Думаешь, я не понимаю, что никому не нужна? Что обуза? Ты меня сюда привёз, потому что жена заставила. А она… — Зарина Степановна перевела взгляд на Римму, — она теперь будет приходить сюда раз в неделю, книжки старикам читать. Чтобы совесть не мучила, что свекровь в богадельню сдала.
— Неправда, — тихо сказала Римма. — Я делаю это не из-за совести.
— А из-за чего же? — пожилая женщина прищурилась. — Из большой любви ко мне?
— Нет, — честно ответила Римма. — Из любви к вашему сыну. И из уважения к вам.
— Уважения? — Зарина Степановна рассмеялась, но смех перешёл в кашель. — Ты меня никогда не уважала.
— Как и вы меня, — парировала Римма. — Но это не значит, что я хочу вам зла. Или что я не ценю то, что вы сделали для Вадима. Для нас.
Зарина Степановна замолчала, словно задумавшись над её словами.
— Мам, здесь тебе будет лучше, чем у нас, — мягко сказал Вадим. — Тут врачи, процедуры, уход. И мы будем приезжать. Часто.
— Конечно, будете, — пожилая женщина смотрела в окно. За стеклом кружились жёлтые листья. — Первый месяц — каждые выходные. Потом — раз в две недели. А потом — по праздникам. Так всегда бывает.
— Не у нас, — твёрдо сказал Вадим. — Мы не бросим тебя.
Зарина Степановна вдруг повернулась к Римме.
— А ты что скажешь, невестушка? Тоже будешь ездить? Или только по субботам, на свои литературные посиделки?
Римма глубоко вздохнула. Ей хотелось солгать, сказать что-то успокаивающее. Но она знала, что Зарина Степановна почувствует фальшь.
— Я не знаю, — честно ответила она. — Я постараюсь. Но не могу обещать, что буду приезжать каждую неделю, кроме тех суббот, когда у меня здесь занятия. У меня много работы, особенно сейчас, когда я взяла дополнительные часы.
— Вот это честно, — неожиданно одобрительно кивнула свекровь. — Не люблю, когда врут из жалости.
Литературные вечера проходили по субботам, с трёх до пяти. Римма приезжала немного раньше, чтобы подготовиться — расставить кресла, разложить книги, иногда — подготовить презентацию на ноутбуке. В первый раз она нервничала: никогда раньше ей не приходилось работать с пожилыми людьми, тем более — с теми, кто перенёс серьёзные заболевания.
Но всё оказалось проще, чем она думала. Подопечные центра — так здесь называли пациентов — были рады новому лицу и новому занятию. Многие из них месяцами не выходили за пределы здания и изголодались по свежим впечатлениям.
Зарина Степановна на первое занятие не пришла. И на второе тоже. Римма не настаивала — она понимала, что свекрови нужно время, чтобы привыкнуть к новой жизни. К тому же, со слов медсестёр, первые недели реабилитации были особенно тяжёлыми — процедуры, упражнения, массаж выматывали пожилую женщину.
Вадим навещал мать каждые выходные, как и обещал. Иногда Римма ездила с ним, иногда — нет. В те субботы, когда у неё были занятия в центре, она всё равно заходила к свекрови — ненадолго, поздороваться, спросить, как дела.
Однажды, это было уже в конце ноября, Зарина Степановна неожиданно появилась на литературном вечере. Она вошла в библиотеку, опираясь на трость, и молча села в дальнем углу. Римма, читавшая вслух рассказ Чехова, запнулась на мгновение, но тут же продолжила. Только после занятия она подошла к свекрови.
— Рада вас видеть, Зарина Степановна. Как вы себя чувствуете?
— Лучше, — коротко ответила та. — Врачи говорят, что прогресс есть.
— Это замечательно, — Римма улыбнулась. — В следующую субботу я буду читать Бунина. Если захотите…
— Приду, — кивнула свекровь. — Делать здесь всё равно нечего. А телевизор я и в своей комнате могу посмотреть.
Это не было тёплым приглашением к общению, но для Зарины Степановны это был огромный шаг навстречу.
— Знаешь, мама изменилась, — сказал Вадим вечером, когда они сидели на кухне. За окном падал первый снег, превращая городской пейзаж в чёрно-белую фотографию. — Она стала… мягче, что ли.
— Да, я тоже заметила, — кивнула Римма. — Она даже начала ходить на мои занятия.
— Правда? — Вадим удивлённо поднял брови. — Она мне не говорила.
— Ну, она же не обязана отчитываться о каждом своём шаге, — Римма улыбнулась. — Но да, она приходит. Сидит тихонько в углу, слушает. Иногда даже комментирует — представляешь, на прошлой неделе мы обсуждали «Даму с собачкой», и она вдруг сказала, что Гуров — типичный представитель мужчин своего поколения. И что если бы Анна Сергеевна была умнее, она бы держалась от него подальше.
Вадим рассмеялся.
— Это так похоже на неё. А как там вообще… в центре? Нормально с ней обращаются?
— Более чем, — заверила его Римма. — Я же там каждую неделю бываю. Вижу, как с ними работают. Всё очень профессионально и… по-человечески.
Вадим задумчиво вертел в руках чашку с чаем.
— Знаешь, я всё время думаю — что будет, когда эти три месяца закончатся? Её выпишут, и что дальше? Она не сможет жить одна, это очевидно.
Римма молчала. Этот вопрос беспокоил и её. Состояние Зарины Степановны улучшалось, но до полного восстановления было далеко. Ей по-прежнему требовался уход, помощь в быту.
— Может, продлить её пребывание там? — неуверенно предложила Римма. — Если я продолжу вести занятия…
— Не думаю, что это возможно, — покачал головой Вадим. — Светлана Игоревна говорила, что у них очередь. Если мама физически может обходиться без медицинской помощи, они не смогут держать её дольше.
— Тогда… — Римма сделала глубокий вдох. — Тогда нам придётся забрать её к себе.
Вадим пристально посмотрел на неё.
— Ты уверена? Два месяца назад ты говорила, что это выше твоих сил.
— Два месяца назад всё было иначе, — тихо ответила Римма. — Мы не знали про центр. Не представляли, как будем справляться. Сейчас… Зарина Степановна уже не так беспомощна. И, возможно, её характер тоже изменился. Может быть, мы сможем ужиться.
Вадим встал и крепко обнял её.
— Спасибо, — прошептал он. — Я знал, что могу на тебя рассчитывать.
Снег валил крупными хлопьями, превращая дорожки парка в пушистые белые ковры. Римма шла медленно, стараясь не поскользнуться. Рядом, опираясь на трость, шагала Зарина Степановна. После двух месяцев в центре она окрепла — могла ходить без посторонней помощи, сама одевалась, сама принимала пищу. Речь тоже восстановилась почти полностью, только иногда она путала слова или не могла вспомнить нужное выражение.
— Холодно сегодня, — заметила свекровь, плотнее запахивая пальто. — Может, обратно пойдём?
— Конечно, — кивнула Римма. — Хотите зайти в кафе? Тут рядом есть хорошее место, с вкусными пирожными.
— Нет, не хочу, — Зарина Степановна покачала головой. — Устала я сегодня. В комнату хочу.
Они развернулись и пошли обратно к центру. Римма поддерживала свекровь под локоть, помогая преодолеть скользкие участки дорожки.
— Я говорила с Вадимом, — неожиданно сказала Зарина Степановна. — Он сказал, что через месяц меня отсюда выпишут.
— Да, — осторожно ответила Римма. — Срок вашего пребывания здесь заканчивается.
— И куда я потом? — в голосе свекрови не было ни злости, ни раздражения — только усталость.
— К нам, — Римма старалась говорить спокойно, хотя сердце колотилось где-то в горле. — Вадим уже освободил кабинет, переоборудовал его в спальню. Там теперь есть кровать, шкаф, телевизор.
Зарина Степановна остановилась и повернулась к ней.
— А ты? — она внимательно смотрела Римме в глаза. — Ты согласна на это?
Римма выдержала её взгляд.
— Я… я постараюсь, чтобы всем было комфортно.
— Это не ответ, — покачала головой свекровь. — Я спрашиваю — ты хочешь, чтобы я жила с вами?
Римма молчала. Что она могла ответить? Солгать? Сказать, что да, конечно, она мечтает о том, чтобы Зарина Степановна поселилась в их квартире? Или сказать правду — что она всё ещё боится этого, что боится возвращения старых конфликтов, боится потерять то хрупкое равновесие, которое установилось в их отношениях за эти месяцы?
— Я хочу, чтобы Вадим не разрывался между нами, — наконец ответила она. — Чтобы ему не приходилось выбирать.
— Понятно, — Зарина Степановна кивнула каким-то своим мыслям. — Пойдём, холодно стоять.
До центра они дошли молча. В холле Римма помогла свекрови снять пальто и проводила её до комнаты.
— Я пойду, — сказала она, когда Зарина Степановна устроилась в кресле. — В следующую субботу у нас Тургенев. «Отцы и дети».
— Не приду, — неожиданно ответила свекровь. — У меня процедуры в это время.
— Хорошо, — Римма кивнула. — Тогда… до следующих выходных?
Зарина Степановна не ответила, глядя в окно на падающий снег.
Светлана Игоревна вызвала Римму в свой кабинет перед началом литературного вечера.
— Присаживайтесь, Римма Андреевна, — она указала на кресло напротив своего стола. — У меня к вам серьёзный разговор.
Римма напряжённо выпрямилась. Что-то в голосе директора заставило её внутренне подобраться.
— Что-то случилось?
— Да, случилось, — Светлана Игоревна сложила руки на столе. — Ваша свекровь, Зарина Степановна, обратилась ко мне с просьбой. Она хочет остаться в нашем центре. На постоянной основе.
Римма удивлённо моргнула.
— Но… вы же говорили, что это невозможно. Что у вас очередь, что вы не можете держать пациентов дольше необходимого срока.
— Обычно это так, — кивнула директор. — Но у нас есть особая программа для тех, кто хочет остаться на длительное проживание. По сути, это что-то среднее между пансионатом для пожилых людей и реабилитационным центром. Такие пациенты живут в отдельном крыле, имеют больше самостоятельности, но при этом находятся под медицинским наблюдением.
— И… сколько это стоит? — осторожно спросила Римма.
— Недёшево, — честно ответила Светлана Игоревна. — Обычно около восьмидесяти тысяч в месяц. Но… — она сделала паузу, — Зарина Степановна предложила свой вариант оплаты. У неё есть квартира в собственности.
— Нет у неё квартиры, — покачала головой Римма. — Она продала её пятнадцать лет назад, чтобы помочь нам с Вадимом купить жильё.
— Не совсем так, — директор достала из ящика стола папку. — По документам, квартира принадлежит ей. Вот, смотрите.
Она протянула Римме выписку из Росреестра. Действительно, на имя Зарины Степановны была зарегистрирована двухкомнатная квартира в центре города.
— Я не понимаю, — растерянно произнесла Римма. — Она всегда говорила, что продала своё жильё, чтобы помочь нам.
— Возможно, это другая квартира, — предположила Светлана Игоревна. — В любом случае, Зарина Степановна предлагает переоформить эту недвижимость на центр в обмен на пожизненное проживание здесь. Это распространённая практика — что-то вроде договора ренты.
Римма молчала, пытаясь осмыслить услышанное. Значит, у свекрови всё это время была своя квартира? И она никому об этом не говорила? Ни ей, ни даже Вадиму?
— Я… я должна обсудить это с мужем, — наконец сказала она. — Это серьёзное решение.
— Конечно, — кивнула директор. — Но учтите, что по закону Зарина Степановна имеет полное право распоряжаться своим имуществом. Она в здравом уме и твёрдой памяти, врачи это подтвердят. Если она решит заключить с нами такой договор, ни вы, ни ваш муж не сможете этому помешать.
— Она не может так поступить, — Вадим расхаживал по кухне, сжимая и разжимая кулаки. — Это же… это же предательство!
Римма сидела за столом, обхватив ладонями чашку с остывшим чаем.
— Вадим, успокойся. Может быть, она просто испугалась. Боится быть обузой.
— Обузой? — он резко развернулся к ней. — Мы готовим для неё комнату! Я купил специальную кровать с подъёмным механизмом! Установил поручни в ванной! А она… она всё это время скрывала, что у неё есть квартира? И теперь хочет отдать её каким-то чужим людям, лишь бы не жить с нами?
— Эти люди не чужие, — тихо возразила Римма. — Они заботились о ней три месяца. И, судя по всему, она чувствует себя там комфортно.
— А как же я? — в голосе Вадима звучала обида ребёнка, которого бросили. — Я её сын! Я должен о ней заботиться!
— Может быть, она не хочет, чтобы ты о ней заботился, — осторожно сказала Римма. — Может быть, она хочет сохранить независимость. Достоинство.
Вадим тяжело опустился на стул напротив неё.
— Я не понимаю, — его голос дрогнул. — Почему она не сказала мне? Почему скрывала про квартиру? Зачем всё это?
Римма покачала головой. Она тоже не понимала. Или… начинала понимать только сейчас.
Зарина Степановна сидела в своём кресле у окна, когда Римма вошла в комнату. На коленях у неё лежала раскрытая книга, но взгляд был устремлён куда-то вдаль, за заснеженный сад.
— Здравствуйте, — Римма присела на край кровати. — Можно с вами поговорить?
Свекровь повернула к ней голову.
— Светлана Игоревна уже рассказала тебе, да? — она усмехнулась. — Я знала, что так будет.
— Да, рассказала, — кивнула Римма. — Зарина Степановна, почему вы не сказали нам про квартиру? Все эти годы вы говорили, что продали своё жильё, чтобы помочь нам.
— А разве не помогла? — пожилая женщина приподняла бровь. — Вы с Вадькой живёте в хорошей квартире. У вас есть дом. А у меня… у меня была страховка. Я же не дура — понимала, что может настать день, когда я окажусь никому не нужна.
— Вы нужны Вадиму, — тихо сказала Римма. — Он любит вас.
— Любит, — согласилась Зарина Степановна. — Но не надо путать любовь и совместное проживание. Я вижу, как он измотан, как разрывается между работой, мной и тобой. Вижу, как ты стараешься быть вежливой, хотя тебе тошно от одной мысли, что я буду жить с вами.
— Это не…
— Не отрицай, — свекровь подняла руку. — Это нормально. Ты не обязана любить меня или хотеть видеть каждый день. Мы с тобой разные люди, из разных поколений. И я… я не была к тебе справедлива. Все эти годы.
Римма молчала, удивлённая этим неожиданным признанием.
— Знаешь, здесь, в центре, у меня было много времени подумать, — продолжала Зарина Степановна. — И я поняла кое-что важное. Я держалась за Вадьку, потому что боялась остаться одна. Боялась, что он забудет обо мне, что у него появится новая семья, новая жизнь, в которой мне не будет места. И вместо того, чтобы порадоваться за сына, я пыталась вбить клин между вами. Думала, что если вы расстанетесь, он вернётся ко мне. Глупо, да?
— Зарина Степановна…
— Подожди, дай закончить, — пожилая женщина поморщилась. — Мне не так часто удаётся собрать мысли в кучу, после этого проклятого инсульта. Так вот, я поняла, что поступала неправильно. И сейчас я не хочу повторять ошибок. Не хочу разрушать вашу семью своим присутствием. И не хочу быть обузой для сына.
— Вы не обуза, — возразила Римма. — Вадим готов заботиться о вас.
— Конечно, готов, — кивнула свекровь. — Он хороший мальчик. Я его так воспитала. Но это не значит, что я должна пользоваться его добротой. Я хочу, чтобы у него была своя жизнь. И у тебя тоже.
Она помолчала, глядя на падающий за окном снег.
— Знаешь, мне здесь нравится. Тихо, спокойно. Врачи хорошие, медсёстры внимательные. И я… я нашла здесь подруг. Представляешь? В моём-то возрасте. Здесь есть женщины, с которыми можно поговорить, посмотреть телевизор, обсудить книги. Мы даже в лото играем вечерами, — она усмехнулась. — Я не чувствую себя здесь брошенной или ненужной. Я чувствую себя… на своём месте.
Римма смотрела на свекровь и не узнавала её. Куда делась та властная, вечно недовольная женщина, которая отравляла ей жизнь пятнадцать лет? Перед ней сидела усталая пожилая дама, полная достоинства и неожиданной мудрости.
— Вадим будет против, — наконец сказала Римма. — Он считает, что должен сам заботиться о вас.
— Поговори с ним, — Зарина Степановна впервые за весь разговор посмотрела ей прямо в глаза. — Объясни, что это моё решение. Что я так хочу. И что это… это мой подарок вам. Возможность жить своей жизнью, без груза ответственности за старую больную женщину.
— Я попробую, — кивнула Римма. — Но не уверена, что он поймёт.
— Поймёт, — уверенно сказала свекровь. — Если ты правильно объяснишь. У тебя хорошо получается объяснять, я видела на твоих литературных вечерах.
Снег перестал. Небо прояснилось, и на нём проступили первые звёзды. Римма шла по заснеженной дорожке к выходу из центра. Разговор с Зариной Степановной не выходил из головы. Что-то изменилось. Что-то важное. И дело было не только в свекрови — что-то изменилось в ней самой.
— Ты с ума сошла, — Вадим смотрел на неё с недоверием. — Ты предлагаешь просто… отдать мою мать чужим людям? И её квартиру — туда же?
Они сидели на кухне. Было за полночь. Римма только что закончила рассказывать о своём разговоре с Зариной Степановной.
— Я ничего не предлагаю, — устало ответила она. — Я просто передаю тебе то, что сказала твоя мать. Это её решение.
— Решение? — он горько усмехнулся. — Какое решение может принять человек после инсульта? Она не соображает, что делает.
— Вадим, — Римма накрыла его руку своей, — она в полном рассудке. Ты сам это знаешь. И если ты прислушаешься к тому, что она говорит, ты поймёшь — она делает это не из каприза. И не потому, что не любит тебя. А потому, что любит.
— Если бы она любила, она бы не скрывала от меня про квартиру, — упрямо сказал он. — Не обманывала бы меня пятнадцать лет.
— Она не обманывала, — мягко возразила Римма. — Она помогла нам купить эту квартиру. Просто… оставила себе запасной вариант. Подушку безопасности. И сейчас, когда она в ней нуждается, она использует этот ресурс — для себя.
Вадим молчал, глядя в стену невидящим взглядом.
— Я не могу, — наконец произнёс он. — Не могу позволить ей это сделать. Чтобы чужие люди наживались на моей матери…
— Они не наживаются, — терпеливо сказала Римма. — Они предоставляют услугу. Уход, медицинское наблюдение, реабилитацию. И, судя по тому, что я видела за эти месяцы, они делают это хорошо. Твоя мама там счастлива, Вадим. Насколько может быть счастлива женщина её возраста и состояния.
— А здесь она не будет счастлива? С сыном?
— Вопрос не в этом. Вопрос в том, что она хочет сохранить независимость. Не быть обузой. Не разрушать нашу жизнь своим присутствием.
— Она не разрушит…
— Разрушит, — Римма посмотрела ему в глаза. — И ты это знаешь. Как бы я ни старалась, я не смогу относиться к ней с той же любовью, с какой относишься ты. Как бы она ни старалась, она не сможет принять меня как твою жену. Мы будем раздражать друг друга. Ссориться. Ты будешь разрываться между нами. Все будут несчастны.
Вадим закрыл лицо руками.
— Я чувствую себя предателем, — глухо сказал он. — Бросаю собственную мать.
— Ты не бросаешь, — Римма обняла его за плечи. — Ты позволяешь ей принять собственное решение. Уважаешь её выбор. Это и есть настоящая любовь.
Договор был подписан через неделю. Центр получал квартиру Зарины Степановны в собственность, а она — право на пожизненное проживание и обслуживание в отдельном крыле для постоянных жильцов. Вадим присутствовал при подписании, мрачный и напряжённый, но не возражал. Ночью перед этим он долго разговаривал с матерью наедине. О чём — Римма не знала. Но когда он вышел из её комнаты, его глаза были красными.
— Она так решила, — только и сказал он Римме. — Говорит, что это её подарок нам.
Прошло полгода. Зарина Степановна обжилась в новом крыле центра. У неё была светлая комната с ванной, маленькой кухней и балконом, выходящим в сад. Она по-прежнему посещала процедуры и занятия ЛФК, но уже не как пациент на реабилитации, а как постоянный житель. Вадим навещал её каждое воскресенье. Иногда с Риммой, иногда один.
Римма продолжала вести литературные вечера. Теперь они проходили два раза в неделю — в обычном отделении центра и в крыле для постоянных жильцов. Зарина Степановна стала их постоянной участницей. Она читала стихи, обсуждала прочитанное, иногда даже спорила с Риммой о трактовке того или иного произведения. Никто бы не поверил, что эта живая, энергичная женщина когда-то так яростно ненавидела свою невестку.
Однажды, после занятия, Зарина Степановна попросила Римму задержаться.
— Хотела спросить, — она поправила шаль на плечах. — Как там Вадька? Не злится больше?
— Нет, — Римма покачала головой. — Думаю, он понял, что вы были правы. Это действительно лучший вариант для всех.
— Для всех, — эхом повторила свекровь. — А для вас — особенно, да?
В её голосе не было злости, только усталая констатация факта.
— Не буду лгать, — Римма посмотрела ей прямо в глаза. — Для меня это было облегчением. Но дело не только в этом. Я вижу, что вам здесь хорошо. Что вы… расцвели. Стали спокойнее. Счастливее.
— Счастливее, — Зарина Степановна усмехнулась. — Смешное слово для старухи, которая доживает свой век в доме престарелых.
— Это не дом престарелых, — возразила Римма. — И вы не старуха.
— Льстишь мне, невестушка? — свекровь насмешливо приподняла бровь. — Не надо. Я знаю, кто я и где я. И знаю, зачем я здесь.
Она помолчала, разглаживая складки на своём платье.
— Знаешь, я всю жизнь боялась одиночества, — неожиданно сказала она. — Думала, что старость — это когда тебя все бросают, и ты остаёшься один на один со своими болезнями и воспоминаниями. Поэтому так цеплялась за Вадьку. За каждого человека, который был рядом. Отсюда и мой характер — я ведь понимаю, что не сахар.
Римма промолчала. Что тут скажешь?
— А оказалось, что одиночество — это совсем другое, — продолжала Зарина Степановна. — Это когда ты не можешь найти общий язык с людьми, которые рядом. Когда ты говоришь, а тебя не слышат. Когда смотришь, а тебя не видят. Вот это — настоящее одиночество.
Она подняла глаза на Римму.
— Я была одинока все пятнадцать лет, что прожила с вами. Не потому, что вы плохие. А потому, что я не умела быть другой. И здесь… — она обвела рукой комнату, — здесь я впервые за долгое время чувствую себя частью чего-то. Я нужна этим людям. Они меня слушают. Им интересно то, что я говорю. Моя жизнь, мои истории, мои мысли. Это дорогого стоит.
Римма смотрела на свекровь и видела в ней уже не врага, не соперницу, не проблему, которую нужно решить. Она видела просто женщину. Уставшую, много пережившую, но сохранившую достоинство и мудрость.
— Я рада, — искренне сказала она. — Рада, что вы нашли своё место.
Зарина Степановна кивнула.
— И последнее, — она достала из кармана конверт. — Отдай это Вадьке. Только не говори, что это от меня. Скажи, что нашла в почтовом ящике.
— Что это? — Римма с недоумением взяла конверт.
— Деньги, — просто ответила свекровь. — Сто тысяч. Я копила с пенсии. Здесь мне они не нужны — всё включено в договор. А вам пригодятся. Только не говори, что это от меня, — повторила она. — Вадька гордый, не возьмёт.
— Зарина Степановна, — Римма покачала головой, — мы не можем…
— Можете, — отрезала пожилая женщина. — Считай это моим последним капризом. И… — она впервые за весь разговор улыбнулась, — называй меня просто Зарина. Или Рина. Друзья меня так зовут.
Весной Зарина умерла. Тихо, во сне. Сердце остановилось. Врачи сказали, что это было ожидаемо — после инсульта сердечно-сосудистая система была сильно ослаблена. Вадим тяжело переживал смерть матери, но признавался Римме, что его утешает мысль о том, что последние месяцы своей жизни Зарина провела там, где ей было хорошо.
На похоронах было неожиданно много людей. Персонал центра, конечно, но главное — другие постоянные жильцы. Пожилые женщины и мужчины, многие на колясках или с ходунками, пришли проводить Зарину в последний путь. Они плакали и рассказывали Вадиму, какой замечательной была его мать — как читала им стихи по вечерам, как организовала кружок вязания, как поддерживала тех, кто падал духом.
— Я и не знал, что у мамы было столько друзей, — растерянно сказал Вадим, когда они ехали домой после поминок.
— Она нашла своё место, — тихо ответила Римма. — И своих людей. Разве не это главное?
Вадим молчал, глядя на дорогу. Потом неожиданно сказал:
— Знаешь, я всё думаю о том, что она сказала мне в последний раз, когда мы виделись. Она сказала: «Не держись за меня так сильно, сынок. Я всё равно уйду. А ты останешься — с Риммой. Береги её. Она хорошая женщина, хоть и не всегда это показывает».
Римма удивлённо посмотрела на него.
— Она правда так сказала?
— Да, — Вадим невесело усмехнулся. — А потом добавила: «И скажи ей, чтобы не вздумала становиться такой же вредной старухой, как я. Это моё амплуа, и я его никому не отдам».
Римма рассмеялась сквозь слёзы. Это было так похоже на Зарину — колючую, упрямую, но в глубине души — понимающую и мудрую.
— Ни кухаркой, ни сиделкой для твоей матери я не буду. Ни за какие деньги, — тихо произнесла Римма, вспоминая их первый разговор о переезде свекрови. — А она в итоге сама решила эту проблему. По-своему.
— Да, — кивнул Вадим. — Она всегда всё делала по-своему. До самого конца.
За окном машины расцветала весна. Яблони покрывались нежно-розовым цветом, трава пробивалась сквозь землю ярко-зелёными ростками. Жизнь продолжалась — без Зарины, но с памятью о ней. О женщине, которая нашла в себе силы отпустить сына и обрести собственную жизнь. Пусть короткую, пусть на излёте, но — свою.
