– Ну вот, вы уже и в жилье своём, – голос свекрови раздался так неожиданно, что Аня чуть не уронила телефон из рук. – Значит, пора подумать и о других! Не только же вам жить хорошо…
Аня замерла в коридоре, не веря своим ушам. Мария Степановна, как всегда, не утруждала себя ни стуком, ни звонком – вошла в их крошечную двухкомнатную, как к себе домой. На лице у неё не было и тени сомнения, словно именно она платила за эту ипотеку, тянувшую из Ани и Димы последние нервы и деньги.
– Здравствуйте, – выдавила Аня, пытаясь придать голосу спокойствие. – А мы вас не ждали…
– Конечно, не ждали! – свекровь сбросила с ног туфли и прошла в кухню. – Вы вечно ни к чему не готовы.
Аня сжала руки в кулаки. Вот уже третий месяц, как они въехали в эту квартиру – их первую, их долгожданную. Каждый вечер, едва засыпая, Аня шептала мужу: «Наконец-то своё…» И теперь? Теперь эта женщина пришла с очередным требованием. Взгляд Димы метнулся к жене: в его глазах застыло что-то тревожное. Он знал, что сейчас будет.
– Я всё думала… – Мария Степановна достала из сумки влажные салфетки и стала протирать руки с таким видом, словно собиралась подписывать важный договор. – У вас тут уже есть угол. Ипотека? Ерунда. Молодые – справитесь. А вот Лена… бедная Лена… Она одна с ребёнком. Сестра твоя, Дима, между прочим. Разве можно смотреть, как она мается?
– Мама… – Дима потер затылок, – мы сами еле…
– Молчать! – отрезала Мария Степановна. – У тебя жена работает? Работает. Ты работаешь? Работаешь. Так вот – помочь Лене обязаны! Это семья, а семья – это святое.
Аня почувствовала, как в груди поднимается тяжесть. Их «святое» уже давно сводилось к тому, что Мария Степановна раздаёт их силы и деньги направо и налево, а они остаются с пустыми кошельками и нервами. Только теперь речь шла не о паре тысяч на «лекарства» для её знакомой, а о чём-то куда большем.
– Что вы предлагаете? – тихо спросила Аня.
– Сколько у вас там платёж по ипотеке? – свекровь нахмурилась. – Тридцать? Сорок? А если скинуться и помочь Лене – разве трудно? Тысячи по десять в месяц, и её жизнь наладится. А вам самим легче станет, у вас же «две зарплаты».
Аня не поверила ушам.
– Вы серьёзно? – её голос дрогнул. – Мы только начали жить. Каждый месяц, как по минному полю. И теперь… ещё и её обеспечивать?
– Да как ты смеешь так говорить?! – Мария Степановна резко поднялась. – Это же сестра твоего мужа! Ты что, хочешь, чтобы ребёнок Лены на помойках ел?
Дима поднял руку, пытаясь успокоить мать, но та лишь всплеснула руками.
– Я знала, – почти шепотом произнесла свекровь, сверля Аню взглядом, – ты всегда была жадной. Всё себе, себе… А как о других подумать – так сразу «у нас ипотека»!
Аня почувствовала, как внутри всё сжимается в холодный комок. Жадной? Она? После всего, что они с Димой прошли, чтобы вырваться из съёмных углов и наконец почувствовать себя дома?
– Мам… – начал было Дима, но голос его был тих и неуверен.
И вот тут Аня поняла: он снова собирается молчать. Снова оставит её одну с этой бурей, с этими обвинениями.
А в груди у неё закипало…
– Дима, – голос Ани сорвался, но она тут же взяла себя в руки. – Скажи хоть что-нибудь. Это же твоя мать, твоя сестра. Я что, одна должна объяснять, что мы не банк?
Дима опустил глаза. Его плечи ссутулились, он теребил край футболки, будто снова был тем подростком, который всегда слушался маму.
– Ань… ну ты же понимаешь, у Лены правда тяжёлая ситуация. Она одна с ребёнком…
– Ты издеваешься? – Аня шагнула к нему ближе, не веря своим ушам. – Мы сами ещё толком не встали на ноги! Счета, продукты, кредиты! Разве не ты говорил мне, что мы должны держаться, пока не выплатим хотя бы половину этой… этой удавки на шее?
Мария Степановна, стоявшая у окна, громко фыркнула.
– Вот оно как. Значит, чужим людям ты можешь помогать – помню, как ты своей подруге деньги на операцию давала, – а родной сестре мужа – нет! Лицемерка.
– Это не чужие люди, – тихо, но отчётливо произнесла Аня. – Это моя подруга, и я сама решала, как ей помочь. А вы… Вы приходите в наш дом и требуете! Требуете, чтобы мы отдали то, чего у нас самих нет.
– Довольно! – взвился Дима. – Хватит ссориться! Мама, перестань давить, а ты, Аня… ну можно же найти компромисс.
Аня посмотрела на мужа так, будто видела его впервые. Компромисс? Разве не он, ещё полгода назад, клялся, что они наконец-то начнут жить для себя? Что они перестанут быть кошельком для всех его родственников?
– Скажи честно, – в голосе Ани зазвенел лёд. – Ты уже дал ей деньги?
Дима замер. Этот короткий миг тишины был громче любого крика. Его глаза метнулись в сторону, руки бессильно повисли вдоль тела.
– Это… было немного, – пробормотал он. – Всего двадцать тысяч. На садик. Она же сама не справляется…
Аня закрыла глаза. Двадцать тысяч. Их подушка безопасности на случай, если снова кто-то заболеет. Их дыхание, когда зарплата задержится. Их надежда.
– Ты даже не посоветовался со мной, – голос дрожал от ярости. – Мы же договаривались!
– А я… я просто хотел помочь сестре, – Дима развёл руками. – Разве это плохо?
– Плохо? – Аня сделала шаг назад. – Плохо – это предавать свои обещания. Плохо – это оставлять жену одну в этом аду, пока мама диктует нам, как жить.
– Ой, да перестань драматизировать! – Мария Степановна хлопнула ладонью по подоконнику. – На ребёнка пожалела! Да у тебя самого детей нет, вот и бесишься.
Эти слова ударили Аню в самое сердце. Они с Димой мечтали о ребёнке, но знали, что не потянут сейчас ещё одну ответственность. И вот теперь она слышит это – от свекрови, которая никогда не интересовалась их планами, но всегда умела язвить.
– Дима, – Аня повернулась к мужу, – если ты сейчас не скажешь ей, что этого больше не будет, я сама это сделаю. Только знай – мне не важно, как это прозвучит.
– Ань, не надо… – начал он, но она уже шагнула к свекрови.
– Мария Степановна, – голос её был резким, как треск льда, – мы не будем помогать Лене. Ни деньгами, ни чем другим. У нас есть свои обязанности. Своё жильё, свои мечты, свои проблемы. Это наше право – жить для себя.
– Ах вот как?! – глаза Марии Степановны сузились. – Да ты… ты ещё вспомнишь! Думаешь, так просто отделаться? Не выйдет! Я не позволю вам бросить мою дочь на произвол судьбы!
Аня вздохнула. В груди у неё гремел шторм. Она знала: это только начало большой войны. Но отступать она не собиралась. Не теперь.
Аня сидела на краю кровати, сжимая в руках телефон. В коридоре за закрытой дверью доносились громкие голоса. Мария Степановна всё ещё не унималась – её пронзительные слова резали воздух, как нож.
– Дима, ты что, совсем подкаблучник?! – кричала свекровь. – Она тебя зазомбировала! Где твоя мужская гордость? Это же твоя сестра! Родная кровь!
– Мама, хватит! – голос Димы дрогнул, и Аня сжалась. Он снова слабел. Снова позволял матери затоптать их границы.
Аня закрыла глаза. В голове, как назойливая муха, жужжала мысль: “Он никогда не встанет за меня. Никогда.”
Когда они только познакомились, Дима был другим. Защитником, уверенным, что он сделает для неё всё. Она поверила. Она вложила в него годы, силы, любовь. Даже тогда, когда Мария Степановна не принимала её и заявляла, что Аня «не из их круга», Аня держалась. Она думала: “Мы справимся. Главное – мы вместе.”
Но теперь? Теперь он молчит. Теперь он оправдывается. Теперь он снова – сын своей матери, а не муж своей жены.
– Ну и живите тогда! – голос свекрови перешёл на визг. – Чтобы вас потом никто не пожалел! Чтобы и вам не помогли, когда припёрло! Ишь, «свои мечты» у них! А как же семья? Лена со слезами звонит мне каждую ночь! А вы… вы сидите в своей квартирке, как крысы в норе!
Дверь хлопнула. В коридоре повисла тишина. Аня вздрогнула. Сердце гулко стучало, дыхание сбивалось.
– Аня… – Дима зашёл в комнату, словно мальчишка, провинившийся перед строгой учительницей. – Она… она просто расстроилась. Лена правда одна. Ей тяжело…
– И ты тоже один, Дима, – холодно ответила Аня. – Совсем один.
Он замер.
– Как ты можешь так говорить? Я же пытался…
– Ты пытался понравиться ей, а не защитить меня. Не нашу семью, не нас с тобой. Ты всё время между нами. Но ведь между мужем и женой никого не должно быть, правда?
– Это же моя мать… – выдохнул он.
– А я кто? – голос Ани дрогнул, но она не позволила себе сломаться. – Я кто, Дима? Гостья в твоей жизни? Счётчик зарплаты? Женщина, которой можно пренебречь, лишь бы мама осталась довольна?
Он опустил глаза. И молчал.
Это молчание было хуже крика. Хуже любого обвинения. Оно кричало ей: “Да, ты права. Но я не могу иначе.”
Аня встала. В голове была пустота, только одно ясное решение.
– Я не знаю, как ты будешь жить дальше, Дима. Но я не останусь здесь, если твою мать можно будет впустить в эту квартиру, а моё слово – оставить за дверью.
Он шагнул к ней, но она остановила его взглядом.
– Не надо. Сейчас не надо.
В ушах стучала кровь. Где-то за окном шумел город, но для неё мир сузился до одной комнаты и одного решения: оставаться ли в жизни человека, который никогда не выберет её.
Аня не вернулась домой в тот же вечер. Она знала – стоит переступить порог, и снова утонет в этом привычном круге: обиды, уступки, надежды на чудо. Нет. На этот раз она выбрала себя.
Два дня она жила у подруги. Маленькая кухня, старый диван с просевшими пружинами и кот, вечно крутящийся под ногами. Всё это странным образом успокаивало. Здесь никто не ждал от неё денег, терпения или молчаливого согласия.
Дима писал. Звонил. Потом приходил – сначала вечером, потом утром. Она не открывала. Слишком много всего застряло в горле: обида, горечь, и тот ужасный момент, когда он снова выбрал молчание вместо неё.
На третий день он всё же дождался её у подъезда. Выглядел измученным: тёмные круги под глазами, небритый подбородок, руки в карманах куртки, которой давно пора в стирку.
– Привет… – голос его был тише обычного. – Могу поговорить с тобой?
Аня хотела сказать «нет», но остановилась. Он всё-таки приехал. Один. Без матери. Без цветов, подарков, громких обещаний – только он и его пустые глаза.
– Говори.
– Я… – он замялся, – я сказал маме, что она больше не имеет права вмешиваться. Что это наша жизнь. Она орала. Грозилась больше не приходить. Сказала, что я… предатель.
– И что ты ей ответил? – Аня смотрела прямо в его лицо.
– Я сказал, что если я предатель, то ради тебя. Ради нас.
В груди у неё что-то дрогнуло. Невольно. Она помнила, сколько раз уже слышала от него слова, но за ними ничего не следовало. И всё же… эти глаза. Они были другими.
– Ты знаешь, сколько боли мне стоило эти дни? – её голос был срывающимся, но твёрдым. – Я устала, Дима. Мне надоело быть той, кого можно принести в жертву ради чужих проблем.
– Знаю, – он шагнул ближе. – Но я готов всё изменить. Хочешь – начнём с правил. Больше ни копейки никому. Никаких визитов без звонков. И если я ещё хоть раз… – он запнулся, – ты можешь уйти. Я не буду держать.
Аня глубоко вдохнула. Сердце стучало, как бешеное. Она не верила полностью. Но в глубине души тлел огонёк надежды.
– Хорошо, Дима. Это твой последний шанс. И если ты его упустишь…
– Я не упущу, – перебил он. – Обещаю.
Она не ответила. Просто кивнула. Дышать стало легче. Совсем немного. Но этого хватило.
