Переезд Кати с Мишкой напоминал стихийное бедствие, обрушившееся на мою тихую, выверенную годами жизнь. Они возникли на пороге с чемоданами, коробками и виноватой улыбкой дочери.
— Мамуль, это ненадолго, — щебетала Катя, пока Мишка, мой пятнадцатилетний внук, с грохотом втаскивал в коридор колонку размером с тумбу. — У нас там ремонт, сам знаешь, рабочие… ну, ты понимаешь. Месяц, максимум два.
Я понимала. Поэтому молча отошла в сторону, освобождая дорогу. Моя двухкомнатная квартира, казавшаяся мне просторной, съежилась на глазах.
Первой сдалась гостиная. Она превратилась в филиал комнаты подростка: одежда на спинке кресла, провода, опутывающие ножки стола, вечный гул компьютера.
Мои фиалки, годами жившие на подоконнике, были сосланы на кухню, потому что «ма, им тут света мало, а Мише для монитора место нужно».
Потом пришла очередь кухни. Катя с энтузиазмом принялась наводить свои порядки.
— Зачем тебе столько баночек? — спрашивала она, выгребая из шкафчика мои запасы трав и специй. — Этому сто лет в обед, всё выкинуть! Я куплю новые, в красивых одинаковых контейнерах.
Она не спрашивала, она ставила перед фактом. Мой любимый медный заварник, подарок покойного мужа, был убран на антресоли как «не вписывающийся в интерьер». Вместо него появился блестящий френч-пресс.
Я старалась не мешать. Уходила на долгие прогулки, лишь бы не слышать музыку внука и деловитое шуршание дочери.
Возвращаясь, я каждый раз находила что-то новое. Переставленную мебель. Другую скатерть на столе. Исчезнувший с комода альбом со старыми фотографиями.
— Мам, я его в шкаф убрала, а то пылится, — беззаботно поясняла Катя, заметив мой взгляд.
Я чувствовала себя гостьей. Вежливой, тихой гостьей, которой позволили пожить в её собственном доме.
Я перестала узнавать свою квартиру. Она наполнилась чужими звуками, запахами, чужой жизнью, которая вытесняла мою.
Однажды вечером я вернулась с прогулки раньше обычного. В прихожей горел свет, из кухни доносились приглушенные голоса.
Я хотела войти, поздороваться, но что-то меня остановило. Говорила Катя, кажется, по телефону.
Я замерла в темном коридоре, прислушиваясь.
— …да, Сергей, я всё понимаю. Но нужно выбрать лучший. Чтобы уход был хороший, и место приличное…
Её голос был тихим, почти заговорщицким. Я прислонилась к стене, сердце неприятно заколотилось.
— Нет, этот слишком далеко. А тот, что ты скидывал… отзывы сомнительные. Нужно всё взвесить. Это же не на месяц.
Пауза. Видимо, слушает ответ мужа.
— Конечно, для неё же лучше. Свежий воздух, общение… Она совсем одна тут киснет.
Я закрыла глаза. Воздуха вдруг стало не хватать.
— Ладно, я посмотрю еще варианты, — закончила Катя. — Завтра поговорим. Целую.
В кухне что-то звякнуло. Я на цыпочках скользнула в свою комнату и тихо прикрыла дверь.
Села на край кровати, глядя в одну точку. Не было ни слёз, ни желания устроить скандал. Внутри всё похолодело и стало твёрдым, как камень.
Значит, ремонт — это был предлог. Значит, все эти «мамуль, тебе же лучше» были подготовкой. Они уже всё решили. За меня. Осталось только выбрать место.
Я сидела неподвижно, а за стеной кипела жизнь. Смеялся внук, смотря какое-то видео. Дочь напевала себе под нос, моя посуду в новом френч-прессе.
Они жили. А меня уже списали.
На следующее утро я проснулась другим человеком. Ледяное спокойствие, поселившееся во мне вчера, никуда не делось. Я встала, оделась и вышла на кухню.
Катя уже хозяйничала, заваривая что-то в своем френч-прессе.
— Доброе утро, мамуль! — она улыбнулась мне своей обычной лучезарной улыбкой. — Тебе как обычно, кашу?
— Нет, — ответила я ровно. — Сделай мне бутерброд с сыром. И верни мой заварник, пожалуйста. Я хочу нормального чаю.
Катя удивленно моргнула. Улыбка сползла с её лица.
— Мам, ну зачем тебе эта старая кастрюля? Смотри, какой удобный пресс…
— Верни. Заварник. На. Место. — Я произнесла это медленно, глядя ей прямо в глаза. Что-то в моем взгляде заставило её поежиться. Она молча полезла на стул, достала с антресолей мою медную прелесть и поставила на стол.
С этого дня началась моя тихая война. Я больше не уходила из дома на весь день. Я сидела в кресле в гостиной и наблюдала.
Я смотрела, как Мишка бросает грязные носки под диван, как Катя разговаривает по телефону, понижая голос, когда я вхожу.
Они приняли мою новую молчаливость и требовательность за старческую блажь. Это было мне на руку.
Через пару дней на журнальном столике появился глянцевый буклет. «Пансионат для пожилых «Сосновый бор». Отдых и забота в гармонии с природой».
Катя сделала вид, что он появился сам по себе.
Я взяла буклет в руки, когда она была рядом. Пролистала. Улыбающиеся старички на картинках, играющие в шахматы. Уютные комнаты.
— Какая прелесть, — сказала я громко. — Это что, санаторий?
Катя встрепенулась.
— Да, мам, вроде того. Мне на работе дали, посмотри, какая красота. Свежий воздух, врачи рядом… Может, съездишь на пару недель, отдохнешь от нас?
— От вас? — я подняла на нее глаза. — Но вы же сами скоро уедете. Ремонт закончите и уедете. Или нет?
Она замялась.
— Ну да, конечно… но тебе же тоже нужно развеяться.
— А сколько стоит такое удовольствие? — я ткнула пальцем в прайс-лист на последней странице. — Ого. Дорого. Это вся моя пенсия за полгода.
— Мам, ну что ты о деньгах! — всплеснула руками Катя. — Мы с Сережей всё оплатим! Для тебя ничего не жалко.
— Правда? — я улыбнулась. — Как хорошо. А то я как раз хотела попросить у тебя денег. Мне нужно поменять пломбу, а это нынче недёшево.
Лицо Кати вытянулось. Разговор о пансионате был тут же свернут.
Вечером я подслушала еще один разговор. На этот раз Катя ругалась с мужем.
— …она как будто издевается! — шипела она в трубку. — Спрашивает, когда мы съедем! Просит денег на зубы! Я ей про пансионат, а она мне про пломбы!
Я стояла за дверью и улыбалась. Кажется, мой новый образ «вредной старухи с провалами в памяти» работал отлично.
На следующий день я сделала следующий шаг. Дождавшись, когда Катя с Мишкой уйдут в магазин, я достала свою старую записную книжку. Нашла номер, который не набирала уже несколько месяцев.
Гудки шли долго. Наконец, на том конце ответил сонный мужской голос.
— Паша? Привет, сынок. Это мама.
Павел, мой старший сын, жил в другом городе. Мы редко созванивались, у него своя жизнь, работа, семья.
— Мам? Привет! Что-то случилось? — его голос сразу стал встревоженным.
— Случилось, сынок, — я говорила тихо, но четко. — Мне нужна твоя помощь. Кажется, твоя сестра решила, что я уже пожила достаточно.
Павел приехал через два дня. Без предупреждения.
Я открыла дверь на настойчивый звонок и увидела на пороге его широкоплечую фигуру. Он молча обнял меня, и я впервые за последние недели почувствовала, что могу дышать полной грудью.
Катя выпорхнула из кухни, на ходу вытирая руки о полотенце. Увидев брата, она застыла.
— Паша? А ты… ты чего не позвонил?
— Решил сделать сюрприз, — его голос был спокойным, но тяжелым. Он прошел в гостиную, окинул взглядом разбросанные вещи Мишки, глянцевый буклет пансионата на столе.
— Хорошо устроились. Ремонт, говоришь, затянулся?
Катя покраснела.
— Мы маме помогаем! Ей одной тяжело…
— Я слышал, как вы ей «помогаете», — отрезал Павел. Он повернулся ко мне. — Мам, собирай вещи. Самое необходимое. Ты уезжаешь со мной.
Катя ахнула.
— Куда?! Зачем?! У неё здесь дом!
— Её дом, Катя, вы превратили в перевалочный пункт, — Павел повысил голос. — Вы решали, в какой пансионат её сдать, пока она гуляла по парку, чтобы не мешать вам жить.
— Это неправда! — взвизгнула Катя. — Мы хотели как лучше! Ей нужен уход, общение!
— Ей нужен покой и уважение, — твердо сказал я, удивляясь силе собственного голоса. — Вы обсуждали мою судьбу за моей спиной. А я приняла свое решение.
Я посмотрела на дочь, потом на сына.
— Вы решали, в какой пансионат меня лучше сдать. А я решила, что сдам эту квартиру. Только не в аренду, а навсегда. Я её продаю.
Наступила оглушительная пауза. Мишка высунулся из своей комнаты, привлеченный шумом. Катя смотрела на меня так, будто видела впервые. Маска заботливой дочери треснула и осыпалась.
— Продаешь? — прошептала она. — Как… продаешь? А мы? Куда нам теперь?
Этот вопрос был квинтэссенцией всего. Не «мама, как же ты?», а «как же мы?».
— У вас есть своя квартира, в которой якобы идет ремонт, — спокойно ответил Павел. — Вот туда и поезжайте. Агент по недвижимости придет завтра утром. Я договорился. Вам лучше освободить помещение к этому времени.
Катя смотрела то на меня, то на брата. В её глазах плескались обида, злость и полное непонимание. Она проиграла.
Через два часа их в квартире не было. Они собрались быстро, в гробовом молчании, бросая на меня и Павла испепеляющие взгляды. Когда за ними захлопнулась дверь, я села в свое кресло. Квартира снова стала просторной.
Квартиру продали за месяц. Павел нашел мне небольшой, но уютный домик в пригороде его города. С маленьким садом, о котором я всегда мечтала.
Я сижу на веранде, укутавшись в плед, и смотрю на свои розы. Воздух пахнет соснами и влажной землей. Дважды в неделю приезжает Павел с невесткой и внуками, и дом наполняется смехом. Настоящим, а не тем, что я слышала из-за стены.
Я не чувствую себя одинокой. Я чувствую себя на своем месте. Я сама выбрала этот дом, этот сад, эту жизнь. И впервые за долгое время я точно знаю, что завтрашний день принесет мне только радость.
Прошло полгода. Мои розы разрослись, а гортензии покрылись пышными шапками цветов.
Я научилась печь хлеб в новой духовке и подружилась с соседкой, такой же любительницей садоводства. Жизнь текла размеренно и спокойно. Я думала, что история с Катей закончилась навсегда.
Я ошиблась.
Она позвонила в субботу утром, когда я как раз собиралась идти в сад. Незнакомый номер. Я чуть не сбросила, но что-то заставило ответить.
— Алло.
— Мама? — голос Кати был тихим, надтреснутым, полным слёз. — Мамочка, это я…
Я молчала. Что я могла ей сказать?
— Мама, прости меня, — зарыдала она в трубку. — Я такая дура была, я всё поняла! Этот Пашка… он всё так вывернул, наговорил на меня! А я же только хорошего для тебя хотела!
Я присела на стул на веранде. Слушала её сбивчивые оправдания. Про то, что они с Сергеем в долгах.
Что ремонт они действительно затеяли, но денег не хватило. Что идея с пансионатом была «просто мыслью», заботой о моем будущем.
— Мы думали, продадим твою квартиру, тебе купим комнатку в пансионате, а остальные деньги… нам на жизнь… — проговорилась она сквозь всхлипы.
Вот и правда. Простая, циничная правда.
— Что ты хочешь, Катя? — спросила я, когда её поток слов иссяк.
— Мам, я знаю, что ты продала квартиру, — она перешла на деловой тон, слёзы мгновенно высохли. — Пашка сказал, что все деньги у тебя. Мам, это же и мои деньги тоже! Я твоя дочь! Ты должна мне помочь!
— Я ничего тебе не должна, — ответила я спокойно. — Всё, что я должна была, я вам отдала, пока вы росли.
— Но это несправедливо! — закричала она. — Почему ему всё, а мне ничего?! Он тебя против меня настроил! Ты теперь с ним, а я одна с проблемами!
— Ты не одна, у тебя есть муж и сын. А у меня есть сын, который приехал, когда мне было плохо, а не тогда, когда у меня появились деньги.
Я смотрела на свои цветы. Они были такими живыми, такими настоящими. А слова дочери казались фальшивой театральной постановкой.
— Катя, я не дам тебе денег, — сказала я твёрдо. — Но я могу помочь тебе по-другому. Я могу оплатить тебе несколько сеансов у хорошего психолога. Тебе нужно разобраться в себе, понять, почему ты так поступаешь с близкими.
В трубке на несколько секунд повисло молчание.
— К психологу? — прошипела она. — Ты считаешь меня сумасшедшей? Да ты… ты сама с ума сошла в своем саду!
Она бросила трубку.
Я сидела на веранде, держа в руке телефон. Не было ни злости, ни обиды. Только глухая, ноющая грусть.
Грусть о том, что моя дочь так и не смогла повзрослеть.
Я встала и пошла в сад. Взяла лейку и начала поливать свои розы. Вода впитывалась в землю, давая жизнь корням.
И я поняла, что сделала всё правильно. Я вырвала сорняк, который отравлял мою жизнь. Это было больно. Но теперь на этом месте могут расти цветы.
Конечно же я ещё дам ей шанс, она всё же мой ребёнок, но пока, пусть подумает о своём поведении.
