– Надо бы взять кредит, – сказал Паша, усевшись за стол с таким видом, будто сейчас скажет что-то серьёзное, важное… почти героическое.
Катя оторвалась от записной книжки, где в очередной раз сверяла, как уложиться с платежами до конца месяца. Тетрадка была вся в подчёркиваниях, списках, стрелках. В этом году не планировалось ничего лишнего. Вообще ничего.
– Кредит? – Она нахмурилась. – Нам и так по уши…
– Да не на нас, – махнул рукой он. – Я про маму. Ей нужно развеяться. Ты же видишь, она еле живая. Вся на нервах. Отдых ей необходим. Прямо жизненно важно.
Катя застыла. Секунду просто смотрела на мужа, как будто он заговорил на языке, которого она не знала. А потом медленно положила ручку.
– Подожди… Ты серьёзно?
– Абсолютно. Мамина нервная система… Ты же помнишь, как она в прошлом месяце скорая увозила? Давление, стрессы, одиночество… У нас с тобой семья, дети, а у неё – никого.
– Так у неё есть квартира, пенсия, подруги, кружок по интересам. И ещё ты – её сын. Мы помогли с ремонтом, привозим продукты, в гости ездим. Мы ей не чужие. Но кредит, Паша? На отпуск?
Он всплеснул руками:
– Ну сколько там надо-то? Сто тысяч максимум. Зато она поедет куда-нибудь на море, на неделю. Воздух, солнце, фрукты… вернётся другим человеком.
– Паш… – Катя потерла лоб. – У нас просрочка по ЖКХ. По детским занятиям. У нас зуб у Сашки лечить нечем. А ты про отпуск твоей маме?
Он встал. Пошёл по комнате, как будто решает судьбу страны.
– Да ты не понимаешь. Это важно. Если бы тебе нужно было отдохнуть – я бы первым всё устроил!
Катя фыркнула, но даже не улыбнулась. Тон её стал холоднее:
– А ты когда-нибудь интересовался, чего мне надо?
Он остановился. Посмотрел. В его взгляде мелькнуло раздражение:
– Началось…
– Да, началось, Паш. Потому что я больше не могу быть бухгалтером, поваром, няней, а теперь ещё и спонсором твоей матери!
– Не надо пафоса. Ты всё преувеличиваешь. Я просто предложил.
– А я просто отказываюсь. Извини.
Он пожал плечами и пошёл за пультом, как будто разговор окончен.
А Катя осталась сидеть за столом. Перед ней – та же тетрадка. Те же цифры, те же «минус 3800» рядом с колонкой «апрель». И теперь – странное ощущение, как будто она стала не женой, а каким-то банком, из которого муж хочет «выбить» средства на прихоти его семьи.
Когда всё пошло не так?
Пять лет назад они были совсем другими. Катя, худенькая, с выгоревшими на солнце волосами, в джинсах и майке, сбежала из родного города – от контроля матери, от нищеты, от серости. Она верила: с Пашей у неё получится создать дом, в котором будет тепло. Без скандалов. Без надрыва.
Паша тогда был спокойный, надёжный, не особо разговорчивый, но отзывчивый. Помнил, как она любит яйца всмятку. Знал, что в автобусе ей плохо от духоты – всегда вызвал такси. Катя ценила это больше, чем громкие признания.
Сначала всё шло ровно. Родился Сашка. Потом – Алина. Катя вышла на подработку — дизайнером-фрилансером, вечерами, когда дети спали. Паша устроился в частную фирму. Денег хватало – не на роскошь, но на всё нужное.
А потом уволили Пашу. И всё поползло вниз. Катя тянула, брала заказы ночами, худела, экономила. А он… словно ушёл в себя. Появился зудящий тон в голосе, раздражение от любого слова, и частое «мама говорит, что…».
Мама, конечно, всё видела. И «не могла не вмешаться». Она приходила без звонка, ставила сумки прямо на обеденный стол, раздавала советы и критиковала, словно Катя нанялась домработницей.
Катя молчала. Думала: ну ладно. Старый человек. Привыкла так. Потом уйдёт. Но она не уходила. Только советы становились громче, а Паша — всё больше превращался в мальчика, который слушает, что скажет мама.
И вот теперь — отпуск.
– Ты в себя приди, – пробормотала Катя вслух, но в квартире было тихо. Только звук телевизора из зала.
Она устала…
А Катя – не устала?
Вечером Паша не подошёл. Сидел в зале, переключал каналы, но ни разу не заглянул на кухню. Не поинтересовался, ела ли Катя, как дети, как она себя чувствует. Она убирала со стола, мыла посуду, укладывала детей и всё ждала — может, подойдёт. Может, поймёт. Но он выбрал обиду. Как мальчишка, у которого отобрали игрушку.
На следующее утро, не успела Катя допить кофе, как в дверь позвонили. Она открыла — и чуть не застонала.
– Здравствуй, Катюша. Ну как вы тут? – с порога улыбалась свекровь. В яркой куртке, с новой стрижкой, ногти алые, лицо — довольное.
Катя улыбнулась автоматически.
– Проходите.
– Я тут по делу. Паша сказал, вы решили меня порадовать. Как же я растрогалась! – она прошла вглубь квартиры, огляделась с критическим прищуром. – А шторы новые не повесили? Я же говорила, в зале слишком темно…
Катя застыла:
– Подождите. Какие «порадовать»?
– Ну… Отпуск. Он сказал, вы собираетесь взять кредит и отправить меня. Ой, я уже вчера каталоги смотрела. Крым, Сочи, или… ой, даже не знаю. Сейчас столько всего предлагают! Летим же на самолёте, да?
Катя почувствовала, как внутри начинает нарастать гул. Словно кто-то включил в ней вентилятор на полную мощность.
– Он сказал, что мы?
– Да. Он с таким энтузиазмом это рассказывал. Я прям прослезилась. Думаю: ну, вот она — благодарность. А то только и слышу, что сейчас дети, сейчас ипотека. А тут — такой жест. Ты у нас мудрая, Катюша. Женщина должна вдохновлять мужа. А ты — вдохновила!
Катя сделала шаг назад.
– А вы разве не слышали, что у нас проблемы? Что у нас нет денег даже на то, чтобы нормально детей одеть к школе?
Свекровь всплеснула руками:
– Ну, дети всегда будут. А вот здоровье одно. Мне врачи прямо сказали: вам нужно отдохнуть. Срочно. Иначе давление доведёт до беды. Разве я прошу что-то себе? Я же не клянчу. Просто один раз… Один!
– Один раз за сто тысяч рублей?
– Это инвестиция. В моё здоровье. А если я умру? Кто тогда вам будет помогать?
Катя больше не выдержала. Внутри всё сжалось в комок.
– Мы не будем брать кредит. Не на отпуск. Ни для кого. У нас нет такой возможности.
Пауза. Густая, как перед грозой.
Свекровь моргнула. Потом резко поднялась.
– Я поняла. Всё понятно. Ты всё решила. Без учёта его мнения. Без уважения ко мне, между прочим. Я мать! Я вас растила, помогала, сидела с детьми…
– Вы не сидели с детьми, – тихо, но твёрдо произнесла Катя. – Вы приходили и учили их, что папа у них бедный и уставший, а мама – истеричка. Я это слышала. Много раз.
Женщина побледнела.
– Вот как… Значит, это теперь всё в счёт. Ну, молодец. Прямо молодец.
Она развернулась, хлопнула дверью — и ушла.
Катя села прямо на коридорный пуфик. И только сейчас заметила, что руки у неё дрожат.
Паша не появился ни днём, ни вечером. Катя еле дождалась, когда дети уснут, и написала короткое сообщение:
«Ты ей пообещал? Без согласия?»
Ответ пришёл почти сразу:
«Я хотел как лучше. А ты, как всегда, всё испортила.»
Катя сидела с телефоном в руке. Как будто это не её муж пишет, а какой-то случайный человек, с которым она когда-то делила жизнь, а теперь делит только счета.
На следующее утро Паша пришёл злой.
– Надо было так говорить ей? Ты хоть понимаешь, как она расстроилась?
– А ты понимаешь, как я расстроилась?
– Она теперь в больницу собирается лечь. Давление. Нервы. Из-за тебя.
– А не из-за того, что ты устроил цирк за моей спиной?
Он подошёл ближе. Наклонился:
– Тебе всё мало. Я пытался найти компромисс. Хотел сделать добро. А ты – всегда против. Ты всех врагами видишь.
Катя впервые посмотрела на него не как на мужа, а как на взрослого мужчину, который прячется за фразами, оправданиями и чужими нуждами. Который использует слово «доброта» как прикрытие для безответственности.
– Паша. Мы не банк. Не благотворительный фонд. Мы – семья. А ты ведёшь себя так, будто мама – твоя жена, а я – бухгалтер.
Он замер.
– Что ты сейчас сказала?
– То, что есть.
Позже она подошла к окну и долго смотрела на улицу. Машины, прохожие, спешка. Всё шло своим чередом.
А в ней что-то сдвинулось. Медленно, как лёд по весне.
Она поняла, что больше не хочет жить с прикушенной губой и вечным словом «терпи» внутри.
Пора перестать быть удобной.
Катя не сказала ничего вслух. Просто стала вести себя по-другому.
С утра разбудила детей, собрала в школу, разложила по пакетикам перекусы, проверила сменку. Всё как всегда — только внутри было странно спокойно. Будто кто-то нажал на выключатель.
Паша молча пил кофе, хмуро листал ленту новостей в телефоне, изредка бросая в её сторону раздражённые взгляды. Он ждал, что она первая заговорит. Как всегда. Катя чувствовала это — и молчала. И впервые не испытывала вины за молчание.
Когда он ушёл, она позвонила по одному объявлению: «Помощница администратора, неполный день». Уточнила график, зарплату. Оставила заявку.
Потом открыла файл с семейным бюджетом. Убрала из него имя свекрови, вычеркнула все графы «помощь маме Паши». Пальцы дрожали. Но — не от страха. От того, что наконец-то.
Через два дня пришла свекровь. Без звонка. Без предупреждения. Просто открыла дверь своим ключом.
– Катюша, это что ещё за новости? – глаза прищурены, в руке – телефон. – Мне соседка скинула. Говорит, ты выкладывала пост, где написано, что ты одна всё тянешь! Это что, про нас? Про меня?
Катя обернулась. Она мыла пол на кухне.
– Это мой блог. Мои мысли.
– А что ж ты не пишешь, как я варенье тебе банки таскала? Как суп детям варила, пока ты работала?
– Вы не ради нас это делали, – тихо ответила Катя. – А чтобы потом этим попрекать. Мне это не нужно.
– Ах вот как!
Свекровь всплеснула руками, села на стул, будто ею пренебрегли как королевой.
– Я всю душу вам! А теперь… Отказ в отпуске, посты в интернете, неблагодарность полная! Где совесть?
– У нас есть дети, кредиты, здоровье, Пашины долги по налогам, – заговорила Катя сдержанно, почти шёпотом, но в голосе было что-то острое, будто тонкий нож. – Всё это почему-то должна разруливать я. А теперь — ещё и пляжи вам оплачивать. Нет, извините.
– Ты рушишь семью!
– Семью рушит тот, кто раздаёт обещания за чужой счёт. А потом делает виноватой жену.
Из коридора донёсся скрип двери. Вошёл Паша.
– Что тут опять?
Катя не обернулась.
– Объясни своей маме, что отпуск отменяется. И не потому что я вредная, а потому что мы не миллионеры. Потому что ты не работаешь уже третий месяц. Потому что у детей старая обувь. Потому что нам самим не на что отдыхать. И главное – потому что это моя граница. Я не даю кредитов за счёт своих нервов.
Паша сжал губы. Посмотрел на мать. Та вспыхнула.
– А я значит – никто? Я тут лишняя?
– Вы – не лишняя. Вы – бабушка. Но у бабушек нет права управлять чужими семьями.
Молчание. Густое. Почти вязкое.
Паша сделал шаг вперёд.
– Ты перегибаешь. Всегда перегибаешь. Ты могла бы быть помягче. Мама ведь… не вечная. А ты…
– А я – не железная. И не служанка. Я – человек, Паша. Женщина. Мать твоих детей. А не касса с кредитами на отпуск.
Он опустил глаза. И вдруг выдохнул:
– Знаешь что… Я, может, и правда устал.
– От чего?
– От тебя. От твоих правил. От того, что ты всегда всё решаешь. Всё контролируешь.
– Да потому что если я не решу — никто не решит! – взорвалась Катя. – Ты что-то решил в последнее время, кроме как взять кредит на свою маму? Ты детей в школу собираешь? Ты на кружки возишь? Ты хоть раз спросил, как я? Что мне нужно?
Он молчал.
– Мне тоже тяжело, Паша. Я тоже устаю. Только мне нельзя ныть. Мне нельзя лечь в больницу «от давления». Мне надо работать, жить, тянуть. Потому что у меня нет подстраховки в виде такой же заботливой матери, как у тебя.
Тут свекровь встала. Смотрела на Катю так, будто впервые увидела её.
– Всё понятно. Ты просто хочешь выкинуть нас. Всех. Чтобы остаться с квартирой, с детьми и без проблем!
Катя медленно вытерла руки полотенцем.
– Я хочу остаться с уважением. К себе. К своим детям. К своей жизни.
Поздно вечером Паша подошёл в спальне.
– Я… не знаю, что с нами будет дальше.
– А я знаю, – спокойно сказала Катя. – Всё зависит от тебя. От того, чью сторону ты выберешь. Семью — или желание угодить своей матери. Потому что сидеть на двух стульях больше не получится.
Он постоял. Хотел, наверное, сказать что-то. Не сказал. Ушёл в зал.
А Катя легла, обняв подушку. Слёзы катились, но в груди впервые было ощущение — не горечи. А свободы.
Прошла неделя.
Паша молчал. Дома был, но словно тень. Уходил рано, приходил поздно. Иногда ужинал, иногда — нет. Катя не спрашивала, где он. Больше не ходила за ним, не проверяла, не оправдывала. Она просто жила.
Дети — как ни странно — стали спокойнее. Катя вдруг заметила, что у Алины пропала привычка дёргать край платья, когда родители рядом. А Сашка меньше стал спрашивать: «А вы с папой опять будут ругаться?» Тишина в доме была другой. Не натянутой, как раньше, а свободной. Без ожиданий.
На работе, куда Катя устроилась помощником администратора, она неожиданно для себя чувствовала себя живой. Даже усталость была какая-то другая — с чувством, что ты что-то сделал, двинулся вперёд. А не просто в очередной раз залатал чужую дыру.
Однажды вечером Паша вернулся и зашёл на кухню.
Катя резала яблоки детям. Он помолчал, а потом выдохнул:
– Я ходил к психологу.
Она удивлённо подняла глаза.
– Ты?
– Да. Не знаю, чего ждал. Но мне там сказали одну вещь… Что я всю жизнь хочу быть хорошим сыном. А в итоге — никудышный муж и отец.
Катя молчала.
– Я не понимаю, как это получилось. Мама всегда говорила: женщина должна терпеть, быть мягкой. Я привык, что все вокруг неё ходят. Я… и правда думал, что если она будет довольна – значит, всё хорошо.
– А я?
Он опустил голову.
– Ты была как фоновый свет. Всегда рядом, всегда справляешься. Даже когда тебе плохо — ты выглядишь так, будто всё нормально. Я думал… что ты не устанешь. Никогда.
– Устала. Очень. – голос Кати дрогнул, но она сдержалась. – Не от тебя. А от одиночества при живом муже.
Он кивнул. Помолчал.
– Я не прошу прощения. Это глупо, когда не за слова, а за годы. Я просто хочу всё исправить. Не быстро. Не обещаниями. А делом.
Катя посмотрела на него долго.
– Тогда начни с простого. Подай заявление на подработку. Верни долг по налогам. Своди Сашку к стоматологу. И поговори с мамой. Честно.
– Она обидится…
– Это её выбор. А у тебя — свой.
Через несколько дней свекровь позвонила. Голос был холодный:
– Ну что, довольна? Пашу ты под себя подмяла, теперь осталась только я, да?
Катя не отвечала сразу. Смотрела в окно, на крону дерева во дворе, где ветер трепал листву, словно колыхал старые привычки.
– Я не подминала. Я освободила. Себя — и его.
– Ты ещё гордишься этим?
– Да. Потому что мои дети должны видеть, как женщина защищает себя. А не жертвует. Даже ради родственников.
Повесив трубку, Катя не испытывала злости. Ни капли. Было даже немного жаль. Не свекровь. А себя прежнюю — ту, которая позволяла собой манипулировать под видом родственных обязательств.
Через месяц Паша устроился курьером в маркетплейс. Не «статусная» работа, но он начал приносить деньги. Встал в шесть, вернулся к девяти — усталый, но не уставший от жизни. Он снова помогал с детьми. Готовил завтрак. Иногда просто садился рядом и молчал — без телефона, без упрёков. С Катей. Вместе.
Отпуск для свекрови так и не случился. Но случилось другое: у Кати появилось новое ощущение в теле — будто внутри вырос стержень. Тихий, крепкий, без необходимости объяснять его кому-либо.
Она больше не боялась быть плохой в глазах чужих. Потому что впервые стала хорошей — в собственных.
