Звонок в дверь разорвал тишину субботнего утра как взрыв. Шесть незнакомых лиц смотрели на меня с порога, их глаза горели праведным гневом, словно я была должником, скрывающимся от расплаты. В тот момент я поняла: семейные узы иногда превращаются в удавку, и нужна недюжинная смелость, чтобы разорвать их.
С Максимом мы состоим в браке уже третий год. После свадьбы несколько месяцев снимали жильё, затем приобрели собственные квадратные метры в престижном районе города. Наша новая обитель просторная, отремонтированная со вкусом, находится в шаговой доступности от центральных улиц. Ипотечные обязательства пока не погашены полностью, но мы усердно трудимся, стремясь побыстрее освободиться от долгов.
Торжественного бракосочетания мы не устраивали — заранее объяснили всем знакомым и близким, что собираем средства на первоначальный платёж за недвижимость. Подарки просили дарить исключительно денежные — любая сумма была бы полезнее хрустальных ваз и комплектов постельного белья. Для нас финансовая поддержка значила больше всех традиционных презентов.
Постепенно мы начали размышлять о продолжении рода. Хотелось поскорее расплатиться с банком, но главное — у нас уже есть собственный дом, значит, можно планировать пополнение семьи.
С матерью Максима, Верой Николаевной, у меня сразу установились тёплые взаимоотношения. Женщина добросердечная, внимательная, в наши дела без надобности не вмешивается. Разговаривать с нею всегда интересно, о помощи она деликатно просит, а не категорично требует. Однако есть у неё серьёзный изъян — полная неспособность отказывать родственникам. Причём не всем без исключения, а конкретно своему многочисленному клану. Какую бы просьбу они ни выдвинули, Вера Николаевна немедленно бросается исполнять их волю любыми способами. При этом даже мы с Максимом можем пострадать. Свекровь в такие моменты напоминает бульдозер: ради угождения родне готова смести всё на своём пути. И если о помощи нам она вежливо просит, то относительно услуг родственникам — безапелляционно требует.
Почему сложилась подобная ситуация, мне неведомо, и, честно говоря, никогда не интересовало. Чужая душа — тёмный лес, и проникать в психологию Веры Николаевны я не намеревалась. Пусть существует, как считает нужным, её услужливость — не моя головная боль. Но когда негативные последствия касались нас, мне это категорически не нравилось.
Инциденты случались разнообразные. Однажды родственники, узнавшие о моей работе преподавателем математики, начали атаковать Веру Николаевну требованиями принудить меня безвозмездно заниматься с их отпрысками — готовить школьников к выпускным испытаниям. Свекровь, естественно, принялась давить на меня.
— Ну что тебе стоит, — убеждала она. — Ведь не посторонние же!
— Мой труд имеет цену, — отвечала я. — Я должна тратить время и энергию на толпу чужих детей, хотя в эти часы могла бы достойно заработать?
— Что ты постоянно о материальном! — сетовала Вера Николаевна.
— А о чём ещё размышлять? Нам с Максимом необходимо выплачивать ипотеку. И существовать хотим достойно. И вы, кажется, не протестуете, когда мы вам продукты и презенты приносим. Полагаете, финансы с небес падают?
Бесплатно я соглашалась работать исключительно с племянницей Максима — дочерью его родной сестры. Но остальные представители его семейства меня мало волновали. Кроме того, по опыту знала, что люди не ценят безвозмездные услуги. Окажешь им благодеяние, а они на голову садятся и ещё претензии выдвигают. Я уже обожглась подобным образом — согласилась позаниматься с какой-то дальней родственницей Максима и подготовить девушку к единому государственному экзамену. Это превратилось в настоящий кошмар. Ученица оказалась недисциплинированной и ленивой, а родители постоянно переносили занятия в последний момент или сильно опаздывали. Я теряла время и потенциальный доход. Ещё и выслушивала нападки на мою квалификацию и профессионализм, стоило мне заговорить о компенсации.
— Ну опоздали, и что из этого трагедию устраивать? — периодически слышала я. — Платить за это, что ли? Может, ещё за воздух, которым дышим, деньги требовать? Ты же во время уроков сидишь и отдыхаешь. Не надрываешься.
Именно так они воспринимали мою педагогическую деятельность — как развлечение. Дети совершенно не утомляют, не требуется стараться найти к ним подход, донести информацию, закрепить знания в сознании. Пустяковое дело.
Однажды я не выдержала и заявила:
— Раз это такая ерунда, тогда сами со своим ребёнком и занимайтесь.
С того времени я отклоняла любые просьбы родственников Максима, связанные с моей специальностью. Вот они и придумали, как на меня воздействовать — подключили Веру Николаевну.
Максиму тоже доставалось. Его эксплуатировали до нашего бракосочетания и продолжили после. Ему было сложно сказать «нет» Вере Николаевне — всё-таки мать. Елену, его сестру, тоже принуждали к помощи, но она, в отличие от Максима, резче общалась с матерью. Вероятно, потому что сама уже стала родительницей и была вынуждена думать прежде всего о дочери, а не о стае бестактных, наглых людей.
Однажды Вера Николаевна пришла к нам домой. Я радушно пригласила её к столу.
— Скоро прибудут мои родственники, вам нужно на некоторое время съехать— сказала свекровь
В этот момент я раскладывала по тарелкам макароны с тушёнкой. Поставив блюда на стол, я села напротив свекрови и спросила:
— Как это понимать?
— У нас есть дальняя родня, — начала она объяснять. — Они в сельской местности обитают, ты их не встречала. Они собирались приехать к вам на свадьбу, но вы же торжество не устраивали. Они, между прочим, очень расстроились — у них не принято экономить на гуляниях…
— Ближе к сути, Вера Николаевна, — поторопила я её. — Еда стынет.
— Да-да… Так вот. — Она взяла вилку и стала напряжённо ковырять ею в макаронах. — У них сын планирует поступать в университет в нашем городе, поэтому они всей семьёй приедут.
— А мы с Максимом здесь причём? — сдержанно ответила я.
— Как это! — Вера Николаевна подняла глаза. — Вы в центре проживаете! От вас удобно будет ездить осматривать город, и до университета близко.
— Понятно, — сказала я. — Сейчас мы пускаем к себе жить каких-то незнакомцев целый месяц, а осенью они будут требовать, чтобы мы приютили их сына и ещё обеспечивали его?
Вера Николаевна потупилась и принялась торопливо есть макароны. Видимо, разговор об этом заходил, просто она не стала всё сразу на меня обрушивать.
Я подождала, пока она поест, чтобы не испортить аппетит, налила ей чаю и сказала:
— Вот что, Вера Николаевна. Жить мы к себе никого не пустим. У нас нет лишних средств на гостиницы. Мы всё тратим на погашение ипотеки, и вы об этом в курсе. Пусть сами в отеле останавливаются. Тем более на целый месяц. У нас вся зарплата только на это размещение и уйдёт.
— Да откуда у них такие деньги! — ужаснулась свекровь. — Они же сельские жители.
— А у нас средства откуда? — логично спросила я.
— Но они уже в пути! Едут на поезде. Не могу же я им отказать!..
— Максим! — позвала я.
Он вышел из соседней комнаты, где отдыхал за просмотром кино, и поинтересовался, что произошло. Я обрисовала ситуацию, и у него округлились глаза.
— Мам, ты что творишь? — спросил он, поворачиваясь к Вере Николаевне. — Мы столько пахаем не для того, чтобы посторонних к себе селить. Да ещё на месяц! У нас здесь дорогие вещи, работа поблизости…
— Да не посторонние они! Родственники ведь!
— Я их пару раз в жизни видел, когда с тобой в деревню ездил, — отрезал Максим. — Мне они никто. Хочешь — размести их у себя, а к нам я их не пущу. Мы много трудимся и сильно устаём, и желаем отдыхать у себя дома в покое, а не развлекать толпу гостей.
Обидевшись, Вера Николаевна ушла. Когда дверь за ней закрылась, Максим сказал:
— Не волнуйся, подумает и успокоится. То, что она там кому-то пообещала с три короба, нас не касается.
Меня порадовали его слова. Он ведь обычно уступал просьбам Веры Николаевны и бросался помогать родственникам, пусть и с явной неохотой. Но, видимо, годы эксплуатации достали даже его.
— Я опасалась, ты согласишься, — призналась я. — Как соглашаешься обычно.
— Ну, понимаешь, — ответил он, — есть разница между тем, чтобы помочь дяде обои наклеить и тем, чтобы пустить к себе на месяц толпу малознакомых людей. Дядю, или тётю, или дедушек с бабушкой я хотя бы знаю и общаюсь с ними. А это уже чересчур.
— Не страшно, что эти родственники из деревни нажалуются твоим бабушкам с дедушками и устроят скандал?
Максим пожал плечами.
— Пусть.
Обсудив этот вопрос, мы выбросили его из головы и занялись своими делами. Домашние обязанности мы с Максимом выполняли вместе: пока я загружаю стиральную машину, он протирает пыль, пока он моет полы, я готовлю ужин, и так далее. За бытовыми хлопотами мы совершенно забыли о вспыхнувшем конфликте. Да и Вера Николаевна была довольно отходчивой.
И каково же было наше изумление, когда спустя два дня — в субботнее утро — к нам в дверь начали звонить и стучать. На пороге стояли незнакомцы.
— Здравствуйте, — басовито произнёс бородатый мужчина. — А вы почему нас не встретили и ключи не передали?
— И отчего ещё не выехали? — вторя ему, спросила женщина средних лет — вероятно, супруга.
— Мы никуда переезжать не планируем, — сказала я.
— Это что за новости! — возмутился мужчина. — Давайте, упаковывайтесь. У нас семья большая, мы все вместе не поместимся.
— Да уж вижу, что большая, — ответила я, окидывая взглядом толпу из шести человек. — Но в квартиру я вас не пущу.
— А ну позови Максима! — начал орать мужчина. — Сейчас мы всё уладим!
— Да иду, иду, — раздался голос моего супруга. Он как раз вышел из душа и встал в дверях, заслоняя меня от этих людей. — Мы вас не приглашали и разрешения на ваше проживание здесь не давали.
— Верка сказала!..
— Мама не имела права распоряжаться квартирой, которая принадлежит мне и моей жене. Живите где угодно, меня это не интересует. А будете скандал устраивать — я полицию вызову.
Тут началась ругань, пошли звонки Вере Николаевне, ответные звонки от Веры Николаевны Максиму и мне. Мы даже трубку брать не стали — просто захлопнули дверь перед носом у родственников и ещё полчаса слушали, как они ругаются на лестничной площадке.
— Сейчас они достанут соседей и те сами полицию вызовут, — вздохнула я.
Наконец они уехали. Через пару часов Максим всё-таки принял звонок от Веры Николаевны и ожидаемо столкнулся с волной возмущения.
— Как же ты меня так подставил перед родственниками! — негодовала она. — Им ведь жить негде! Они уже приехали, могли бы и пойти навстречу! Что им теперь делать?
— А почему меня должно это беспокоить? — ответил Максим. — Со мной они ничего не обсуждали, разрешения не спрашивали. Я их не звал. Так не поступают, мам. Нельзя просто явиться к чужим людям, которых видел два раза в жизни, и начинать качать права. Мы бы, возможно, и пошли навстречу, если бы всё это было цивилизованно организовано. И если бы вопросы по моей квартире не пытались решать через тебя.
— Да они, наверное, знали, что твоя мать безотказная, — сказала я, когда он положил трубку. — И предполагали, что ты их к себе селить не захочешь. Речь ведь не о паре дней шла, а о целом месяце. Рассчитывали, что маме-то не откажешь, а она уж найдёт способ тебя уговорить.
— Скорее всего. — Максим потёр пальцами переносицу. — Меньше всего мне хотелось тратить на всё это единственный выходной.
Вера Николаевна не разговаривала с нами целую неделю. А затем ещё до конца месяца общалась с нами через силу — так сильно мы её обидели. Родственников из деревни она разместила у себя, только жила она в тесной двухкомнатной квартире, и семерым там было тесно. Поэтому родственники переночевали у неё, а на следующий день сами перебрались в гостиницу. Прожив там три дня и нагулявшись по городу, они отправились домой.
Я немного переживала из-за всей этой истории. На родственников Максима мне было плевать, но то, что Вера Николаевна так долго обижалась, мне не нравилось. Раньше она никогда так продолжительно на нас не сердилась. Максимум, на что её хватало, это пара дней.
Максим объяснил мне, в чём дело.
— Ей родня телефон обрывает гневными сообщениями и попытками пристыдить, — сказал он. — Звонят, оскорбляют, обещают вычеркнуть из жизни. И так день за днём.
— Какой ужас! Может, тебе с ними поговорить, чтобы отстали от твоей мамы?
— Я уже им позвонил и послал всех к чёртовой матери. — Максим улыбнулся. — Они сказали, что я им теперь не родня. Ну и прекрасно. Раз мы не родня, значит, работать для них бесплатно я теперь не обязан.
Когда вся эта ситуация стала потихоньку забываться, мне позвонила Вера Николаевна и предупредила, что заглянет ближе к вечеру.
— Представляете, — сказала она, когда мы втроём уже сидели за столом, — меня уже несколько недель никто ни о чём не просит.
— Я думал, тебе в удовольствие бегать перед ними всеми на задних лапках, — сказал Максим.
Вера Николаевна вздохнула.
— Да какое уж тут удовольствие, сынок. Устала я от них — сил нет. Привыкли мной помыкать, а я не умею за себя постоять. Страшно мне рот раскрыть. А вдруг одна останусь — и что мне делать?
— Так мы же у тебя есть, — сказал Максим. — И Елена. Ты с ней испортила отношения из-за всей нашей родни, но она с радостью тебе навстречу пойдёт, если не будешь её доставать просьбами дяди, тёти и остальных.
— Кроме того, — вклинилась я, — разве нужны вам люди, которые от вас постоянно только требуют и ничего не дают взамен? Когда они вам помогали? Когда в гости приглашали?
— Да никогда, родная. Всё для меня только вы делаете. А от них я слова доброго никогда не слышала.
Мы поужинали, выпили чаю и поговорили о разном. После ухода вроде бы довольной Веры Николаевны я вздохнула с облегчением. Наконец-то от неё отстали, а заодно и от нас. Не знаю, как долго продлится обида родственников Максима, но во мне теплится надежда, что Вера Николаевна, вкусив свободы, уже не захочет обратно в рабство к этим бессовестным людям. И правильно Максим сказал: у неё есть мы. А что она получила от всех тех людей? Испорченные отношения с собственными детьми и ничего больше.
