Телефон пиликнул тонко, назойливо, пробиваясь сквозь гул дизельного генератора.
Сигнал здесь, на краю земли, был роскошью, капризной и редкой, как солнечный день посреди полярной ночи.
Я, Сергей, смахнул с экрана капли растаявшего снега. Сообщение от Кати. Бывшей.
Всего одно фото, без подписи. Она, сияющая, в объятиях какого-то лощеного парня. Рядом с ними — мальчишка лет пяти, держащий её за руку. Новая, идеальная семья.
Глянцевая картинка из жизни, к которой я больше не имел отношения. Я увеличил изображение, вглядываясь в детали.
Дорогое пальто на Кате, идеальная укладка, счастливая улыбка, которую я не видел уже много лет.
Она выглядела как женщина с обложки журнала о красивой жизни. Той самой жизни, которую я, по ее мнению, не смог ей дать.
— Опять она? — голос Валентины, теплый и немного хриплый, вырвал меня из оцепенения.
Она поставила передо мной кружку с дымящимся отваром из брусничных листьев. Валентина, наш повар. Женщина, которая была старше меня на девятнадцать лет и реальнее всего, что осталось в моей прошлой жизни.
— Да, — я убрал телефон в карман, не показывая ей экран. — Хвастается. Прислала отчет о проделанной работе.
— И как успехи? — в ее голосе не было ревности, только спокойное участие.
— Более чем. Нашла себе нового мужа. И даже ребенка. Все в комплекте.
Валентина понимающе кивнула. Она знала всё. Знала, как три месяца назад пришло то первое сообщение: «Сережа, нам надо разойтись.
Я так больше не могу». Как я, сидя в этой же промерзлой бытовке, читал эти слова и не чувствовал ничего, кроме гулкой, звенящей пустоты.
Развод по почте. Сюрреализм двадцать первого века. Я подписал бумаги, которые привез вертолетчик, и отправил их обратно вместе с пробами породы. Закрыл гештальт, как говорят психологи. Вырвал страницу.
— Тебя это трогает? — спросила она прямо, без обиняков. Валя не умела ходить вокруг да около.
— Не знаю. Странное чувство. Будто смотрю кино про чужую жизнь, где я должен был быть в главной роли, но меня вырезали при монтаже.
И это было правдой.
Острая боль ушла, оставив после себя гладкий, холодный шрам. За полгода вахты мир сузился до этой буровой вышки, до ледяного ветра и коротких разговоров с мужиками.
И до Валентины.
Она появилась в моей жизни просто и буднично. Сначала просто кормила всю ораву голодных буровиков, потом стала оставлять для меня термос с шиповником. Потом мы начали разговаривать.
Обо всем и ни о чем. О её взрослом сыне, который жил где-то там, на «большой земле», о её внуке, которого она видела только по видеосвязи.
Её руки, вечно в муке или ссадинах от чистки рыбы, казались мне самыми нежными на свете.
В них было больше жизни и тепла, чем во всех Катиных идеальных маникюрах.
— Знаешь, что самое смешное? — я достал телефон и снова посмотрел на погасший экран. — Она ведь даже не догадывается, что пока она строит новую семью, у меня тоже всё не так уж и плохо. Что у меня роман с женщиной, которая…
Я запнулся, подбирая слова.
Валентина усмехнулась, присаживаясь рядом и накрывая мою руку своей.
— Которая годится в матери её новому мужу?
Я посмотрел в её глаза — умные, с сеточкой морщинок в уголках. В них не было ни капли осуждения. Только спокойная, твердая уверенность.
— Что-то вроде того, — выдохнул я.
Мы сидели так какое-то время, слушая вой ветра за тонкой стеной. Глянцевый мир на фото существовал где-то там, в другой вселенной.
А здесь, в нашей реальности, всё было по-настоящему. Просто и сложно одновременно.
Часть 3.
Вахта закончилась. Вертолет, гудя и разбрасывая снежную пыль, оторвал нас от ледяной пустыни.
Пересадка в Норильске, потом долгий гул самолета до Москвы.
С каждым километром, приближавшим нас к дому, мир становился сложнее, обрастал деталями и обязательствами.
Мы с Валей решили, что попробуем жить вместе. В моей квартире, которая после отъезда Кати казалась огромной и пустой.
Это казалось естественным. Там, на вахте, все было просто. Здесь, на большой земле, простота кончилась.
— Я так волнуюсь, — говорила Валя, когда мы ехали в такси из аэропорта. Она смотрела на мелькающие огни города, которые казались инопланетными после полугода полярной ночи.
— Андрюшу не видела почти год. А внука… Мишку своего, только на экране. Он, наверное, так вырос.
Андрей. Её сын. Она говорила о нем с такой нежностью и гордостью. Успешный юрист, умный, хороший отец.
Я слушал и улыбался, радуясь за нее. Мне нравилось, как светятся её глаза, когда она говорит о своей семье.
— Он знает про нас? — спросил я.
— Я сказала, что приеду не одна. Что со мной… хороший человек. Он будет рад, вот увидишь. Он у меня понимающий.
Мы договорились встретиться с ними на следующий день в парке. Валя хотела, чтобы все было неформально. Чтобы маленький Миша мог побегать, а мы спокойно поговорили.
Весь вечер она порхала по моей квартире, раскладывая свои немногочисленные вещи.
Квартира оживала, наполнялась запахами её духов, её присутствием. Пустота, оставленная Катей, начала наконец-то зарастать.
На следующий день мы пришли в парк немного раньше.
Валя теребила в руках ремешок сумки, её щеки горели румянцем от волнения и прохладного осеннего воздуха.
— Вон они! Идут! — вдруг воскликнула она, и вся подобралась, засияв.
Я посмотрел в ту сторону, куда она указывала. По аллее шла молодая пара, ведя за руку маленького мальчика.
Солнце пробивалось сквозь пожелтевшие листья, и вся сцена выглядела как ожившая открытка.
Они подошли ближе.
И открытка рассыпалась на миллион ядовитых осколков.
Женщиной, державшей за руку внука Валентины, была Катя. Моя бывшая жена.
А лощеный парень с фотографии, её новый муж, оказался Андреем, сыном Валентины.
Мир не просто накренился. Он перевернулся, вывернулся наизнанку, и время застыло в вязкой, как смола, субстанции.
Я видел, как улыбка медленно сползает с лица Андрея. Видел, как расширяются глаза Кати, когда она узнает меня.
Видел, как счастье на лице Валентины сменяется сначала недоумением, а потом — абсолютным ужасом.
— Мама? — Андрей остановился в нескольких шагах, его голос прозвучал глухо.
— Катя? — выдохнул я одновременно с ним.
Валентина смотрела на меня, потом на Катю, потом на своего сына, и её счастливое лицо превращалось в маску непонимания. Она переводила взгляд с одного на другого, силясь соединить несоединимое.
Катя застыла, как соляной столп. Её рука мертвой хваткой сжимала ладошку мальчика.
Она смотрела на меня и Валентину, стоявших рядом, и в её глазах отражалось то же самое осознание, что било сейчас по мне раскаленным молотом.
— Так вот он… твой хороший человек? — голос Андрея был растерянным. Он смотрел на свою мать, но говорил, кажется, со всей вселенной.
А я смотрел на них. На эту новую, идеальную семью. И понимал, что фотография не врала.
Она просто не всё рассказала. Она умолчала о том, что моя бывшая жена вышла замуж за сына женщины, с которой я спал последние несколько месяцев.
Что теперь она воспитывает её внука.
Ирония была настолько чудовищной, что хотелось рассмеяться. Громко, истерично, до слез. Прямо здесь, посреди осеннего парка.
Часть 3
Первой очнулась Катя. Она всегда умела брать себя в руки быстрее других. Маска потрясения на её лице сменилась холодной, расчетливой яростью.
— Это что, какой-то розыгрыш? — прошипела она, глядя на меня. — Ты его подговорил? Заплатил ему, чтобы он меня выследил?
Я молчал. Что я мог сказать? Что мир оказался теснее, чем мы думали?
— Катя, о чем ты? — Андрей перевел ошарашенный взгляд с меня на нее. — Вы знакомы?
— Знакомы? — она истерично рассмеялась. — Андрюша, милый, это мой бывший муж.
Тот самый, о котором я тебе рассказывала. Который не хотел семью, не хотел детей. Который сбежал на свою вахту, чтобы ничего не решать.
Ложь. Густая, липкая, она потекла в осенний воздух, отравляя его. Я видел, как Валентина вздрогнула, услышав это.
Она смотрела на меня с вопросом, с зарождающимся сомнением.
— Нам нужно поговорить, — сказал Андрей, беря ситуацию в свои руки. — Не здесь. Вон кафе. Миша, пойдем, купим тебе какао.
Разговор в кафе напоминал пытку. Мы сидели за маленьким столиком у окна. Миша, ничего не понимая, рисовал в блокноте.
А мы, четверо взрослых, пытались разгрести обломки наших жизней.
— Я не понимаю, мама. Как это возможно? — Андрей смотрел на Валентину. В его голосе звучало нескрываемое обвинение.
— Я… я не знала, сынок, — голос Вали дрожал. — Сергей ничего не говорил про…
— А что я должен был сказать? — вмешался я, не выдержав.
— Что моя бывшая жена, которая бросила меня по смс, теперь твоя девушка? Я и сам узнал об этом пять минут назад.
— Не смей так говорить! — взвилась Катя. — Я тебя не бросала! Я дала тебе свободу, которую ты так хотел! Я ушла, чтобы не мешать тебе жить своей жизнью!
Она играла свою роль. Роль жертвы. И Андрей, влюбленный и ослепленный, ей верил. Я видел это по тому, как он сжимал её руку под столом.
— Мама, ты же понимаешь, что это… ненормально, — Андрей подбирал слова. — Он… он же почти мой ровесник.
Валентина съежилась под его взглядом. Я видел, как ей больно. Как слова собственного сына бьют по ней сильнее любого обвинения со стороны Кати.
И тут Катя нанесла свой удар. Она посмотрела на Андрея с жалостью, потом перевела взгляд на его мать, и в её голосе зазвучал яд.
— Милый, чему ты удивляешься? У него всегда была тяга к женщинам постарше, которые могут о нем позаботиться.
Сначала он жил за мой счет, а когда деньги кончились, нашел твою маму. Наверное, пожалела его, бедного, брошенного.
Щелчок.
Что-то внутри меня, что долго было натянуто до предела, с оглушительным треском лопнуло.
Это было уже не про меня. Не про нашу с Катей историю. Она унизила Валентину.
Специально, расчетливо, на глазах у её сына. Она превратила наши с ней отношения в жалкий фарс, в акт милосердия со стороны одинокой пожилой женщины.
Я поднял глаза и посмотрел прямо на Катю. Спокойно, без тени злости.
— За твой счет? — переспросил я тихо. — Катя, ты уверена, что хочешь продолжить этот разговор? Здесь, при твоей новой семье?
Она осеклась, увидев что-то новое в моем взгляде.
— Я просто говорю правду.
— Хорошо, — кивнул я. — Тогда давай говорить правду. Всю. Расскажи Андрею, почему на самом деле мы развелись.
Расскажи ему про долги твоего отца. Про его «бизнес», который я тащил на себе три года.
Расскажи, как ты умоляла меня взять еще один кредит на миллион, чтобы покрыть его махинации.
И как ты подала на развод через неделю после того, как я отказался. Расскажешь? Или мне это сделать?
Катя побледнела. Её лицо стало белым, как бумага, на которой рисовал Миша.
Андрей смотрел на нее, потом на меня. Его уверенность в своей идеальной жене начала давать трещины.
— Катя? — произнес он. — О чем он говорит?
Часть 4
— Это ложь! — выкрикнула Катя, но голос сорвался, предал её. — Он всё врёт! Он просто мстит мне за то, что я счастлива!
Андрей не отрывал от неё взгляда. Вся его поза выражала напряженную работу мысли.
Он больше не был влюбленным мальчиком. Он был мужчиной, чей мир только что раскололи надвое.
— Просто ответь, — повторил он глухо. — Был кредит? Были долги?
Катя молчала, поджав губы. Это молчание было громче любого признания.
И тут заговорила Валентина. Она смотрела не на меня и не на Катю. Она смотрела на своего сына.
— Андрюша, — её голос звучал тихо, но твердо, без единой дрожащей ноты. — Я не знаю всей правды про их деньги. Это не моё дело.
Но я полгода жила с этим человеком бок о бок. Я видела, как он работает. И я знаю одно. Он никогда не позволил бы себе жить за чужой счет. Это ниже его достоинства.
Она сделала паузу, и её взгляд стал жестким, оценивающим.
— А ещё я женщина, сынок. И я вижу, как эта девушка смотрит на тебя. А потом, когда думает, что никто не видит, смотрит на него. Она не любит тебя, Андрей. Она выбрала тебя. Это разные вещи.
Слова матери ударили по Андрею сильнее моих обвинений. Он отпустил руку Кати, словно обжегся.
Я понял, что моё присутствие здесь больше не нужно. Этот узел они должны были развязать сами.
Я встал, достал из кармана несколько купюр и положил на стол.
— Валентина, пойдём, — сказал я, не глядя на остальных.
Она поднялась, и мы пошли к выходу. Уже у самых дверей я остановился и, не оборачиваясь, бросил через плечо:
— Андрей. Просто ради интереса, спроси у неё, куда делась её машина. Та, которую я подарил ей за полгода до того, как уехать на вахту. И проверь дату договора купли-продажи. Удачи.
Мы вышли на улицу. Холодный воздух ударил в лицо, отрезвляя. Мы шли молча, не держась за руки.
Расстояние между нами казалось огромным. Та легкость, что была между нами там, на севере, испарилась. Её сожрала эта нелепая, уродливая ситуация.
В квартире мы тоже молчали. Валентина села на кухне, обхватив руками кружку, которую я ей налил. Я стоял у окна и смотрел на огни чужих окон.
— Что теперь? — наконец спросила она.
Я повернулся к ней. Она выглядела уставшей и постаревшей на десять лет.
— Я не знаю, — честно ответил я. — Валь, я…
— Не надо, — она остановила меня жестом. — Ничего не говори. Я должна подумать. Мы оба должны.
В ту ночь она спала в гостиной. А я лежал в своей кровати и думал о том, что фотография, присланная Катей, не врала.
Она действительно создала новую семью. Но любая конструкция, построенная на лжи, обречена.
Рано или поздно гнилой фундамент подводит, и всё рушится. Сегодня рухнуло сразу два мира. Её и наш.
Что будет дальше, я не знал. Возможно, Андрей выгонит Катю.
Возможно, простит. Возможно, Валентина уедет от меня, не в силах выносить эту связь с прошлым. А возможно, мы найдем в себе силы пройти через это.
Но одно я понял точно. Иногда самая жестокая месть — это просто сказать правду и отойти в сторону, позволив ей сделать свою работу.
Эпилог
Прошло три года.
Осенний ветер так же гонял по дорожкам парка желтые листья, но теперь мы гуляли здесь вчетвером.
Я, Валентина, Андрей и семилетний Мишка, который с воплем носился за голубем.
Многое изменилось. Трещина, расколовшая наши жизни в тот день, не исчезла бесследно.
Она оставила шрамы, которые мы научились не замечать. Мы не стали идеальной семьей из рекламного буклета. Мы стали чем-то большим. Мы стали настоящими.
Андрей так и не простил Катю.
Не столько за ложь о деньгах, сколько за то, с какой легкостью она втерлась в доверие к его сыну, играя роль идеальной матери, а потом так же легко вычеркнула их обоих из своей жизни, когда обман раскрылся.
Для него это стало предательством не мужчины, а отца.
Катя исчезла из нашей жизни так же стремительно, как и ворвалась в нее, не сделав ни единой попытки связаться или узнать о Мишке.
Словно мальчика и не существовало.
Наши с Андреем отношения из натянутых и враждебных превратились в некое подобие мужской дружбы.
Мы не лезли друг другу в душу, но могли вместе починить кран или поехать на рыбалку. Он видел, как я забочусь о его матери.
Я видел, каким прекрасным отцом он стал. Этого было достаточно.
— Деда Сережа, смотри! — крикнул мне Мишка, показывая на огромного пса, которого вела на поводке хозяйка.
Он начал называть меня так около года назад. Сначала робко, потом все увереннее. Я не возражал.
Этот мальчишка, внук женщины, которую я любил, и сын мужчины, чью семью я невольно разрушил, стал для меня родным.
Валентина подошла и взяла меня под руку, наблюдая за внуком. Морщинок в уголках ее глаз стало больше, но сами глаза светились спокойным, теплым светом.
Мы прошли через многое. Через косые взгляды соседей, через неловкие семейные ужины, через собственные сомнения. Но мы выстояли.
— Помнишь, как мы тут встретились? — тихо спросила она.
— Такое не забудешь, — усмехнулся я.
— Страшно было, — призналась она. — Я думала, всё. Конец. Потеряю и сына, и тебя.
— А я думал, что ирония судьбы — это не просто слова, а вполне реальная штука, которая может ударить под дых, — я сжал ее руку. — Но мы справились.
Недавно я видел Катю. Случайно, в торговом центре. Она шла под руку с каким-то солидным мужчиной, заметно старше ее.
Она увидела меня, и на долю секунды на ее лице промелькнуло что-то похожее на страх.
Потом она натянула на лицо презрительную гримасу и отвернулась.
Я не почувствовал ничего.
Ни злости, ни обиды, ни торжества.
Просто пустоту. Она была персонажем из прочитанной книги, не имеющим ко мне никакого отношения.
— Пойдем домой? — сказала Валентина. — Мишка замерзнет. У меня тесто на блины подходит.
— Пойдем, — согласился я.
Мы подозвали Андрея и Мишку, и пошли к выходу из парка. Четыре человека, связанные странной, запутанной историей.
Мы не выбирали друг друга.
Жизнь просто бросила нас в один котел и перемешала. И в этом хаосе мы сумели найти свою собственную, тихую гармонию.
