Марина стояла у кухонного окна, наблюдая за тем, как дождевые капли стекают по стеклу. В животе уже три месяца росла новая жизнь — их первый ребёнок, о котором они с Алексеем мечтали целых два года. Должна была быть радость, предвкушение… Но вместо этого в груди поселилось какое-то тягостное чувство.
— Маринка, ты где? — послышался голос мужа из прихожей. — Мама звонила, сказала, что привезёт продукты к ужину. Я её пригласил.
Марина закрыла глаза. Конечно, пригласил. Как всегда, не посоветовавшись. Валентина Ивановна приедет, и снова начнётся это… Это постоянное недовольство, замечания, переделывание всего под свой лад.
— Хорошо, — тихо отозвалась она, поворачиваясь к мужу. Алексей вошёл в кухню, поцеловал её в висок. Высокий, широкоплечий, он всё ещё напоминал ей того студента-инженера, в которого она влюбилась пять лет назад. Только тогда он был смелее. Решительнее.
— Ты не против? — спросил он, заглядывая ей в глаза. В его взгляде была привычная нерешительность, когда речь заходила о матери.
Марина улыбнулась — получилось натянуто.
— Конечно нет. Просто… может, в этот раз позволим ей просто прийти в гости? Не переделывать всё?
Алексей кивнул, но она видела — он не очень-то верил в такую возможность. И правильно делал.
Валентина Ивановна приехала в половине седьмого, когда Марина как раз ставила в духовку мясо с картошкой. Женщина средних лет, всегда безупречно причёсанная, в строгом костюме — даже дома она выглядела так, будто собиралась на важную встречу. За плечами — огромная сумка, из которой торчали пакеты с продуктами.
— Алёшенька! — она расцеловала сына, потом повернулась к Марине. — Марина, милая, как дела? Ты такая бледная…
— Всё хорошо, Валентина Ивановна. Проходите, садитесь.
— Да что ты, какое там сидеть! — женщина уже разгружала сумку на кухонный стол. — Я всё привезла для салата. Твой любимый, Алёша, помнишь? С крабовыми палочками и кукурузой. И колбасу хорошую взяла, не то что в ваших магазинах продают…
Марина молча смотрела, как свекровь захватывает её кухню. Продукты расставлялись по всем поверхностям, словно готовилось застолье на двадцать человек.
— Мам, да мы не голодаем, — попытался вмешаться Алексей. — Марина готовит отлично.
— Конечно, готовит, — Валентина Ивановна открыла духовку, недовольно покачала головой. — Только зачем так мясо запекать? Сухое получится. Надо было в фольгу завернуть, да с лучком… А картошка? Ты же видишь, что она ещё твёрдая!
Марина почувствовала, как внутри всё сжимается. Токсикоз в последние дни почти отступил, но сейчас подкатила знакомая тошнота.
— Валентина Ивановна, всё нормально приготовится…
— Ах, милая, я же не критикую! Просто опыта у меня побольше. Давай-ка я помогу. Где у тебя сковородка большая? Сделаю подливку, а то сухо будет…
И понеслось. Валентина Ивановна металась по кухне, перекладывая, переставляя, переделывая. Марина отошла к окну, чувствуя себя лишней в собственном доме. Алексей стоял в дверном проёме, разрываясь между желанием помочь жене и привычкой не спорить с матерью.
— Мариночка, где у тебя тарелки нормальные? Эти какие-то мелкие… — Валентина Ивановна уже лезла в шкафы. — И бокалы поставь другие, эти для воды, а не для вина…
— Мам, — тихо сказал Алексей. — Мы сами…
— А ты молчи, мужчины в таких делах не разбираются, — отмахнулась женщина, продолжая переставлять посуду. — Ой, Марина, а у тебя тут пыль на полках… Когда успеваешь убираться-то?
Марина замерла. В беременность она действительно быстрее уставала, но дом содержала в чистоте. Свекровь всегда находила что критиковать.
— Мам, — голос Алексея стал жёстче. — Всё нормально.
— Ну что ты защищаешься-то? Я же не ругаю, а помогаю! — Валентина Ивановна уже мыла найденную ею «пыльную» посуду. — В вашем возрасте я уже двоих растила и дом в порядке держала…
Марина отвернулась к окну. Дождь усилился. На улице темнело, а на кухне становилось всё более душно. Хотелось выйти, подышать свежим воздухом, но это была её кухня, её дом. Почему она должна уходить?
Через час стол был накрыт. Валентина Ивановна полностью переделала меню: её салат вместо приготовленного Мариной овощного, её подливка к мясу, её способ подачи. Даже хлеб она порезала по-своему — «правильно, под углом, так красивее».
— Ну, садимся, — объявила она, словно была хозяйкой дома.
За столом Валентина Ивановна не умолкала ни на минуту. Рассказывала о соседке, которая «опять неправильно стирает», о продавщице в магазине, которая «совсем обнаглела», о том, как в её время «всё было по-другому».
Марина механически ела, чувствуя, как каждое замечание свекрови оседает камнем в желудке. Алексей тоже молчал, изредка поддакивая матери.
— А мясо-то, — вдруг заявила Валентина Ивановна, отправляя в рот очередной кусок, — пересоленное. Опять. Я же говорила — с солью поосторожнее надо…
Марина подняла глаза. Мясо было нормальное, она пробовала. Но свекровь всегда находила что критиковать. Всегда.
— Мам, — тихо произнес Алексей. — Ну хватит.
— Что хватит? Я же не ругаюсь, констатирую факт. Марина, милая, ты не обижайся, я из лучших побуждений…
— Мам, — голос Алексея стал громче. — Достаточно.
— Алёша, что на тебя нашло? — удивилась женщина. — Я же помогаю! Вон, мясо спасла — оно бы пересушилось совсем. И салат сделала, и стол накрыла…
Марина почувствовала, как внутри что-то лопается. Словно натянутая струна, которую тянули, тянули… и она не выдержала.
— Спасла? — тихо переспросила она.
— Ну конечно! А что, разве не так? — Валентина Ивановна даже не поняла, что задела за живое.
Алексей поднял голову, посмотрел на жену. В её глазах стояли слёзы, которые она пыталась сдержать. Лицо было белым, губы сжатыми. И он вдруг понял — понял, как ей тяжело. Как долго она всё это терпела молча.
— Мам, — он отложил вилку, выпрямился в кресле. — Почему ты решаешь за нас, как нам жить и что ставить на стол?
Валентина Ивановна замерла с куском мяса на вилке.
— Что? Алёша, ты о чём?
— Я о том, — голос сына звучал ровно, но в нём была сталь, — что мы взрослые люди. У нас есть свой дом, свои правила, свои привычки. И ты приходишь и переделываешь всё под себя.
— Но я же… я же помогаю! — растерянно произнесла женщина. — Алёшенька, что случилось? Марина, скажи ты ему…
Марина молчала, не поднимая глаз. Внутри всё дрожало — от облегчения, что Алексей наконец сказал, и от страха перед тем, что будет дальше.
— Ты не помогаешь, мам. Ты контролируешь, — продолжал Алексей, и каждое слово давалось ему с трудом. — Приходишь и сразу начинаешь всё переделывать. Мясо не так, картошка не так, тарелки не те, стол накрыт неправильно…
— Так ведь действительно… — начала было Валентина Ивановна, но сын её перебил:
— Мам! Это наш дом. Мы имеем право готовить так, как хотим, есть из тех тарелок, которые нам нравятся, и накрывать стол так, как считаем нужным.
Повисла тишина. Валентина Ивановна медленно положила вилку на тарелку. Лицо её исказилось — не от злости, а от боли.
— Значит, я… я лишняя, — тихо произнесла она.
— Нет, мам. Ты не лишняя. Но ты ведёшь себя так, словно мы дети, которые без тебя ни на что не способны.
Марина осторожно подняла глаза. Алексей сидел прямо, руки сжаты в кулаки. Она видела, как ему тяжело, как он борется с собой. Но он сказал. Наконец-то сказал то, что давно назрело.
Валентина Ивановна встала из-за стола.
— Понятно, — голос её дрожал. — Значит, сын женился — и мать стала не нужна. Ну что ж… Я пойду.
— Мам, не уходи, — Алексей поднялся следом. — Давай поговорим спокойно…
— О чём говорить? — женщина уже надевала пальто. — Всё ясно. Я мешаю. Я лишняя.
— Ты не лишняя! — выкрикнул Алексей. — Но я больше не хочу жить как мальчик под твоим контролем!
Дверь хлопнула. Валентина Ивановна ушла, оставив за собой тягостную тишину и недоеденный ужин.
Марина сидела неподвижно, глядя на свою тарелку. Алексей медленно опустился обратно на стул, провёл руками по лицу.
— Господи, — тихо произнёс он. — Что я наделал…
— Ты сказал правду, — так же тихо ответила жена.
— Но как я сказал… Она же мать…
Марина встала, подошла к нему, положила руку на плечо.
— Алёша, я… мне правда тяжело. Я боялась тебе сказать, потому что не хотела ставить перед выбором между мной и матерью. Но каждый раз, когда она приходит, я чувствую себя неполноценной. Словно я ничего не умею, ничего не понимаю…
Он обнял её, прижал к себе.
— Прости меня. Я должен был защитить тебя раньше.
— Не надо извиняться. Главное, что ты это сделал.
Следующие три дня Валентина Ивановна не звонила. Алексей пытался дозвониться, но она не отвечала. Марина видела, как он мучается, и понимала — рано или поздно придётся что-то решать. Нельзя оставлять так.
В субботу утром он собрался.
— Поеду к ней, — сказал он, застёгивая куртку. — Надо поговорить.
— Я с тобой.
— Нет, — он покачал головой. — Сначала я один. Она сейчас злится на тебя, думает, что ты меня науськала.
Дом Валентины Ивановны находился в старом районе, где она жила уже двадцать лет. Алексей помнил каждый уголок этой квартиры — здесь прошло его детство и юность. Здесь он делал уроки, здесь мать выхаживала его во время болезней, здесь они вместе смотрели фильмы по вечерам…
Она открыла дверь не сразу. Когда наконец появилась на пороге, Алексей увидел, что мать осунулась, постарела. Глаза красные, волосы не уложены — это было на неё не похоже.
— Что тебе нужно? — голос звучал устало.
— Поговорить.
Она молча пропустила его в квартиру. На кухне пахло чем-то подгоревшим — видимо, мать забыла выключить плиту.
— Мам, — Алексей сел напротив неё за знакомый кухонный стол, — я пришёл не извиняться.
Валентина Ивановна вздрогнула, подняла глаза.
— Не извиняться?
— Нет. Я пришёл объяснить.
— А что тут объяснять? Всё понятно. Жена важнее матери.
— Мам, перестань, — Алексей наклонился вперёд. — Марина тут ни при чём. Это моё решение.
— Твоё? — в голосе женщины прорезался гнев. — Да что ты понимаешь! Она тебя науськала! Я же вижу, как она на меня смотрит…
— Мам! — он повысил голос, потом взял себя в руки, продолжил тише. — Марина беременна. Ей сейчас особенно нужна поддержка, спокойствие. А ты каждый раз приходишь и начинаешь всё критиковать. Её готовку, её уборку, её способ накрывать стол…
— Я же не со зла! — вскрикнула Валентина Ивановна. — Я хочу помочь!
— Но получается не помощь, а критика. Ты делаешь Марину несчастной.
— А меня кто делает счастливой? — голос матери сорвался. — Ты вырос, женился… А у меня что осталось? Пустая квартира и воспоминания?
Алексей замолчал. Впервые он услышал в голосе матери не гнев, а боль. Глубокую, застарелую боль.
— Мам, — тихо сказал он. — Я тебя люблю. Ты мне нужна. Но не как контролёр, а как мать.
— А как это — быть матерью взрослого сына? — она смотрела в окно, не на него. — Как любить, но не вмешиваться? Как помогать, но не навязываться? Я не знаю, Алёша. Всю жизнь я отвечала за тебя, решала за тебя… А теперь что?
Алексей встал, подошёл к матери, обнял её за плечи.
— А теперь можешь просто радоваться тому, что у тебя есть сын, который тебя любит. И невестка, которая носит твоего внука.
Валентина Ивановна вздрогнула.
— Внука?
— Или внучку. Узнаем через месяц.
Она повернулась к нему, в глазах блеснули слёзы.
— Правда?
— Правда, мам. И мне хочется, чтобы мой ребёнок знал свою бабушку. Настоящую бабушку — добрую, мудрую, любящую. А не женщину, которая всё время всем недовольна.
Валентина Ивановна закрыла лицо руками.
— Боже мой, что я делаю… Я же хотела как лучше…
— Знаю, мам. Но дорога в ад вымощена благими намерениями.
Она всхлипнула — то ли от боли, то ли от горького смеха.
— Значит, я превратилась в злую свекровь из анекдотов?
— Не злую. Просто… слишком заботливую.
Они сидели молча. За окном шёл дождь, такой же, как и три дня назад, когда всё началось.
— Алёша, — наконец заговорила мать. — А что, если я не смогу? Что, если это сильнее меня?
— Сможешь. Я в тебя верю.
— А Марина? Она меня простит?
— Она добрая, мам. Она не держит зла. Просто ей нужно время.
Валентина Ивановна кивнула, вытирая слёзы.
— Хорошо. Я… я попробую.
Алексей поцеловал мать в макушку, как в детстве.
— Мы приедем к тебе в воскресенье, ладно? Марина хотела показать тебе снимок УЗИ.
— Правда?
— Правда.
На следующей неделе Валентина Ивановна позвонила Марине. Не Алексею — именно ей.
— Марина, милая, — голос был непривычно смущённым. — Это… это Валентина Ивановна.
— Здравствуйте, — осторожно ответила Марина.
— Я хотела… хотела извиниться. И пригласить вас в субботу к себе. Не буду ничего готовить особенного, просто… просто чай попьём, поговорим.
Марина молчала несколько секунд.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Мы придём.
В субботу они поехали к Валентине Ивановне втроём — Алексей, Марина и крошечная жизнь под её сердцем. Свекровь встретила их на пороге, но вела себя совсем по-другому. Не суетилась, не хватала пакеты, не начинала сразу распоряжаться.
— Проходите, раздевайтесь, — тихо сказала она. — Марина, как самочувствие?
— Спасибо, намного лучше.
На кухне стоял самовар — старинный, медный, который Алексей помнил с детства. На столе — простое угощение: печенье, варенье, мёд.
— Садитесь где удобно, — Валентина Ивановна разливала чай в тонкие стаканы с подстаканниками. — Алёша говорил, у вас есть снимок?
Марина достала из сумочки листок с УЗИ. Чёрно-белое изображение, на котором с трудом угадывались человеческие очертания.
— Вот здесь голова, — она показала пальцем. — А тут ручки…
Валентина Ивановна взяла снимок, долго разглядывала.
— Боже мой, — прошептала она. — Это же наш малыш…
— Наш, — согласилась Марина, и в этом слове не было натянутости.
Они пили чай и говорили. О ребёнке, о том, как проходит беременность, о планах на будущее. Валентина Ивановна рассказывала, как ждала Алексея, какой он был младенцем. Марина слушала с интересом — впервые свекровь делилась с ней чем-то личным, а не критиковала.
— А помнишь, мам, — вдруг сказал Алексей, — как ты меня в детстве укачивала? Пела такую песенку про серенького козлика…
— Помню, — улыбнулась Валентина Ивановна. — Ты только под неё и засыпал.
— Научишь нашего малыша?
Она кивнула, не доверяя голосу.
Когда они собирались уходить, Валентина Ивановна взяла Марину за руку.
— Марина, — тихо сказала она. — Я… я хочу попросить прощения. За то, что вела себя… неправильно.
— Валентина Ивановна…
— Нет, дай мне сказать. Я понимаю, что причинила тебе боль. Не хотела, но причинила. Мне трудно принять, что сын вырос. Что у него теперь другая семья, другие приоритеты. Но я… я попробую научиться.
Марина обняла свекровь — впервые за все годы знакомства.
— Мне тоже трудно, — призналась она. — Я боялась, что никогда не стану для вас достаточно хорошей.
— Ты и так хорошая, — Валентина Ивановна погладила её по волосам. — Просто я этого не видела. Не хотела видеть.
Через месяц они узнали — будет мальчик. Валентина Ивановна прибежала в тот же день, но не с сумками продуктов и указаниями, а с маленьким голубым костюмчиком и детской книжкой сказок.
— Это для нашего богатыря, — сказала она, целуя Марину в щёку. — И не переживайте насчёт имени, я не буду навязывать своё мнение.
— А какое у вас мнение? — улыбнулась Марина.
— Думаю, Артём подошёл бы. Но решать, конечно, вам.
Алексей и Марина переглянулись. Артём… Красивое имя. И главное — Валентина Ивановна не настаивала, просто поделилась мыслью.
— А знаете что? — сказала Марина. — Артём нам нравится.
Вечером, когда свекровь ушла, Алексей обнял жену.
— Видишь? А ты боялась, что у нас не получится наладить отношения.
— Получилось, потому что ты был смелым, — ответила она. — Сказал то, что давно назрело.
— Мне было страшно, — признался он. — Я же никогда не спорил с мамой.
— Ты не спорил. Ты просто объяснил, что мы взрослые люди.
Через полгода родился Артём. Валентина Ивановна была в роддоме одной из первых, но не суетилась, не давала советов, как правильно держать ребёнка или как его кормить. Она просто сидела рядом, смотрела на внука и тихо плакала от счастья.
А когда Марина с малышом выписались домой, свекровь пришла помочь — но по-настоящему помочь. Принесла готовый обед, переварила бельё, потихоньку убралась в квартире. И ни одного замечания, ни одной критики.
— Спасибо, — сказала ей Марина, укачивая заплакавшего сына. — Не знаю, как бы мы без вас справились.
— Это я должна благодарить, — тихо ответила Валентина Ивановна. — За то, что позволили мне быть настоящей бабушкой.
Вечером, когда Артём уснул, а Марина отдыхала, Алексей сидел с матерью на кухне за чаем.
— Мам, — сказал он. — Я хочу тебе сказать спасибо.
— За что?
— За то, что смогла измениться. Это очень трудно — в твоём возрасте пересматривать своё поведение.
Валентина Ивановна пожала плечами.
— А что было делать? Терять семью? Остаться одной со своими принципами?
— Многие так и делают.
— Ну так многие не такие счастливые, как я. У меня теперь не только сын есть, но и дочка. И внук, — она улыбнулась. — Настоящая семья.
— Всегда была семья, мам.
— Нет, — покачала головой женщина. — Раньше у меня был сын, которого я контролировала. А теперь у меня есть сын, который меня уважает. Это большая разница.
Алексей встал, подошёл к матери, поцеловал её в лоб.
— Алёша, — тихо сказала она. — Ты хорошо справился тогда, в тот вечер. Было трудно услышать правду, но… ты был прав. И я горжусь тобой.
За окном зажигались вечерние огни. В спальне мирно спали жена и сын. На кухне сидела мать, которая научилась любить, не контролируя.
И впервые за много лет Алексей чувствовал — у него действительно есть семья. Настоящая, цельная, где каждый знает своё место и уважает остальных.
— Я тоже горжусь тобой, мам, — сказал он. — Очень горжусь.
