— Олег, твой «Спартак» опять сосёт! — громыхнул на всю квартиру прокуренный бас Витька, и тут же несколько глоток взорвались пьяным, утробным хохотом.
Марина вставила ключ в замок и на секунду замерла, прислушиваясь. Даже через толстую металлическую дверь до неё доносились рёв телевизора, где комментатор надрывался, описывая очередной пропущенный гол, звон бутылок и этот отвратительный, липкий смех. Она тяжело вздохнула, чувствуя, как свинцовая усталость после двенадцатичасовой смены придавливает плечи. Толкнув дверь, она шагнула внутрь, и её тут же окутал густой, спёртый запах — гремучая смесь вчерашнего перегара, дешёвого пива, жирной еды и сигаретного дыма, въевшегося, казалось, в сами стены.
Она вошла в гостиную и застыла на пороге. Картина была привычной до тошноты. На её любимом диване, задрав ноги в грязных носках на журнальный столик, развалился Олег. Рядом с ним, тесно прижавшись друг к другу, сидели его бессменные товарищи — Витёк и Серёга. Перед ними на столе громоздились остатки пиццы в засаленных коробках, гора оранжевых чипсов, рассыпанных прямо на полированную поверхность, и батарея пустых и полупустых пивных бутылок. Пепельница, которую она вчера вымыла до блеска, была переполнена так, что окурки уже вываливались наружу, образуя грязный холм.
— О, Мариш, ты уже тут? А мы пивка взяли, будешь? — Олег обернулся, его лицо было лоснящимся и раскрасневшимся от алкоголя и азарта. Он даже не сделал попытки встать или хотя бы убрать ноги со стола, который она только в прошлые выходные натирала полиролью.
— Спасибо, я не хочу, — ровно ответила она, обводя взглядом поле битвы. Её взгляд зацепился за тёмные, липкие круги от бутылок на столешнице. Она прошла в угол комнаты, где стоял её рабочий стол — её маленький оазис порядка в этом хаосе. Ей нужно было поставить на зарядку рабочий ноутбук, который уже садился, и скинуть накопившиеся за день файлы. Она бросила сумку на пол и уже потянулась к столу, как вдруг её взгляд упал на новое кресло, стоявшее рядом. Бежевое, велюровое, которое она купила всего неделю назад, долго выбирая оттенок под цвет стен. Прямо на подлокотнике зияла аккуратная чёрная дыра с оплавленными краями. Пахло палёной синтетикой.
Марина медленно выпрямилась. Кровь отхлынула от её лица. Она подошла ближе и кончиком пальца коснулась жёсткого, спекшегося края прожжённой ткани. Её кресло. Её новое кресло, на которое она откладывала деньги два месяца, отказывая себе в мелочах.
— Это что? — её голос прозвучал тихо, но в наступившей паузе, когда комментатор взял передышку, он прорезал воздух, как скальпель.
Олег обернулся. Витёк виновато втянул голову в плечи, как черепаха.
— Марин, ну ты чего… Это Витёк случайно, — Олег попытался улыбнуться примирительно, будто это могло что-то исправить. — Стряхнул пепел неудачно. Да ладно, фигня какая, зашьём! Или накидку какую-нибудь красивую купим, ещё лучше будет.
Марина не ответила. Она перевела взгляд на свой стол. И увидела второе. Её ноутбук, всегда аккуратно стоявший у стены, был сдвинут к краю, а на его клавиатуре растеклась огромная липкая лужа пива. Тёмная, вязкая жидкость затекла между клавиш, образуя пузырящуюся пену. Какая-то сволочь использовала её рабочий инструмент, её хлеб, как подставку под бутылку.
Она протянула руку и открыла крышку. Экран оставался мёртвенно-чёрным. Она нажала на кнопку включения. Никакой реакции. Она нажала ещё раз, сильнее, до хруста пластика, будто силой воли могла вернуть его к жизни. Ноутбук был мёртв. Залитый пивом, воняющий, бесполезный кусок пластика и микросхем, на котором осталась вся её работа за последние полгода. Отчёты, проекты, база данных — всё.
— Олег. Подойди сюда, — сказала она так же тихо, не поворачивая головы.
— Мариш, ну что опять началось? — лениво протянул он, не отрывая взгляда от телевизора, где снова разворачивалась какая-то атака. — Я же сказал, с креслом решим. Ну, и с ноутом тоже. В ремонт отнесём, делов-то. Вить, ты же ему должен, вот и оплатишь ремонт, понял?
Витёк что-то невнятно промычал в знак согласия, не отрываясь от экрана.
Марина медленно повернула голову и посмотрела на мужа. На его расслабленное, сытое лицо, на его ленивую, снисходительную ухмылку. Он не понимал. Он ничего не понимал. Он думал, что всё можно починить, зашить, оплатить. Она смотрела на мужа, на его растерянную улыбку, и понимала, что больше не будет ни одного «следующего раза». Этот раз — последний.
Марина молчала. Это молчание было страшнее любого крика. Она смотрела на мужа не с упрёком, а с каким-то холодным, отстранённым любопытством, будто изучала незнакомый и не слишком интересный биологический вид. Олег, почувствовав, как его пьяная бравада улетучивается под этим взглядом, неуютно заёрзал на диване. Даже Витёк с Серёгой притихли, и только бормотание футбольного комментатора нарушало повисшую в воздухе плотную, давящую тишину.
Не сказав ни слова, Марина развернулась и пошла на кухню. Её шаги были неспешными, размеренными. Олег проводил её взглядом, ожидая, что она сейчас вернётся с мокрой тряпкой и начнёт с остервенением тереть свой ноутбук. Но она вернулась с пачкой больших чёрных мусорных пакетов. С тем самым зловещим шуршанием, которое предвещает генеральную уборку или избавление от чего-то ненужного, она вытянула один, расправила его и подошла к журнальному столику.
— О, хозяйка проснулась! — не удержался от идиотской шутки Серёга, толкая Витька в бок.
Марина даже не удостоила его взглядом. Она сгребла со стола засаленные коробки из-под пиццы, остатки чипсов, смятые салфетки и сбросила всё это в пакет. Затем её руки потянулись к бутылкам. Пустые полетели внутрь, глухо ударяясь друг о друга.
— Марин, ты чего? — наконец подал голос Олег, вставая с дивана. — Оставь, я же сказал, что завтра всё уберу. Ну что ты начинаешь?
Она проигнорировала его. Взяв полупустую бутылку, она наклонила её над пепельницей и медленно, с каким-то извращённым наслаждением, вылила остатки пива прямо на гору окурков. Зашипело. Вонь стала невыносимой. Затем она смахнула всю эту грязную, мокрую массу вместе с пепельницей в тот же пакет. Её движения были точными и беспощадными, как у хирурга, удаляющего поражённые ткани. Она не убирала мусор. Она уничтожала следы их пребывания.
— Женщина, ты нормальная вообще? — возмутился Витёк, когда она потянулась к его почти полной бутылке, стоявшей на полу.
Марина остановилась и впервые за всё это время посмотрела на него. Её взгляд был абсолютно пустым, холодным, как зимнее небо. Витёк инстинктивно вжал голову в плечи и отодвинулся. Она молча взяла и его бутылку, и недопитый стакан Серёги, и отправила их содержимое в раздувающийся чёрный мешок.
Завязав тугой узел, она, не обращая внимания на тяжесть, потащила пакет к выходу. Олег стоял у неё на пути, растерянно моргая.
— Марина, прекрати этот цирк. Что ты делаешь?
Она обошла его, как неодушевлённое препятствие. Распахнула входную дверь и с силой, вложив в это движение всю накопившуюся ярость, вышвырнула пакет на лестничную клетку. Он глухо ударился о бетонный пол, издав звон бьющегося стекла.
Она повернулась. Её лицо было спокойным, почти безмятежным, но в глазах горел холодный огонь. Она подошла к остолбеневшему Олегу и его друзьям и произнесла, чётко выговаривая каждое слово:
— Я вам не прислуга, чтобы за вами этот срач убирать! Ещё раз увижу твою компанию у себя дома — вылетите все вместе с вещами!
После этого она перевела взгляд на Олега. Голос её стал ещё тише, но от этого только страшнее. В нём не было истерики, только сталь.
— Завтра чтобы ни тебя, ни твоего запаха здесь не было. Иди жить к своим друзьям, раз они тебе дороже семьи.
Олег открыл рот, чтобы возразить, чтобы крикнуть, чтобы привычно обвинить её в том, что она портит ему вечер. Но он посмотрел в её глаза и осёкся. Там не было ни злости, ни обиды, ни желания спорить. Там была пустота. Безжизненная, окончательная пустота, в которой он увидел отражение своего будущего — на лестничной клетке, рядом с вонючим мешком мусора. Он понял, что это не очередной скандал. Это была точка.
Витёк и Серёга, словно нашкодившие школьники, которых застал директор, поспешно ретировались. Никто не прощался. Они просто молча натянули куртки, просочились в приоткрытую дверь и растворились на лестничной клетке, оставив Олега одного перед лицом этой новой, пугающей Марины. Он проводил их растерянным взглядом, а потом повернулся к жене. Она стояла посреди гостиной, прямая, как струна, и смотрела на него. Просто смотрела. Олег попытался пустить в ход последнее оружие — снисходительную мужскую иронию.
— Ну всё, разогнала всех. Довольна? — он попробовал усмехнуться, но губы его не слушались.
Она не ответила. Просто развернулась и ушла в спальню. Олег остался стоять в гостиной, пропитанной запахом его веселья. Он подождал несколько минут, прислушиваясь. Из спальни не доносилось ни звука. Он решил, что она, как обычно, дуется. Ну, в этот раз дуется сильнее обычного. Ладно. Утро вечера мудренее. Он свалился на диван, прямо на крошки от чипсов, и почти мгновенно уснул, убаюканный алкоголем и уверенностью, что всё рассосётся само собой.
Проснулся он от запаха кофе. Густой, ароматный, дразнящий. Голова гудела, во рту стоял привкус вчерашнего пива. Он сел на диване, щурясь от утреннего света, бившего в окно. Марина уже была на кухне. Она стояла к нему спиной, одетая в свой рабочий костюм. На плите в маленькой турке кипел кофе, наполняя квартиру жизнью. Олег встал, потянулся до хруста в костях и поплёлся на кухню, готовый к утреннему раунду нравоучений.
— Доброе утро, — прохрипел он, ожидая в ответ ледяное молчание или поток обвинений.
Марина не обернулась. Она сняла турку с огня, налила кофе в свою любимую чашку — одну чашку — и добавила ложку сахара. Затем она взяла с полки тарелку, положила на неё пару сырников, которые, очевидно, приготовила только что, и села за стол. Она ела не спеша, глядя в окно, будто в квартире, кроме неё, никого не было.
Олег застыл на пороге кухни. Он не был невидимкой. Он был хуже. Он был пустым местом.
— Марин, я понимаю, ты злишься. Я виноват, ладно, — он попытался придать голосу раскаяния. — Витёк заплатит за ремонт ноута, я сам прослежу. И кресло… что-нибудь придумаем.
Она продолжала есть, медленно отрезая ножом кусочек сырника. Она не слышала его. Или делала вид, что не слышит. Это было унизительнее любого крика. Он подошёл ближе, почти нависая над столом.
— Ты собираешься игнорировать меня весь день? Это что за детский сад?
Она допила свой кофе. Встала. Подошла к раковине и вымыла за собой чашку и тарелку. Одну чашку. Одну тарелку. Вытерла их полотенцем и поставила на сушилку. Её движения были выверенными, экономичными, лишёнными всякой суеты. Она двигалась по своей квартире, по их общей квартире, как по чужой территории, на которой она вынуждена временно находиться, соблюдая строгие правила гигиены.
Олег смотрел на неё, и внутри него вместо похмельной слабости начала закипать глухая злость. Он был хозяином в этом доме! Это он приводил друзей, это он решал, как им проводить вечер! А она вела себя так, будто он — назойливая муха, на которую даже жалко тратить удар мухобойки.
Она прошла мимо него в коридор, взяла с вешалки свою сумку, надела туфли.
— Ты куда? Ты хоть слово скажешь? — крикнул он ей в спину.
Она остановилась у двери, поправляя на плече ремешок сумки. На секунду ему показалось, что она сейчас обернётся, и всё вернётся на круги своя. Но она просто взялась за ручку. Щёлкнул замок. Дверь открылась и закрылась. В квартире воцарилась тишина.
Олег остался один. Он медленно вернулся в гостиную. Весь вчерашний срач был на месте. Пустые бутылки, грязные коробки, липкие пятна на столе. Только чёрного пакета с мусором у двери не было. Он посмотрел на эту картину запустения. Раньше это был фон для весёлого вечера. Теперь это выглядело как декорации к его персональному аду. Он был в своём доме, но чувствовал себя бездомным. Он был не один, но чувствовал себя бесконечно одиноким. Холодное, равнодушное молчание Марины было громче любых скандалов. И он вдруг с ужасом понял, что она не остынет. Она уже остыла. Окончательно.
Весь следующий день Олег провёл в вакууме. Воздух в квартире загустел, стал вязким, и каждое движение требовало усилий. Он даже, собрав волю в кулак, убрал весь вчерашний свинарник. Вынес мусор, протёр стол, собрал бутылки. Он делал это, прислушиваясь к тишине, ожидая, что вот сейчас откроется дверь и Марина, увидев его старания, смягчится. Но когда она вернулась вечером, её лицо не выразило ничего. Она скользнула по нему пустым взглядом, прошла в комнату, переоделась в домашнюю одежду и уселась в кресло с книгой. Не в то, прожжённое, а в старое, стоявшее в другом углу. Словно он просто переставил мебель в пустом доме, в котором никто не живёт.
Это было невыносимо. Молчание давило, сжимало грудную клетку, лезло в уши ватой. Он ходил за ней из комнаты в комнату, как привидение, но она его не замечала. Он включал телевизор — она уходила на кухню. Он садился за стол — она вставала и начинала мыть посуду. К вечеру напряжение достигло такого предела, что Олег почувствовал, как у него начинают дрожать руки. Ему нужен был крик, скандал, что угодно, лишь бы пробить эту ледяную стену.
Он ворвался на кухню, где она резала овощи для салата. Только для себя.
— Хватит! — рявкнул он, и от звука собственного голоса сам вздрогнул. — Ты собираешься со мной разговаривать или нет? Что, молчать будем до пенсии?
Марина продолжала методично нарезать огурец. Нож стучал по доске: стук-стук-стук. Ритмично, спокойно.
— Я с тобой говорю! — он ударил ладонью по столу, отчего подпрыгнула солонка. — Это и мой дом тоже! Я тут живу! Ты не можешь просто взять и вычеркнуть меня!
Она положила нож. Медленно подняла на него глаза. В них не было страха или злости. Только смертельная усталость и холодная решимость.
— Я для тебя мебель, да? Фон для твоих попоек с дружками? — его несло. Слова, которые он копил весь день, вырывались наружу грязным потоком. — Думаешь, я просто соберу вещички и уйду, поджав хвост? Не дождёшься! Это моя квартира так же, как и твоя! Попробуй только выставить меня!
Он ожидал слёз, криков, ответных обвинений. Но Марина молча достала из кармана телефон. Её пальцы быстро пробежались по экрану. Она поднесла трубку к уху. Олег замер, глядя на неё.
— Да, — сказала она в телефон. — Приезжайте.
И всё. Она убрала телефон и вернулась к своему салату. Стук ножа возобновился. Ровный, безжалостный, отмеряющий последние минуты его пребывания здесь. Олег стоял посреди кухни, и его гнев сменился дурным предчувствием. Кому она звонила? Что значит «приезжайте»?
Он не ждал долго. Минут через двадцать в дверь позвонили. Коротко, по-деловому. Марина вышла из кухни, даже не взглянув на него, и открыла. На пороге стояли два человека. Её братья, Андрей и Пётр. Не качки-братки из боевиков, а простые, рабочие мужики, оба выше его на голову и шире в плечах. Лица у них были серьёзные, непроницаемые. Они вошли в квартиру, молча кивнув сестре.
— Что это значит? — нервно спросил Олег, обращаясь к Марине.
Она не ответила. Андрей и Пётр, не говоря ни слова, прошли в гостиную. Андрей подошёл к тумбе, аккуратно отсоединил провода от большого телевизора, который Олег считал своей главной гордостью. Пётр в это время сдёрнул с дивана плед и начал сгребать в него диски с играми и джойстики от приставки. Их движения были деловыми, лишёнными эмоций. Они не крушили и не ломали. Они работали.
— Эй! — крикнул Олег, бросаясь к Андрею. — Ты что делаешь? Поставь!
Андрей даже не посмотрел на него. Он просто развернулся с телевизором в руках, и Олег, наткнувшись на его каменную грудь, отступил. Брат молча вынес телевизор на лестничную клетку. Пётр следом вынес узел с игровой мелочёвкой. Затем они вернулись и пошли в спальню. Олег услышал, как открываются дверцы шкафа. Он бросился за ними. Они методично снимали с вешалок его рубашки, джинсы, свитера и аккуратными стопками клали их на руки.
— Это мои вещи! Не трогайте! — он попытался выхватить у Петра свою куртку.
Пётр, не меняя выражения лица, просто отвёл его руку в сторону. Движение было не резким, но таким сильным и уверенным, что Олег чуть не потерял равновесие. Он смотрел, как его жизнь, его вещи, его мир выносят из квартиры кусок за куском. Его коллекция пивных кружек, его компьютерное кресло, его гантели. Всё это молча перекочёвывало на лестничную клетку, образуя там уродливую гору.
Когда последняя пара его ботинок была выставлена за порог, Пётр и Андрей вернулись в квартиру. Они встали по обе стороны от Олега. Никто не говорил ни слова. Но смысл их присутствия был предельно ясен. Олег посмотрел на Марину. Она стояла у стены, сложив руки на груди, и смотрела на него. В её взгляде не было ни триумфа, ни злорадства. Только пустота.
Он понял. Это конец. Медленно, как во сне, он развернулся и вышел на лестничную клетку. Он встал посреди своего барахла — телевизора, одежды, осколков его прошлой жизни. Дверь за его спиной закрылась. Не хлопнула. Просто мягко и неотвратимо встала на место. Замок щёлкнул. Окончательно…
