Я перевернула последний блин и подбросила его в воздух, чтобы Семён, мой пятилетний, захлопал в ладоши. Зоя, трёхлетняя серьёзная барышня, сидела на табуретке с куклой-жирафом и выговаривала ему по-моему, вполне приличным французским: «bonjour, monsieur».
Телефон вибрировал на подоконнике, упрямо требуя внимания. Я выключила плиту, поставила тарелку с румяными блинчиками на стол и взяла трубку.
— «Лера, привет. Ты дома? Можем встретиться на площадке? Срочно поговорить», — мигал экран с сообщением от Лики.
— Мам, а у блинчика есть шапка? — серьёзно спросила Зоя, выуживая самый толстый.
— Есть, — улыбнулась я. — Называется «сметана». И ещё «варенье».
Семён откусил и зажмурился, как котёнок на солнце.
— Мам, а можно мне потом мультик про динозавров? — пробурчал он с набитым ртом.
— Можно десять минут, — ответила я. — Но сначала одеваемся. Лика зовёт. Похоже, у неё что-то случилось.
— Это та, у которой муж всегда дома? — уточнил сын. — Он не ходит на работу, потому что у него «важные дела»?
— Семён, — мягко остановила я, — не обсуждаем взрослых, ладно?
— Ладно, — примирительно кивнул он. — Но если что, я могу ему показать, как динозавры работали хвостом.
Мы быстро собрались и вышли во двор. Августовское солнце подмигивало из-за домов, песочница хрустела под детскими ботинками, а на лавочке уже сидела Лика, бледная и сердитая.
— Лер, — она обняла меня одной рукой, второй придерживая сына, пухлощёкого мальчишку в жёлтой панамке. — Я уже не знаю, что делать.
— Давай присядем, — предложила я. — Что случилось?
— Деньги заканчиваются, — Лика провела ладонью по лицу. — Я не вытягиваю. Данил растёт, ему всё нужно, а у нас… ну, ты знаешь. Костя всё ещё «в поиске себя».
— Ты говорила, что хочешь выходить из декрета, — напомнила я. — Как с яслями?
— В государственные не берут. В частные — космические цены. Я не потяну.
Она замолчала. На площадке кто-то крикнул «гони мяч», ветер принёс запах свежескошенной травы. Я слушала и чувствовала, как поднимается привычное желание всё починить. Но второй голос — мой — напоминал о границах.
— Пока дети играют, расскажи подробнее, — попросила я.
— Ты же знаешь, — сказала я, — я не осуждаю. Только честно: у меня двое, репетиторство, дом. Я устаю.
— Ты сильная, — Лика вздохнула. — Я так не могу.
— Я просто по-другому выбрала, — пожала плечами я.
В тридцать один я решила, что хочу детей, даже если рядом не окажется муж. Так и вышло. Отцовства остались тайной для их владельцев, и мне это было удобно.
Я преподавала французский в частной школе, а сейчас взяла отпуск и вела уроки дома. Денег хватало, шум в квартире был предсказуемым и родным. Мне нравилось, что наш утренний «bonjour» звучит громче любого тоста.
— Ты всегда уверенная, — произнесла Лика. — А я… я как белка.
— Скажи прямо, — попросила я. — Что ты хочешь?
— Ты ведь сама тогда сказала: «Бросай его», — Лика сжала пальцы. — А я беременная была. Не смогла.
— И сейчас не можешь, — спокойно подтвердила я. — Понимаю, страшно. Но решения всё равно тебе.
— Я просила Костю подработать, — заговорила она быстро. — Он обещает: «С понедельника начну». А по понедельникам у нас всегда праздник надежды. Потом он снова «не заходит», «не ценят», «надо время».
— Ты хочешь вернуться на работу? — уточнила я.
— Хочу. Я люблю продавать, общаться. Но Данила не с кем оставить.
— Нанять няню?
— Дорого. И сад частный — тоже. А государственный — нет мест.
Она посмотрела, как Семён строит дорогу из крышек, а Зоя учит Даню говорить «merci». Я видела, к чему всё клонится.
— Скажи прямо, — повторила я.
— Лер, — вдохнула Лика. — Ты же дома. И у тебя уже двое. Тебе несложно было бы… посидеть с Данилом?
— Иногда? — уточнила я. — Или каждый день?
— Пока я на работе. С десяти до шести. Я бы привозила его к тебе. Он хороший мальчик.
— Лик, — я говорила мягко, но чётко, — няня — это работа. Если я буду с твоим ребёнком полный день, это работа. С оплатой.
— Оплата? — она моргнула. — Мы же подруги. Разве друзья берут деньги?
— Друзья не перекладывают на друзей свою ответственность, — ответила я. — У меня свои дети, свои уроки, своё выгорание к вечеру. Третий ребёнок — другой уклад, режим, риски.
— Но тебе же всё равно сидеть дома! — вспыхнула Лика. — Ты сама взяла отпуск.
— Отпуск, чтобы быть с моими детьми, — напомнила я. — И чтобы не сгореть.
— Ты даже не спросила, сколько я могу заплатить, — обиженно сказала она. — Может, половину зарплаты отдавала бы.
— Сколько? — спросила я.
— Я думала… — она смутилась. — Что это будет… по-дружески.
— То есть бесплатно, — подвела я итог. — И на постоянной основе.
— Да! Ну, пока мы не выкарабкаемся, — выдохнула Лика.
— А Костя? — спросила я.
— Он «не умеет с детьми». Нервничает. У него сейчас важный этап — он ищет призвание.
— Уже третий год, — сухо сказала я.
— Ты не понимаешь! — вспыхнула она. — Если я уйду, он сломается. Я не могу.
— Ты не обязана спасать взрослого мужчину, — произнесла я. — А я не обязана закрывать вашу дыру.
— Значит, отказываешь? — в голосе звякнул металл.
— Да, — встретила я её взгляд. — Разово — да. Если срочно. По дружбе — да. Системно — нет.
— Какая же ты… — Лика запнулась. — Бессердечная!
— Я бережёг своих детей и себя, — сказала я. — Это тоже про сердце.
Мы молчали, слушая скрип качелей. Зоя прижалась ко мне.
— Мам, — шепнула она, — а я могу Дане дать жирафа?
— Можешь, — улыбнулась я. — Только спроси, хочет ли он.
— Даня хочет всего, — буркнул Семён. — Потому что он маленький.
Лика нервно усмехнулась.
— Видишь? Даже твои дети меня учат, — сказала она. — А ты — тем более.
— Я не учу, — возразила я. — Я говорю про свои границы.
— Границы… — она махнула рукой. — Слово умное, а по сути — отказ. Раньше ты меня поддерживала.
— И сейчас поддерживаю, — мягко сказала я. — Но рядом — не значит вместо.
— Ты легко говоришь, — горько сказала Лика. — Ты сама выбрала быть одной. А я хотела семью. И у меня она есть. Просто… со сложностями.
— Семья — это не когда один тянет троих, — ответила я. — Это когда двое хотя бы идут в одну сторону. Ты работаешь и родила, он «ищет себя». Сейчас ты хочешь, чтобы кто-то бесплатно закрыл ещё одну дырку. Я так не могу.
— Значит, у тебя сердце из железа! — бросила она. — Дружбы в тебе нет!
— Дружба — это уважение и честность, — возразила я. — Я честно говорю «нет», потому что иначе буду злиться. Это разрушит и дружбу, и меня.
— Я думала, ты поймёшь, — прошептала она. — Ты же мама. Ты знаешь, как тяжело.
— Знаю, — кивнула я. — Именно поэтому я учусь не тащить то, что мне не принадлежит.
— Всё, — Лика поднялась. — В мою жизнь не лезь. Я разберусь.
— Если нужна будет разовая помощь — звони, — сказала я. — Я не враг. Я просто не няня.
— Не надо твоей «разовой», — отрезала она. — Я всё поняла.
Дом встретил нас запахом остывшей сковороды и раскрасок на столе. Я включила чайник. Семён достал из ящика яйцорезку — «музыкальный инструмент» — и звякнул ею по столу.
— Мам, — сказал он, — а Лика теперь не будет приходить?
— Не знаю, — честно ответила я. — Иногда люди обижаются на слово «нет».
— А почему ты сказала «нет»? — он сел напротив, серьёзный, как бухгалтер.
— Потому что я не смогу быть хорошей мамой вам двоим и одновременно хорошей няней ещё одному мальчику каждый день, — объяснила я. — Я бы устала и злилась. А я обещала беречь нас.
— А друзьям можно говорить «нет»? — спросила Зоя.
— Можно, — кивнула я. — И нужно, если по-другому нельзя.
— Тогда я скажу «нет» брокколи, — торжественно объявил Семён.
— Ты можешь сказать «нет», — улыбнулась я, — а я могу сказать «да». Побеждает тот, кто готов готовить.
Мы засмеялись. Через пару часов пришла ученица, мы тренировали французское «r», превращая звук в мотоцикл.
— Rrrrr, — мотала она головой. — Получается?
— Получается, — похвалила я. — Главное — не спешить.
Когда она ушла, дети засыпали. Я села на кухне и открыла блокнот. На первой странице — правила, придуманные когда-то для себя.
— Не спасать взрослого мужчину, — прочитала я. — Не путать сострадание со спасательством. Знать цену времени. Беречь себя, чтобы беречь детей.
Я дописала: «Дружба — это когда и “да”, и “нет” одинаково уважают».
Телефон моргнул: «Извини». Потом: «Не могу». И: «Пока». Лика. Я ответила коротко: «Если срочно — рядом. Системно — не могу». Больше сообщений не было.
На следующий день мы снова вышли во двор. Лики не было. Площадка та же, песок тот же. На балконе сушились выстиранные футболки. Жизнь продолжалась.
Ближе к обеду позвонила мама.
— Я пирог испекла, привезти? — спросила она.
— Привези, — обрадовалась я.
— Слышала, вы с той девочкой из салона… поссорились, — мама подбирала слова. — Что случилось?
— Я сказала «нет», — ответила я. — Вот и всё.
— Правильно, — сказала мама. — Мы слишком часто себя последними ставим.
— Пора иначе, — согласилась я.
По пути в магазин мы столкнулись на лестнице с соседкой тётей Галей — в халате с васильками и вечно бодрым голосом.
— Лерочка, — подпёрла она локтем дверь, — как твои птенцы? Слышала, у тебя теперь ещё один бывает?
— Нет, тётя Галя, — улыбнулась я. — Только свои.
— И правильно, — она кивнула. — Свои — не чужие. А чужие — не свои. Помогать надо, но голову беречь — тоже надо.
— Стараюсь, — сказала я.
— Если что, зови меня на часок, — неожиданно добавила она. — Поиграю с вашими, мне приятно. Но бесплатно — только кошка родит. Ты же у меня умная, сама знаешь.
Мы рассмеялись обе. В её простоте было что-то успокаивающее.
Вечером, когда мы с детьми подрезали бумажные звёзды для поделки, Семён вдруг серьёзно сказал:
— Мам, а если Лика потом скажет «прости» и «помоги», ты поможешь?
— Помогу так, как смогу, — ответила я. — Но не так, чтобы забыть про вас и про себя.
— А если я скажу «помоги с роботом»? — уточнил он.
— Тогда точно помогу, — пообещала я.
Зоя подняла куклу-жирафа и торжественно произнесла: — «merci». Потом задумалась и добавила на своём: — «пожалуйста».
Мы долго вешали звёзды на нитки и считали вслух: раз, два, три… С каждым «три» я всё спокойнее слышала внутри то самое твёрдое слово — «нет», которое на самом деле иногда и означает «да»: «да» себе, «да» детям, «да» уважению к дружбе, которая не строится на принуждении.
Вечером, когда дети уснули, я сделала себе чай. В окне светились чужие кухни. Я подумала о Лике: ей страшно, и это правда. Мне тоже бывает страшно. Только мой страх я укладываю в расписание, а она — в просьбу о чуде. Мы разные. И это тоже правда.
— Мам, — сонно позвал Семён. — А если бы динозавры не говорили «нет», их бы съели?
— Возможно, — улыбнулась я в темноту. — Поэтому они рычали.
— Rrrrr, — отозвался он и затих.
Я прикрыла дверь в детскую, поставила будильник и прошептала самой себе:
— «Bonjour, demain».
И завтра действительно пришло. И было добрым.
