— Даш, принеси пива из холодильника, а? Там в самом углу стоит, холодненькое.
Голос Кости, ленивый и тягучий, как расплавленный сыр, просочился сквозь звуки выстрелов и взрывов, доносившихся из динамиков телевизора. Катя замерла в коридоре, даже не сняв туфли. Она только что вошла после десятичасового рабочего дня, и первое, что она услышала в собственном доме, — это не вопрос о том, как прошёл её день, а очередной приказ, отданный её младшей сестре. Запах в квартире был соответствующий: смесь вчерашней пиццы, пота и чего-то сладкого, приторного, как дешёвый энергетик.
Она сделала шаг в гостиную. Картина была привычной до тошноты. Костя, развалившись на её диване, в её халате, с головой ушёл в виртуальную бойню. Его немытые волосы свисали на лоб, а взгляд был прикован к экрану. Рядом, на полу, сидела Даша, поджав под себя ноги, и с каким-то странным обожанием смотрела не на экран, а на его затылок. Пустые банки из-под пива и пакеты от чипсов украшали кофейный столик, как трофеи после разграбления города.
— Костя, может, хватит на сегодня? — голос Кати прозвучал ровно, но в нём уже чувствовалась сталь. — Уже десятый час. Люди в это время либо ужинают, либо готовятся ко сну.
Он даже не обернулся. Лишь нажал на паузу, и звуки войны стихли.
— О, труженица вернулась. Ужин в холодильнике, я не трогал. Почти. Дашка, говорю, принеси пива.
Катя прошла на кухню. На столе стояла одинокая кастрюля с гречкой. Рядом — сковорода, на дне которой остался последний, самый жирный кусок жареной курицы. Холодильник был опустошён с эффективностью саранчи. Йогурты, которые она покупала себе на завтрак, сыр, колбаса — всё исчезло. Остались только овощи и её кастрюля. Терпение, натянутое как струна, завибрировало и издало тонкий, угрожающий звук.
— Ты хотя бы мусор мог за собой вынести? — бросила она, глядя на переполненное ведро, из которого уже вываливались обёртки.
— Кать, ну не начинай, а? — вмешалась Даша, заглядывая на кухню. Её лицо выражало укор. — Мы же отдыхали. Костя так устаёт… ищет работу, собеседования эти дурацкие. Нервы сплошные.
«Устаёт он», — мысленно передразнила Катя. Его поиски работы за три месяца свелись к одному звонку в кадровое агентство и просмотру вакансий в интернете, который всегда заканчивался на сайтах с онлайн-играми. Она посмотрела на сестру. Восемнадцатилетняя, наивная, очарованная этим ленивым самцом, который поселился в их доме и превратил его в свою берлогу.
— Даша, иди к себе. Мне нужно поговорить с твоим уставшим героем, — сказала Катя, намеренно отделяя сестру от предстоящего разговора.
Она вернулась в гостиную. Костя уже отжал паузу и снова погрузился в игру. Катя подошла к телевизору и просто выдернула вилку из розетки. Экран погас.
— Эй! Ты чего творишь? У меня там рейд был! — он сел на диване, впервые за вечер посмотрев на неё. В его глазах читалось искреннее возмущение ребёнка, у которого отобрали игрушку.
— Это мой телевизор, Костя. И мой диван. И еда в холодильнике, которую ты сожрал, тоже моя. Тебя ничего не смущает?
Он усмехнулся. Нагло, самоуверенно, как будто она сказала величайшую глупость.
— Катюш, ну что ты как неродная? Мы же семья. Я найду работу, вот увидишь. Сразу тебе шубу куплю. Хочешь? — он похлопал по месту рядом с собой на диване. — Иди сюда, моя злюка.
Он был уверен, что эта дешёвая лесть, этот снисходительный тон снова сработают. Но сегодня что-то сломалось. Катя смотрела на него, на его самодовольное лицо, на крошки от чипсов на её халате, и чувствовала, как внутри вместо привычной усталости закипает нечто холодное и тёмное. Она молча развернулась и ушла в свою спальню, оставив его сидеть в тишине. Она решила, что этот фарс пора заканчивать. И очень скоро.
На следующий день Катя вылетела из офиса пулей. Не потому, что работа закончилась раньше, а потому, что в спешке утром она забыла на столе флешку с квартальным отчётом, который нужно было сдавать через час. Проклиная свою рассеянность, она неслась домой, представляя, как её начальник, человек педантичный до скрипа в зубах, будет смотреть на неё своими бесцветными глазами. Она надеялась проскочить в квартиру и обратно за пять минут, не ввязываясь в разговоры. Ей хотелось просто схватить накопитель и исчезнуть, оставив Костю и Дашу в их привычном анабиозе.
Дверь она открыла своим ключом, максимально тихо. В коридоре было пусто, из гостиной не доносилось привычных звуков игровой баталии. Странно. Может, он всё-таки вышел из дома на одно из своих мифических «собеседований»? Катя на цыпочках прошла в свою комнату, схватила со стола флешку и уже собиралась так же тихо ретироваться, когда из-за приоткрытой двери кухни до неё донёсся шёпот. Говорил Костя. А потом ответила Даша. Любопытство, смешанное с дурным предчувствием, заставило её замереть.
— …ты серьёзно думаешь, что я тут из-за неё? — Голос Кости был вкрадчивым, медовым, но с едва уловимой ноткой презрения. — Катька же робот, а не женщина. Работа-дом-гречка. Скука смертная. Она даже не замечает, что у неё под носом живёт настоящая, живая девчонка.
Катя почувствовала, как воздух в лёгких застыл. Она прижалась плечом к стене, превратившись в слух. Каждое слово отчётливо долетало до неё, проникая под кожу, как ледяные иглы.
— Не говори так, Кость. Она старается для нас, — голос Даши был неуверенным, в нём слышалась слабая попытка защитить сестру, которая тут же тонула в его вязком обаянии.
— Для кого «для нас»? Для себя она старается. Чтобы все видели, какая она правильная, какая ответственная. А ты? Ты сидишь в её тени. С твоей внешностью, с твоей энергией… Как ты вообще с этой занудой живёшь? Да со мной бы тебе куда веселее было.
Пауза. Катя могла буквально представить, как он сейчас смотрит на Дашу, как его взгляд скользит по ней, оценивая и соблазняя.
— Что ты предлагаешь? — шёпот Даши был едва слышен.
— А что тут предлагать? — усмехнулся Костя. Звук его смеха был жирным, неприятным. — У неё заначка есть, я точно знаю. В шкафу, в коробке из-под обуви. Я видел, как она туда деньги прятала. Приличная пачка. Давай заберём все её деньги и свалим отсюда? На юг, к морю. Зачем тебе эта дыра? Представь: море, солнце, никакой работы, никаких нравоучений. Только ты и я.
В коридоре стало нечем дышать. Катя не чувствовала ни обиды, ни боли. Вместо этого в груди медленно, но неотвратимо начал формироваться плотный, холодный ком ярости. Она слышала, как бьётся её собственное сердце — ровно, мощно, словно мотор, набирающий обороты.
— Но это же… её деньги. Она копила, — пролепетала Даша.
— И что? Она ещё накопит. Она же рабочая лошадка, для неё это не проблема. А мы будем жить. По-настояшему. Ну же, Даш…
Раздался тихий шорох, звук сдвинутого стула.
— Костя, не надо… прекрати… — в голосе Даши не было страха, только смущение и растерянность. Он явно пытался её обнять, перейти от слов к делу.
Для Кати это стало последней чертой. Отчёт, начальник, работа — всё это испарилось, исчезло, будто его никогда и не было. В её вселенной остались только трое: она, предатель и глупая, ведомая сестра. Забытая флешка в её руке стала холодной и тяжёлой, как камень. Она медленно, без единого звука, сделала шаг к кухне. Её лицо было абсолютно спокойным, почти безжизненным. Но в глазах уже разгорался холодный, беспощадный огонь. Она не собиралась плакать или кричать. Она собиралась действовать.
Катя вошла на кухню без единого звука. Дверь не скрипнула, её шагов не было слышно. Она просто материализовалась в проёме, как неотвратимое возмездие. Костя как раз наклонился к Даше, его рука лежала на её плече, а лицо было так близко, что их волосы почти соприкасались. Они замерли, как пара зверьков, застигнутых светом фар. Костя резко отдёрнул руку, будто обжёгся. Самодовольная ухмылка сползла с его лица, сменившись выражением тупого, животного страха. Даша побледнела и вжалась в стул, её взгляд метнулся от Кости к сестре, и в нём читалась паника и вина.
Катя не произнесла ни слова. Она не смотрела на сестру. Её взгляд был прикован к Косте. Медленно, с ледяным спокойствием хирурга, она прошла мимо них к столешнице. Там, рядом с раковиной, лежала разделочная доска. Не новомодная пластиковая, а старая, тяжёлая, из цельного куска дуба — вещь, которая пережила несколько поколений и кухонных ножей. Катя взяла её в руку, ощутив знакомую, увесистую тяжесть.
— Кать, ты чего? Ты всё не так поняла, мы просто… — начал лепетать Костя, поднимаясь со стула и делая шаг назад.
Она не дала ему договорить. Развернувшись, она шагнула к нему и с коротким, выверенным замахом ударила его доской плашмя по плечу. Звук получился глухим, плотным, как удар выбивалки по старому ковру. Костя охнул не от боли, а от шока, отшатнулся и врезался спиной в холодильник. На его лице отразилось полное недоумение. Он всё ещё не мог поверить в происходящее.
Катя шагнула снова. Второй удар пришёлся ему по спине, когда он попытался боком проскользнуть к выходу из кухни. Он был сильнее первого. Костя споткнулся и, потеряв равновесие, вывалился в коридор, едва не упав. Он быстро вскочил на ноги, прижимая руку к ушибленному плечу, и теперь смотрел на неё с откровенным ужасом.
Она остановилась в дверном проёме, держа доску в опущенной руке. Её лицо было непроницаемым, голос — ровным и лишённым всяких эмоций, отчего слова прозвучали как приговор.
— Ты живешь в моей квартире, ешь мою еду и ещё смеешь флиртовать с моей сестрой? У тебя тридцать минут, чтобы твои вещи исчезли отсюда!
Это была не угроза и не просьба. Это был отсчёт времени. Костя судорожно сглотнул, его взгляд метнулся к Даше в поисках поддержки, но та сидела, вцепившись в край стола, и смотрела в одну точку невидящими глазами. Он понял, что помощи ждать неоткуда.
— Катя, да погоди, давай поговорим! Я же…
— Двадцать девять минут, — отрезала она, и её голос стал ещё холоднее.
До него дошло. Это не было представлением. Паника ударила ему в голову. Он рванулся в гостиную, где на диване валялись его вещи. Схватив свой потрёпанный рюкзак, он начал лихорадочно запихивать в него то, что попадалось под руку: геймпад от приставки, пару мятых футболок, зарядное устройство для телефона. Его движения были суетливыми и паническими. Он выдернул провода игровой приставки — самого ценного, что у него было, — и попытался запихнуть её в рюкзак, но она не влезала.
Катя наблюдала за этой сценой из коридора, не двигаясь с места. Она была похожа на статую, на молчаливого тюремного надзирателя, следящего за исполнением приговора. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Она просто стояла и смотрела, как мир этого паразита, такой уютный и налаженный, рушится за считанные секунды и умещается в один старый рюкзак. Время шло.
Костя продолжал свою судорожную деятельность, выгребая из ящика комода свои немногочисленные пожитки. Носки, игровая мышь, пара старых джинсов — всё летело в рюкзак без разбора. Он действовал быстро, как вор, опасающийся, что хозяева вот-вот вернутся, хотя хозяйка стояла в двух метрах от него, неподвижная, как изваяние. Каждый шорох ткани, каждый лязг молнии рюкзака отдавался в мёртвой тишине квартиры оглушительным эхом. И в этот момент тишину прорезал другой звук — тихий, дрогнувший голос Даши.
— Катя, перестань.
Катя медленно повернула голову. Впервые за всё это время она посмотрела прямо на сестру. Взгляд её был тяжёлым, изучающим, будто она видела Дашу в первый раз. Она видела её раскрасневшееся лицо, её сжатые в ниточку губы, её глаза, в которых не было ни раскаяния, ни страха за сестру, а только упрямство и обида за униженного кумира.
— Нельзя так, — продолжила Даша, вставая из-за стола. Она сделала шаг вперёд, инстинктивно заслоняя собой проход в коридор, где копошился Костя. — Он же просто пошутил! Нельзя же так с человеком!
Костя, услышав заступничество, тут же прекратил сборы. Он выпрямился, и на его лице мелькнула тень былой наглости. Он нашёл своего союзника.
— Вот именно, Кать, послушай сестру. Мы же просто болтали, — его голос обрёл немного уверенности. — Ты пришла, всё не так поняла, устроила тут…
Катя проигнорировала его полностью. Она смотрела только на Дашу, и её лицо не выражало ничего, кроме холодной констатации факта. Словно врач, который сообщает пациенту, что болезнь зашла слишком далеко.
— Ты его защищаешь? — спросила она. Голос был ровный, без вопросительной интонации. Это не было вопросом, это было подведением итога.
— А что я должна делать?! Смотреть, как ты избиваешь его доской?! — Даша повысила голос, её щеки залил румянец праведного гнева. — Он хороший, он просто… он не такой, как ты! Он умеет радоваться жизни, а ты только и знаешь, что работать и всех упрекать!
В этот момент Костя, почувствовав себя в полной безопасности за спиной своей защитницы, схватил рюкзак и приставку под мышку. Он был готов к отступлению. Он бросил на Дашу благодарный взгляд и сделал шаг к входной двери.
Катя перевела взгляд с лица сестры на её руку, которая всё ещё преграждала ей путь. Потом снова посмотрела ей в глаза. Внутри неё что-то окончательно оборвалось. Последняя нить, связывавшая её с этим восемнадцатилетним существом, которое она когда-то считала своей семьёй. Она опустила руку с разделочной доской. Оружие было больше не нужно. Война закончилась.
— Я тебя приютила, а ты оказалась паршивой гиеной. Вон отсюда, — бросила она Косте, даже не глядя на него. А потом, не отрывая взгляда от Даши, добавила с убийственным спокойствием: — Значит, можешь уходить вместе с ним.
Даша замерла. Она, кажется, ожидала чего угодно: криков, уговоров, скандала. Но не этого тихого, окончательного изгнания. На секунду на её лице промелькнуло сомнение, но Костя тут же положил ей руку на плечо.
— Пошли, Даш. Нам здесь не рады. Найдём место получше, — сказал он торопливо, увлекая её за собой к выходу.
Даша бросила на Катю последний взгляд — смесь упрямства, обиды и едва зарождающегося страха. Она сделала свой выбор. Она развернулась и пошла за ним. Без денег, которые они хотели украсть. Без вещей. Просто в том, в чём была.
Катя не двинулась с места. Она стояла в коридоре и слушала, как их шаги удаляются по лестничной клетке. Услышала, как хлопнула дверь подъезда. Только после этого она подошла к входной двери, повернула ключ в замке и задвинула щеколду. В квартире воцарилась абсолютная тишина. Не тяжёлая, не гнетущая, а просто пустая. Она прошла на кухню, положила разделочную доску на её законное место у раковины. Окинула взглядом комнату, гостиную, коридор. Пространство очистилось. Она осталась одна. И впервые за долгие месяцы смогла свободно вздохнуть…
