— Вероника, милая, ты давай-ка ротик свой прикрой и слушай, что тебе старшие говорят! Иначе мой сын тебя выгонит из дома и пойдёшь жить на вокзал, где тебе и место!
Галина Борисовна произнесла это, не повышая голоса. Её тон был вкрадчивым, почти ласковым, но от этой приторной сладости по коже шёл мороз. Она сидела за кухонным столом, прямая, как аршин проглотила, и её аккуратно уложенные, подкрашенные хной волосы казались жёстким, неподвижным шлемом. На столе перед ней стояла чашка с недопитым чаем и блюдце с надкусанным яблочным пирогом, который испекла Вероника. Картина самой мирной семейной идиллии, разрушенная одной фразой.
Вероника не вздрогнула. Она не изменилась в лице. Она сидела напротив, подперев подбородок рукой, и её взгляд был спокойным и до странности пустым, словно она смотрела не на свекровь, а сквозь неё, на рисунок обоев за её спиной. Галина Борисовна ожидала чего угодно: слёз, криков, ответных оскорблений. Этого холодного, отстранённого спокойствия она не ожидала, и оно сбивало её с толку, заставляя чувствовать лёгкое раздражение. Она была уверена в своей силе, в безграничном влиянии на сына, в том, что эта девчонка, пришедшая в их семью на всё готовое, должна знать своё место.
Самодовольная, предвкушающая победу улыбка тронула уголки губ свекрови. Она уже видела, как Вероника сломается, как начнёт лепетать извинения. Но Вероника медленно опустила руку на стол.
— Хорошо, — произнесла она ровным, безэмоциональным голосом.
Это короткое слово прозвучало в кухонной тишине как щелчок затвора. Галина Борисовна непонимающе моргнула. Вероника тем временем взяла со стола свой телефон. Её движения были плавными, неторопливыми, будто она собиралась проверить почту или посмотреть прогноз погоды. Она разблокировала экран, нашла в контактах номер мужа и нажала на вызов. Затем, прежде чем поднести телефон к уху, она коснулась иконки громкой связи.
В динамике раздались длинные, пронзительные гудки. Галина Борисовна наблюдала за этим с нарастающим недоумением. Что за спектакль? Жаловаться собралась? Ну-ну, пусть попробует. Игорь всегда будет на её, материнской, стороне.
— Да, Вер, я слушаю. Что-то срочное? — раздался из динамика бодрый, немного уставший голос Игоря. Судя по фоновым звукам, он был на работе.
Вероника положила телефон на середину стола, экраном вверх. Её глаза не отрывались от лица свекрови.
— Игорь, привет. Извини, что отвлекаю. Твоя мама сейчас у нас в гостях. Она говорит, что ты собираешься выгнать меня на вокзал.
Она сделала небольшую паузу, давая мужу время осознать сказанное. Галина Борисовна застыла, её рука с вилкой замерла на полпути ко рту. Улыбка сползла с её лица, как тающий воск.
— Я просто хотела уточнить у тебя лично, — продолжила Вероника всё тем же убийственно спокойным тоном, — мне уже начинать собирать вещи или можно дождаться твоего прихода?
На том конце провода повисло молчание. Не просто тишина, а вакуум, в котором потонул и офисный шум, и голос Игоря. И в этом вакууме Вероника отчётливо видела, как меняется лицо её свекрови. Краска медленно отхлынула от её пухлых, ухоженных щёк, оставляя после себя бледность пергаментной бумаги. Самоуверенность в глазах сменилась сначала растерянностью, а затем — откровенным, животным страхом. Её рот приоткрылся в беззвучном изумлении. Она вдруг стала похожа на фарфоровую куклу, из которой вынули весь механизм. А Вероника просто смотрела на неё. Прямо. Не отрываясь. И ждала ответа.
Секунды, пока Игорь молчал, растянулись в тугую, звенящую струну. В динамике телефона слышалось, как он прерывисто дышит, как на фоне кто-то из коллег громко засмеялся, а затем звук стал приглушённым — видимо, Игорь зажал микрофон рукой, что-то отвечая сослуживцу. Галина Борисовна в этот момент смотрела на телефон так, будто это была ядовитая змея, готовящаяся к броску. Её мозг лихорадочно работал, пытаясь осознать, как ситуация за какие-то полминуты вышла из-под её полного контроля.
— …Вероника? Что за ерунда? — наконец выдавил из себя Игорь. Его голос был растерянным и недовольным одновременно. — Мам, ты там? Что происходит?
Вероника не ответила. Она лишь слегка склонила голову набок, продолжая неотрывно смотреть на свекровь. Она дала ей возможность ответить самой. Но Галина Борисовна молчала, её губы плотно сжались в тонкую, бесцветную линию. Она поняла ловушку: любое её слово сейчас будет звучать как оправдание.
— Вероник, вы там что, шутите так? — в голосе Игоря зазвучали просящие нотки. Он явно хотел, чтобы всё это оказалось глупым розыгрышем. — У меня тут совещание через пять минут.
— Никаких шуток, Игорь, — ответила Вероника. Её голос был таким же ровным, как поверхность замёрзшего озера. — Я задала тебе конкретный вопрос. Мне нужно знать, как планировать свой вечер.
Это был удар под дых. Прямой, без замаха. Она не просила его разобраться, не жаловалась, не обвиняла. Она требовала ответа, исходя из того, что угроза его матери — уже свершившийся факт, требующий лишь его подтверждения.
— Господи, да что ты несёшь… — пробормотал он. Наступила ещё одна короткая пауза. — Конечно, нет! Никуда ты не пойдёшь. Мама, наверное, просто… погорячилась. Давай я вечером приеду, и мы спокойно всё обсудим.
Это был самый жалкий, самый уклончивый ответ из всех возможных. Он не защитил жену. Он не осудил мать. Он просто попытался отложить проблему, спрятать голову в песок, надеясь, что к вечеру буря утихнет сама собой.
Вероника слушала его, и на её губах появилась едва заметная, горькая усмешка.
— Не нужно. Я всё поняла.
Она протянула руку и завершила вызов. На кухне снова воцарилось молчание, но теперь оно было другим. Оно было густым, тяжёлым, пропитанным невысказанными обвинениями. Урчание холодильника и далёкий шум машин за окном лишь подчёркивали эту вязкую пустоту.
Галина Борисовна медленно выдохнула. Её лицо всё ещё было бледным, но в глазах уже загорался новый огонь — огонь уязвлённой гордости и злости.
— Довольна? — прошипела она, её голос был низким и резким. — Подставила сына перед коллегами. Заставила его лепетать что-то, как мальчишку.
Вероника молча встала из-за стола. Она взяла свою чашку, блюдце свекрови с недоеденным пирогом и подошла к раковине. Она не смотрела на Галину Борисовну. Она демонстративно игнорировала её, словно та была пустым местом, предметом мебели. Этот жест был унизительнее любого крика.
— Ты думаешь, он тебе это простит? Такую подлость, — не унималась Галина Борисовна, повышая голос. — Он приедет и поставит тебя на место!
Вероника открыла кран. Звук льющейся воды заглушил слова свекрови. Она спокойно вымыла посуду, поставила её в сушилку и взяла со столешницы полотенце, чтобы вытереть руки. И только тогда она повернулась.
— Это больше не ваша забота, Галина Борисовна, — тихо сказала она. В её голосе не было ни капли злости, только холодная, окончательная констатация факта.
Она развернулась и вышла из кухни, оставив свекровь одну за столом. Галина Борисовна сидела неподвижно, глядя на пустой стул напротив. Она проиграла. Проиграла быстро, унизительно и совершенно неожиданно для себя. Но она не собиралась уходить. О нет. Она дождётся сына. И тогда этот разговор продолжится. Только теперь она знала, что её противник не плаксивая девчонка, а кто-то куда более опасный.
Следующие три часа были похожи на затишье перед грозой. Галина Борисовна не ушла. Она осталась в кухне, как на боевом посту, периодически демонстративно громко вздыхая и шурша газетой. Вероника ушла в гостиную, села в кресло с книгой, но не прочитала ни строчки. Она просто смотрела на страницу, и буквы сливались в бессмысленные узоры. Воздух в квартире загустел, стал плотным, в нём смешался запах остывшего яблочного пирога и застарелой, невысказанной вражды. Каждая минута, отмеряемая тихим ходом настенных часов, приближала развязку. Обе женщины ждали Игоря, как ждут судью, который должен вынести окончательный вердикт.
Наконец, в замке повернулся ключ. Этот звук пронзил напряжённую тишину, как выстрел стартового пистолета. Дверь открылась, и на пороге появился Игорь. Он выглядел уставшим, его плечи были опущены. Он попытался изобразить бодрую улыбку, но она вышла кривой и неубедительной.
— Всем привет! Я дома.
Галина Борисовна тут же вышла из кухни, опережая Веронику. Она подлетела к сыну, её лицо изображало вселенскую скорбь и обиду.
— Игорёчек, сынок, ты приехал! Я думала, не дождусь. Ты представляешь, что здесь было?
Она не дала ему даже снять куртку. Она вцепилась в его локоть и потащила в прихожую, начав свой спектакль. Её голос дрожал от праведного негодования.
— Я ведь ей слова плохого не сказала! Я просто посоветовала, как лучше вести хозяйство, как деньги экономить, для вас же стараюсь! А она… она устроила этот цирк! Позвонила тебе, выставила меня каким-то монстром! Тебя опозорила на всю работу!
Игорь снял куртку, повесил её на вешалку, избегая смотреть на мать. Он смотрел куда-то в сторону, на ботинки, на стену, на что угодно, лишь бы не встречаться ни с чьим взглядом.
— Мам, ну перестань, я уверен, всё не так страшно…
В этот момент из гостиной вышла Вероника. Она остановилась в дверном проёме, скрестив руки на груди. Её лицо было абсолютно спокойным, она не собиралась ни оправдываться, ни вступать в перепалку. Она просто наблюдала.
— Не так страшно? — взвилась Галина Борисовна, увидев её. — Она унизила меня, твою мать! А теперь стоит, смотрит, как на пустое место!
Игорь оказался ровно посередине, между двух огней. Он повернулся к жене, и в его взгляде читалась мольба.
— Вер, ну что случилось? Нельзя было как-то по-другому? Зачем было звонить, устраивать всё это? Мама же… ну ты же знаешь маму. Она не со зла.
Он пытался быть миротворцем. Он хотел сгладить углы, примирить, замять. Но его слова прозвучали как обвинение. Обвинение в адрес Вероники. Он не спросил, что сказала ему мать. Он не попытался выяснить причину. Он сразу обозначил виноватую — ту, кто нарушила хрупкое подобие мира в его жизни.
— Нет, Игорь, я не знаю твою маму, — тихо, но отчётливо произнесла Вероника. — Я думала, что знаю. Но сегодня я услышала кое-что новое.
— Да что ты могла услышать? — вмешалась Галина Борисовна. — Правду? Что надо мужа уважать и его мать почитать?
Игорь сделал умоляющий жест рукой в сторону матери, а затем снова повернулся к Веронике.
— Вероника, давай не будем. Вечер, все устали. Мама погорячилась, ты резко отреагировала. Давайте просто забудем.
Он улыбнулся своей самой жалкой, самой примирительной улыбкой. И в этот момент что-то в лице Вероники изменилось. Холодное спокойствие уступило место откровенному, ледяному презрению.
— Забудем? — переспросила она, делая шаг вперёд. — То есть, твою мать, которая угрожает вышвырнуть меня из нашего дома, я должна просто понять и простить? А ты, мой муж, предлагаешь мне сделать вид, что ничего не было? Я правильно тебя поняла, Игорь?
Он вздрогнул от её тона. Он понял, что его тактика провалилась. Он был загнан в угол, и теперь от него требовали не компромисса, а чёткого ответа. Галина Борисовна смотрела на него с победным блеском в глазах. Она была уверена, что сейчас её мальчик сделает правильный выбор.
Вопрос Вероники, прямой и безжалостный, повис в спертом воздухе прихожей. Он требовал немедленного ответа, выбора, который Игорь всю свою жизнь старательно избегал. Он посмотрел на холодное, выжидающее лицо жены, затем на искажённое праведным гневом лицо матери. Он почувствовал себя так, словно его разрывали на части, и в этот момент в нём что-то сломалось. Хрупкая оболочка «хорошего сына» и «любящего мужа» треснула, и наружу вырвалось то, что скрывалось под ней — раздражение, усталость и инфантильная злость на ту, кто заставила его делать этот выбор.
— Ты… — начал он, и его голос, до этого просительный, обрёл жёсткие, металлические нотки. Он сделал шаг не к матери, чтобы её успокоить, а к Веронике, наступая. — Ты специально это сделала, да? Тебе просто нравится меня унижать? Устроить этот спектакль, позвонить мне на работу, выставить идиотом перед всеми?
Его лицо покраснело, на шее вздулась вена. Он больше не пытался быть миротворцем. Он нападал.
— Чего ты добивалась? Чтобы я при всех накричал на собственную мать? Чтобы я предал её из-за твоих капризов? Ты ведь всё рассчитала, да? Каждое слово, каждый жест! Тебе доставляет удовольствие смотреть, как я мечусь между вами?
Галина Борисовна за его спиной выпрямилась. На её лице появилось выражение тихого, мрачного триумфа. Она осторожно положила руку на плечо сына, словно поддерживая его в этой справедливой атаке. Этот жест был красноречивее любых слов — вот, смотри, он мой, он всегда был моим.
Вероника слушала его тираду, не перебивая. Её лицо оставалось непроницаемым, но взгляд изменился. В нём больше не было ни вызова, ни презрения. В нём появилось что-то другое — странное, отстранённое понимание, будто она смотрит на давно решённую математическую задачу, ответ к которой был очевиден с самого начала. Она видела перед собой не взрослого мужчину, своего мужа, а напуганного, рассерженного мальчика, который кричал на единственного человека, от которого не боялся получить сдачи.
Когда Игорь замолчал, тяжело дыша и выжидающе глядя на неё, она не стала оправдываться. Она не стала кричать в ответ. Она выдержала паузу, давая его последним словам раствориться в мёртвой тишине квартиры.
— Ты закончил? — спросила она так тихо, что ему пришлось напрячься, чтобы расслышать.
Он растерянно моргнул, сбитый с толку отсутствием ожидаемой реакции.
— Я…
— Просто ответь. Ты всё сказал?
— Да! — выкрикнул он, снова заводясь. — И я жду, что ты извинишься! Перед ней!
Вероника медленно кивнула, словно соглашаясь с каким-то своим внутренним выводом. Её взгляд скользнул с лица Игоря на лицо его матери, задержался там на секунду, а затем вернулся обратно.
— Знаешь, Игорь, я всё это время ждала, когда ты наконец переедешь ко мне от мамы. По-настоящему. А ты ведь так и не переехал. Ты просто сменил декорации, — её голос был ровным и спокойным, как у врача, ставящего диагноз. — Ты всегда жил с ней. Просто делал это в моей квартире.
Эти слова были страшнее любой пощёчины. Они били не по самолюбию, а по самой сути его личности, обнажая его слабость и зависимость. Игорь застыл, его гнев моментально испарился, оставив после себя звенящую пустоту.
Вероника в последний раз посмотрела на Галину Борисовну, на лице которой торжество медленно сменялось тревогой.
— Поздравляю, Галина Борисовна, — произнесла Вероника без тени иронии, с холодной вежливостью. — Вы вернули своего сына. Можете забирать.
Она развернулась. Не хлопнув дверью, не бросив на прощание ни одного оскорбления. Она просто спокойно прошла мимо них в спальню и прикрыла за собой дверь. Мягкий щелчок замка прозвучал в прихожей оглушительно громко.
Игорь и Галина Борисовна остались стоять вдвоём. Он смотрел на закрытую дверь, и до него медленно, мучительно доходило, что именно сейчас произошло. Он победил. Его мама победила. Но в этой победе не было ничего, кроме пепла и пустоты. Он остался с мамой, как она и хотела. Один на один с последствиями своего выбора в квартире, которая внезапно стала чужой…
