– Варь, ну ты пойми, Кате просто необходимо. У нее ситуация… сложная.
Игорь произнес это своим обычным, немного напевно-убеждающим тоном, которым обычно просил передать ему соль за ужином или напоминал о необходимости заплатить за интернет. Он сидел на краешке их общей кровати, уже одетый для работы, и смотрел на жену с выражением терпеливого снисхождения, будто объяснял ребенку, почему небо синее.
Варвара замерла с расческой в руке. Утреннее солнце пробивалось сквозь неплотно задернутые шторы, рисуя на стене пыльные золотые полосы. Она медленно повернулась.
– Какая ситуация, Игорь? Очередная? Что на этот раз? Космос не покорился? Мировой океан не расступился перед ее гениальностью?
Он поморщился, как от кислого.
– Не язви, пожалуйста. У нее… Ну, в общем, она хочет открыть свою студию. Йога, пилатес, все эти женские штуки. Нашла идеальное помещение. Но для старта нужен капитал.
Варвара положила расческу на туалетный столик. Очень аккуратно, будто та была сделана из тончайшего хрусталя.
– Капитал. Понятно. И при чем здесь я?
Игорь встал, подошел ближе и попытался обнять ее за плечи, но она инстинктивно уклонилась. Его руки неловко повисли в воздухе.
– Варюш, ну что ты как маленькая. У тебя же теперь есть… – он запнулся, подбирая слова, – …возможности. После бабушки. Квартира эта в центре. Ее можно продать. Деньги-то огромные. И Кате поможем, и себе на новую машину останется. И маме ремонт сделаем, она давно просила.
Варвара смотрела на него в упор. На его лицо, такое знакомое и родное, которое вдруг стало чужим, как маска незнакомца, случайно надетая близким человеком. Она чувствовала, как внутри, где-то в районе солнечного сплетения, зарождается холодный, тяжелый ком.
– Мою квартиру? Квартиру моей бабушки? Продать, чтобы твоя сестра поиграла в бизнес-леди?
– Почему поиграла? Это серьезный проект! – с обидой в голосе воскликнул Игорь. – Мы же семья. Разве не должны помогать друг другу? Зоя Ивановна говорит, что в семье все общее. Радости, горести… и деньги тоже.
Вот оно. Зоя Ивановна. Свекровь, мастер невидимых нитей и туманных формулировок. Она не вторгалась в их дом с ревизиями, не критиковала Варварину стряпню. Она действовала тоньше. Она обрабатывала сына. Долгие вечерние разговоры по телефону, жалобы на здоровье, вздохи о «тяжкой доле» ее деточек. И вот результат. «В семье все общее».
– Интересно, – медленно проговорила Варвара, чувствуя, как ледяной ком внутри начинает нагреваться, превращаясь в кипящую лаву. – А когда твоя мама три года назад продала свою дачу, почему-то эти деньги не стали «общими». Они целиком ушли на Катину машину. Когда твой отец получил премию, она тоже не стала «общей», на нее купили новый телевизор твоим родителям. Но как только у меня появилось мое, личное, полученное мной от моей родной бабушки, оно немедленно должно стать достоянием всей вашей дружной семьи?
Игорь растерялся. Он явно не ожидал такой логической атаки. Его сценарий предполагал уговоры, может быть, легкую женскую обиду, но никак не холодный анализ фактов.
– Ну, то другое… То были их деньги…
Варвара рассмеялась. Коротко, безрадостно.
– Ах, вот как? То есть, есть «их» деньги, а есть «наши общие», и в эту категорию почему-то попадает только мое наследство? Игорь, ты сейчас сам себя слышишь?
Он нахмурился, его лицо приняло упрямое выражение, которое Варвара хорошо знала. Это означало, что логика отключилась, и включился режим «моя семья всегда права».
– Ты просто не хочешь понять! Катя – моя сестра! Мама – моя мать! Я не могу просто стоять и смотреть, как они…
– Что «они»? – перебила Варвара, ее голос зазвенел. – Живут в своих квартирах? Ездят на своих машинах? Что такого ужасного с ними происходит, что требует продажи единственной памяти о моей бабушке? Единственного, что у меня есть на черный день, если ты не заметил!
– Какой еще черный день? – возмутился он. – У тебя есть я! Есть наша семья!
– Да, семья у меня теперь, как я погляжу, огромная, – яд капал с каждого ее слова. – И вся почему-то с протянутой рукой.
Он смотрел на нее так, будто впервые видел. Будто она внезапно заговорила на неизвестном ему языке.
– Я не ожидал от тебя такого эгоизма, Варя. Честно. Не ожидал.
С этими словами он развернулся, схватил с кресла портфель и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Варвара осталась одна посреди спальни. Солнечные полосы на стене стали ярче, безжалостно высвечивая каждую пылинку в воздухе. Она подошла к окну и посмотрела вниз, на торопящихся по своим делам прохожих. «Эгоизм», – пронеслось у нее в голове. Как просто. Любое нежелание плясать под чужую дудку, любое отстаивание своих границ они называли эгоизмом.
Квартира бабушки была не просто квадратными метрами в центре города. Это было ее детство. Старый паркет, по которому она училась ходить. Подоконник, на котором они с бабушкой выращивали в ящике зеленый лук. Запах пирогов, которые бабушка пекла по выходным, и нет, это не были те самые пресловутые пироги из женских романов, это был запах любви и заботы. Это была территория безопасности, ее личный островок в мире, который, как оказалось, был не таким уж и надежным. И теперь этот островок хотели пустить с молотка ради очередного Катиного каприза.
Вечером Игорь не позвонил. Такого не бывало никогда. Даже после самых сильных ссор он всегда звонил, бурчал что-то примирительное в трубку. Варвара приготовила ужин, но так и не притронулась к нему. Тишина в квартире давила, становилась густой, как кисель. Около десяти вечера раздался звонок. На дисплее высветилось «Зоя Ивановна». Сердце ухнуло. Варвара глубоко вздохнула и приняла вызов.
– Алло, Зоя Ивановна, здравствуйте.
– Здравствуй, Варенька, здравствуй, деточка, – голос свекрови был сладким, как мед с ядом. – Ты не занята? Я на минуточку. Игореша у меня. Совсем расстроенный, лица на нем нет. Давление подскочило, пришлось ему таблетку давать. Уж не знаю, что у вас там стряслось…
Варвара молчала, стиснув зубы. Классический ход. Сын расстроен, у мамы подскочило давление. Виновата, разумеется, невестка.
– …он ведь так за сестру переживает, – продолжала вещать Зоя Ивановна. – Катюша ведь девочка такая ранимая, такая тонкая. Ей эта студия как воздух нужна, для самореализации. А то совсем затоскует в своей конторе бумажки перебирать. А Игореша, он же старший брат, он чувствует ответственность. Он ведь ради семьи на все готов.
«Ради своей семьи», – мысленно поправила Варвара.
– Мы ведь, Варенька, думали, что и ты теперь наша семья. Что радоваться будешь за Катюшу, поможешь, чем можешь. А ты… Игореша говорит, ты его эгоистом назвала. Разве ж это по-семейному?
Варвара больше не могла молчать.
– Зоя Ивановна, – сказала она максимально ровным, холодным голосом. – Эгоизмом мой муж почему-то счел мое нежелание продавать квартиру, которая досталась мне от моей бабушки, чтобы оплатить бизнес-идею вашей дочери. Мне кажется, это несколько искаженное представление о вещах.
В трубке на мгновение повисла тишина. Медовая маска треснула.
– Ты смотри, как заговорила, – тон свекрови стал жестким, скрипучим. – Наследство получила и возомнила о себе невесть что? Думаешь, деньгами от нас отгородишься? Игорь – мой сын! И он всегда будет на стороне своей крови, своей семьи. А жены приходят и уходят. Ты об этом подумай, деточка.
И она повесила трубку.
Варвара сидела с телефоном в руке, оглушенная. «Жены приходят и уходят». Эта фраза, брошенная с такой ледяной небрежностью, ударила сильнее, чем любая пощечина. Значит, вот каково ее место в этой «семье». Она – временное явление. Приложение к их сыну, которое сегодня есть, а завтра может и не быть. И ее имущество, соответственно, рассматривается как ресурс, который нужно успеть использовать, пока «приложение» не исчезло.
Игорь вернулся домой за полночь. Тихий, мрачный. Он не смотрел на Варвару, прошел сразу в спальню и лег на своей половине кровати, отвернувшись к стене. Он не пытался поговорить, не пытался извиниться за мать. Он молчаливо поддерживал ее позицию. Это было хуже любой ссоры. Это была стена.
Следующие несколько дней превратились в ад молчаливого сосуществования. Они передвигались по квартире, как два призрака, обмениваясь только самыми необходимыми фразами. Игорь демонстративно обедал у матери, возвращался поздно. Варвара чувствовала, как ее выжигают изнутри обида и злость. Но вместе с ними росло и другое чувство – холодная, ясная решимость. Она не отступит. Это был уже не вопрос денег или квартиры. Это был вопрос самоуважения.
Однажды, вернувшись с работы раньше обычного, она застала в своей квартире сестру мужа, Катю. Та сидела на кухне и пила чай, а Игорь стоял рядом, прислонившись к холодильнику. Увидев Варвару, Катя не смутилась. Наоборот, ее лицо приняло высокомерное, почти вызывающее выражение. Она была копией своей матери в молодости – тот же тонкий рот, те же светлые, колючие глаза.
– О, вот и хозяйка пришла, – протянула она, делая преувеличенно большой глоток чая. – А мы тут как раз обсуждаем мой будущий дизайн-проект. Игорь говорит, что в этой квартире после продажи можно будет такой ремонт забабахать…
Варвара остановилась в дверях кухни. Она посмотрела на Игоря, потом на Катю, которая с напускным интересом разглядывала стены, будто уже прикидывала, где будет ломать перегородки.
– Катя, – сказала Варвара тихо, но так, что золовка вздрогнула и опустила чашку. – Будь добра, выйди из моей квартиры.
Катя опешила. Ее лицо вытянулось.
– Что?
– Ты прекрасно слышала. Возьми свою сумку и выйди. И больше не приходи сюда без моего приглашения.
– Да ты что себе позволяешь?! – взвизгнула Катя, вскакивая. – Я к брату пришла, в его дом!
– Это и мой дом тоже. И моя квартира. И я не желаю тебя здесь видеть.
Катя повернулась к Игорю, ища поддержки.
– Игорь! Ты слышал? Она меня выгоняет!
Игорь, до этого молчавший, шагнул вперед. Его лицо было бледным, на скулах играли желваки.
– Варя, прекрати. Что за цирк ты устраиваешь?
– Цирк? – Варвара посмотрела ему прямо в глаза. Взглядом, в котором больше не было ни любви, ни тепла. Только лед. – Цирк – это когда в мое отсутствие вы в моем же доме обсуждаете, как будете делить мою собственность. Вот это цирк. А я просто опускаю занавес. Катя, на выход.
– Я никуда не пойду! – уперлась та.
– Пойдешь, – спокойно ответила Варвара, доставая из кармана телефон. – Или я сейчас вызову полицию и скажу, что в моей квартире находятся посторонние люди, которые отказываются ее покидать. Хочешь так?
Это был сильный ход. Упоминание полиции подействовало на Катю отрезвляюще. Она бросила на Варвару полный ненависти взгляд, схватила свою дорогую сумку и, толкнув плечом брата, вылетела из квартиры, громко хлопнув входной дверью.
Игорь смотрел на жену с ужасом и непониманием.
– Ты… ты выгнала мою сестру. С угрозами. Ты в своем уме?
Варвара прошла на кухню, взяла чашку, из которой пила Катя, и демонстративно бросила ее в мусорное ведро.
– Я в полном своем уме, Игорь. Кажется, впервые за все время нашего брака. Я просто показала твоей сестре, где находятся границы. И тебе заодно. Эта квартира – моя. Мои нервы – мои. Моя жизнь – моя. И никто не будет вытирать об них ноги.
Он смотрел на нее, и в его глазах она видела не злость, а скорее… растерянность. Как у человека, который привык играть по одним правилам, а его партнер вдруг начал играть в совершенно другую игру, по своим собственным.
Конфликт перешел в новую, открытую фазу. На следующий день Варваре позвонил разъяренный тесть, Николай Петрович, который до этого всегда держал нейтралитет. Он кричал в трубку, что Варвара «не уважает семью», что она «зарвалась» и что они «найдут на нее управу». Варвара молча выслушала его тираду и положила трубку. Она больше не собиралась оправдываться.
Она пошла к юристу. Спокойный, седовласый мужчина в очках внимательно выслушал ее историю, задал несколько уточняющих вопросов о праве собственности на квартиру и их с Игорем совместном имуществе.
– Квартира оформлена только на вас, на основании свидетельства о праве на наследство? – уточнил он.
– Да.
– В браке вы не делали в ней никаких существенных улучшений за счет общих средств, которые бы значительно увеличили ее стоимость?
– Нет. Мы там даже не жили, она стояла закрытая.
– Тогда ваш муж и его родственники не имеют на нее никаких законных прав, – констатировал юрист. – Моральное давление – это не юридическая категория. Мой вам совет: если хотите сохранить свое имущество и нервы, вам нужно действовать решительно.
Варвара действовала. Первым делом она поехала в ту самую квартиру и сменила замки. Просто на всякий случай. Потом она пришла в банк и подала заявление на выпуск отдельной дебетовой карты, на которую отныне будет перечисляться ее зарплата. Она методично, шаг за шагом, отсекала все пути, по которым ее могли бы сделать «общей».
Однажды вечером Игорь пришел с каким-то свертком. Он молча прошел на кухню, развернул его. Это были документы.
– Вот, – сказал он глухо, не глядя на нее. – Это оценка квартиры. Независимая. Я риэлтора вызывал.
Варвара замерла. Он все-таки сделал это. Привел постороннего человека в ее квартиру. Без ее ведома.
– Как ты туда попал? – спросила она ледяным тоном.
– У меня были ключи, – буркнул он.
– У тебя БЫЛИ ключи, – отчеканила она. – Больше их нет. Я сменила замки.
Игорь поднял на нее глаза. В них плескалось отчаяние и злость.
– Зачем ты все это делаешь? Зачем ты рушишь нашу семью? Из-за каких-то стен!
– Не из-за стен, Игорь! – она почти кричала. – Из-за уважения! Из-за того, что ты, мой муж, встал на одну доску с ними, с теми, кто считает меня дойной коровой! Ты заодно с ними решил, что мое – это ваше! Ты предал меня. Не они, а ты.
Он отшатнулся, как от удара.
– Я не предавал… Я просто хотел, чтобы всем было хорошо…
– Всем, кроме меня! – закончила она за него. – Ты даже не спросил, чего хочу я! Ты пришел с готовым решением: продать мою память, мое убежище, мою единственную подушку безопасности ради прихоти твоей сестры. Ты решил, что имеешь на это право.
И тут она произнесла ту самую фразу, которая уже несколько недель билась у нее в голове, ту, что стала квинтэссенцией всего происходящего. Она посмотрела ему прямо в лицо, в его растерянные, несчастные глаза, и сказала, разделяя каждое слово:
– А кто решил, что мое наследство – теперь общее?
Он молчал. Ответить было нечего. Все аргументы были исчерпаны, все маски сорваны. Осталась только голая, неприглядная правда: для него и его семьи она была лишь ресурсом. Ценным, но временным.
После этого разговора он собрал вещи и уехал к матери. Не как обиженный мальчик, а как проигравший солдат, отступающий на заранее подготовленные позиции. Варвара не плакала. Внутри была странная, выжженная пустота. Она ходила по их опустевшей квартире, и каждый предмет напоминал ей о том, чего больше нет. Вот кресло, в котором он любил смотреть футбол. Вот полка с его книгами. Это была их общая жизнь, которую разрушила не она. Ее разрушило чужое, всепоглощающее «мы», в котором не нашлось места для ее «я».
Прошла неделя. Вторая. От Игоря не было ни слуху, ни духу. Зато активизировались его родственники. Они начали обзванивать общих друзей, рассказывая душераздирающую историю о бедной, больной Зое Ивановне, которую черствая невестка довела до сердечного приступа, о несчастной Кате, у которой рухнула мечта всей жизни, и о благородном Игоре, который пытался спасти семью, но наткнулся на стену меркантильности и эгоизма. Некоторые верили. Некоторые звонили Варваре, пытаясь «вразумить» ее. Она просто перестала брать трубку с незнакомых номеров.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, она увидела во дворе Игоря. Он стоял у подъезда и ждал ее. Он похудел, осунулся. Вид у него был измученный.
– Нам надо поговорить, – сказал он, когда она подошла.
– Говори, – она не пригласила его подняться.
– Варя, я… я все понял. Я был неправ. Мама, Катя… они перегнули палку. И я тоже. Я хочу вернуться. Давай попробуем все сначала.
Он смотрел на нее с надеждой. Той самой, с которой смотрят на последнюю электричку, уходящую с перрона. Но Варвара смотрела сквозь него. Она видела не раскаявшегося мужа. Она видела человека, который попробовал жить по-другому, в своей привычной системе координат, и ему там не понравилось. Возможно, его пилили мать и сестра, теперь уже за то, что он не смог «решить вопрос». Возможно, он просто соскучился по комфорту и привычному укладу жизни. Но в его словах не было главного – понимания глубины предательства.
– Сначала не получится, Игорь, – тихо ответила она. – Мы не можем «развидеть» то, что увидели друг в друге. Ты увидел во мне эгоистку. А я увидела, что для тебя я, мои чувства, мое прошлое – все это не имеет значения по сравнению с желаниями твоей родни. Ты готов был продать часть меня, чтобы удовлетворить их. Как после этого жить вместе?
– Но я изменюсь! Я обещаю! – в его голосе зазвучало отчаяние.
– Ты не изменишься. Потому что ты не считаешь, что делал что-то не так. Ты считаешь, что просто выбрал неправильную тактику. Ты вернешься, и все начнется снова. Через год, через два. Как только у твоей семьи появится новая «гениальная идея», требующая вложений. Нет, Игорь. Я больше в эти игры не играю.
Она обошла его и вошла в подъезд, не оглянувшись. Она слышала, как он окликнул ее, но не остановилась. Поднявшись в свою квартиру, она закрыла за собой дверь на все замки. Тишина больше не казалась давящей. Она была… чистой. Прозрачной. В ней не было чужих голосов, чужих желаний и чужих манипуляций.
Варвара прошла в комнату и села на диван. Впереди была неизвестность. Развод, раздел имущества – того, что было нажито совместно. Осуждение со стороны его семьи и части общих знакомых. Одиночество. Но впервые за долгие месяцы она дышала полной грудью. Она отстояла себя. Да, цена была высока – разрушенный брак. Но альтернатива – медленно раствориться в чужой семье, потерять себя, свое достоинство, свою волю – была бы еще страшнее. Она посмотрела в окно, на огни ночного города. Где-то там, в одной из этих квартир, сейчас сидел ее, теперь уже почти бывший, муж, и его семья утешала его, наверняка проклиная «эту тварь». Но это было уже неважно. Это была их история. А у нее теперь начиналась своя. И никто больше не посмеет решать за нее, что в ее жизни является «общим».
