— Кристин, а где у нас документы на машину лежали? Я что-то в своём столе найти не могу, — голос Виктора, чуть приглушённый, доносился из спальни. Ответа не последовало — только эхо его собственных слов растворилось в просторной квартире. Он нахмурился, вспомнив, что жена ушла на свой новомодный пилатес, после которого всегда возвращалась в приподнятом настроении.
Раздражённо цокнув языком, он продолжил поиски. Виктор был человеком порядка, до педантичности. Все важные бумаги он хранил в одном месте, в кожаном портфеле в ящике своего рабочего стола. Но ПТС там не было. Он методично проверил другие ящики, заглянул в папку с документами на квартиру, даже в коробку со старыми счетами. Пусто. Может, Кристина переложила? Он направился к их общему комоду в спальне. В его ящиках всегда царил идеальный порядок. В её — хаос из шёлка, кружев и ярких этикеток.
Он открыл её верхний ящик, поморщившись от приторно-сладкого запаха её духов. Среди вороха белья он ничего не нашёл. Открыл второй, где лежало постельное бельё. Идеальные стопки накрахмаленных простыней. И под ними, на самом дне, его пальцы наткнулись на что-то твёрдое и чужеродное. Это была папка. Обычная канцелярская папка из дешёвого синего картона, совершенно не вязавшаяся с глянцевым миром его жены.
Любопытство взяло верх над раздражением. Он вытащил её и положил на кровать. Внутри была толстая стопка бумаг. Он достал верхний лист. Мелкий шрифт, серая бумага. Шапка документа заставила его замереть: «Договор потребительского микрозайма». Название компании — «Деньги в срок» — звучало как злая насмешка. Сумма: тридцать тысяч рублей. Заёмщик: Воробьёва Кристина Игоревна. Его жена. Он почувствовал, как холодок пробежал по спине.
Он вынул второй лист. «Твой Актив». Пятьдесят тысяч. Третий. «Наличные решения». Сорок пять. Он перебирал эти листы, как игрок в карты с плохой раздачей. Названия контор сменяли друг друга, одно было пошлее другого: «Экспресс Финанс», «Капуста», «ГлавЗайм». Суммы складывались в его голове в единое, чудовищное число, от которого заломило в висках. Он смотрел на даты. Вот договор, заключённый почти год назад. А вот — недельной давности, с таким процентом, что это было уже не ростовщичество, а открытый грабёж. Она брала новые займы, чтобы покрыть проценты по старым, затягивая на своей шее петлю из долгов.
Он не стал считать до конца. Смысла не было. Он молча закрыл папку. Внутри него что-то сломалось, но снаружи он оставался невозмутим. Он прошёл на кухню и положил эту синюю папку ровно по центру идеально чистого кухонного стола. Как главное блюдо на ужине для приговорённых. Затем сел на стул и стал ждать.
Через час в замке щёлкнул ключ. Вошла Кристина. Вся сияющая, в дорогих легинсах, которые она так хотела, с новой спортивной сумкой через плечо. Она пахла успехом, фитнесом и дорогим парфюмом.
— Привет, милый! Представляешь, мне сегодня тренер сказал…
Она замолчала на полуслове. Её взгляд упал сначала на его неподвижную фигуру, а потом — на синюю папку на столе. Яркий румянец на её щеках медленно сменился мертвенной бледностью. — О, это… это просто старые бумаги, Вить. Я хотела выбросить, забыла, — она попыталась улыбнуться, но губы её не слушались.
— Сядь, — его голос был тихим, почти шёпотом, и от этого ей стало невыносимо жутко. Он не двинулся с места, просто кивнул на стул напротив. Она медленно, словно на ватных ногах, подошла и опустилась на стул, не сводя глаз с папки.
— Витя, я могу всё объяснить. Это не совсем то, что ты подумал. У меня были небольшие трудности, я почти всё решила сама.
Он усмехнулся. Беззвучно, одними глазами.
— Я только что выставил машину на продажу. Объявление висит уже пятнадцать минут. Суммарный долг, по моим самым скромным подсчётам, приближается к миллиону. Это без последних штрафов. Стоимости машины как раз должно хватить, чтобы закрыть всё это. И чтобы у меня не осталось никаких обязательств перед этими… конторами.
Кристина смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас и непонимание.
— Машину? Ты продаёшь нашу машину? Ты… ты в своём уме? Ты не имеешь права! Я тебе не позволю! — слова вылетели из Кристины прежде, чем она успела их обдумать. Это была инстинктивная реакция, крик утопающего, хватающегося за соломинку.
Виктор даже не повернул головы. Он медленно поднялся со стула, подошёл к холодильнику, достал бутылку с водой и налил себе полный стакан. Он двигался спокойно, размеренно, будто её выкрик был не более чем фоновым шумом, звуком проехавшего за окном автомобиля. Эта его невозмутимость выводила из себя сильнее любого крика.
— У тебя нет выбора, Кристина, — сказал он, сделав глоток. — Был. Ты его делала каждый раз, когда подписывала очередную из этих бумажек. Теперь выбор делаю я.
Бледность на её щеках сменилась неровными красными пятнами. Страх уступал место гневу — горячему, спасительному.
— Нашу машину! Ты хочешь продать нашу общую машину из-за каких-то дурацких долгов, которые я бы и так погасила! Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Ты рушишь нашу семью! Из-за денег!
Она вскочила со стула. Её голос, обычно мурлыкающий и бархатный, обрёл резкие, визгливые нотки.
— Ты думаешь, мне нравилось унижаться перед этими… людьми? Думаешь, я для себя это делала? Я старалась соответствовать! Твоя жена должна выглядеть как жена успешного человека, а не как продавщица из придорожного кафе! Все эти вещи, фитнес, салоны — это наш имидж! Наше лицо! Или ты хотел, чтобы я ходила в обносках, пока жёны твоих партнёров обсуждают за спиной, что ты на мне экономишь?
Она говорила быстро, захлёбываясь словами, выстраивая вокруг себя стену из оправданий. Она уже почти сама поверила в то, что её тайные долги были не слабостью, а жертвой во имя их общего блага.
— Я создавала уют! Я делала так, чтобы тебе было не стыдно приводить домой гостей! А ты… ты всё сводишь к деньгам! Такой мелочный! Посчитал всё до копейки!
Виктор допил воду и поставил стакан в раковину. Он повернулся к ней, и в его глазах не было ни капли сочувствия. Только холодный, препарирующий интерес, как у энтомолога, разглядывающего жука.
— Имидж, говоришь? Соответствовать? — он снова усмехнулся, и эта усмешка была для неё как пощёчина. — Скажи, Кристина, как ты думаешь, наш имидж сильно бы укрепился, если бы к нам домой пришли люди из конторы под названием «Наличные решения»? Или, может, коллекторы из «БыстроДенег»? Они обычно не церемонятся. Представляешь, как эффектно это смотрелось бы на фоне твоего итальянского гарнитура?
Он шагнул к ней, и она невольно отступила.
— Ты не уют создавала. Ты строила декорацию. И когда деньги на краску закончились, ты начала брать в долг у тех, кто сдирает за это три шкуры. Ты не жертва, Кристина. Ты просто лгунья, которая не знает цены деньгам, потому что никогда их не зарабатывала.
Это было прямое попадание. Обвинение в праздности и лжи ударило по самому больному.
— Да как ты… Ты просто хочешь меня унизить! Всегда хотел! Чтобы я зависела от тебя, от твоих подачек! Чтобы просила у тебя на каждую шпильку! Тебе просто нравится чувствовать свою власть!
Он молча смотрел на неё, давая ей выговориться. А потом достал из кармана телефон. Экран вспыхнул, осветив его лицо снизу, сделав его похожим на каменную маску. Он провёл пальцем по экрану.
— Уже три сообщения и один пропущенный звонок. Люди интересуются. Машина в хорошем состоянии, цена адекватная. Думаю, до вечера её уже заберут.
Кристина замерла. Её тирада оборвалась на полуслове. Он не спорил с ней. Он не опровергал её обвинений. Он просто действовал. Пока она кричала о высоком, о чувствах и имидже, он занимался делом — продавал их прошлое, чтобы расплатиться за её ложь. И в этот момент она поняла, что все её слова — просто пустой звук. Он её не слышал. Он уже принял решение, и поезд ушёл.
Его спокойствие было хуже пытки. Кристина смотрела на экран телефона в его руке, на эти вспыхивающие уведомления от чужих, незнакомых людей, которые прямо сейчас, в эту самую минуту, приценивались к её машине. К её свободе, её статусу, её жизни. И она поняла, что все её крики, обвинения и манипуляции разбились о его холодную решимость, как волны о скалу. Он не играл в её игру. Он закончил партию, перевернув доску.
Она развернулась и, не говоря ни слова, быстрым шагом ушла в спальню. Виктор не остановил её. Он слышал, как она заперла за собой дверь. Не хлопая, а с тихим, зловещим щелчком. Он остался на кухне, глядя в окно. Город жил своей жизнью, люди спешили по делам, и никому не было дела до маленькой войны, разразившейся в этой идеально обставленной квартире. Он не чувствовал ни злорадства, ни победы. Только выжженную пустоту и странное, горькое облегчение.
За дверью спальни Кристина лихорадочно набирала номер. Её пальцы дрожали, но голос, когда она заговорила, был полон слёзной обиды и праведного гнева.
— Мама? Приезжай, пожалуйста. Срочно… Он… Витя с ума сошёл. Он продаёт нашу машину! Просто так, представляешь? Нет, я не знаю, что на него нашло, он просто взбесился из-за какой-то мелочи… Да, он здесь. Поговори с ним, умоляю. Он тебя послушает.
Она говорила прерывистым шёпотом, тщательно выстраивая картину своего унижения. В её версии не было синей папки и десятков микрозаймов. Была только она — невинная жертва — и он, обезумевший от непонятной ярости тиран, разрушающий их семейное гнездо. Положив трубку, она почувствовала, как к ней возвращается уверенность. Мать её всегда защищала. Мать умела ставить на место любого, кто смел обидеть её девочку. Сейчас приедет она и всё исправит.
Через полчаса раздался резкий, требовательный звонок в дверь. Виктор открыл. На пороге стояла Алина Борисовна, мать Кристины. Ухоженная женщина лет пятидесяти пяти, с такой же идеальной укладкой, как у дочери, и взглядом генерала перед смотром войск. Она смерила зятя холодным взглядом с головы до ног.
— Виктор, я надеюсь, у тебя есть веская причина, чтобы доводить мою дочь до такого состояния? Она звонила мне в истерике.
Из спальни тут же вышла Кристина. Она встала за плечом матери, как за каменной стеной, и посмотрела на мужа с вызовом.
— Мама, он хочет продать машину. Нашу машину! — её голос снова обрёл силу.
Алина Борисовна вошла в квартиру, не дожидаясь приглашения.
— Машину? — она презрительно хмыкнула. — Виктор, я всегда считала тебя разумным человеком. Семьи решают проблемы вместе, а не распродают имущество сгоряча из-за плохого настроения. Что бы там ни случилось, это не повод так себя вести. Мужчина должен быть опорой, а не разрушителем.
Она говорила властно, назидательно, не давая ему вставить ни слова. Она пришла сюда не разбираться. Она пришла выносить вердикт.
— Ты сейчас же снимешь это своё объявление и извинишься перед Кристиной. Любые недопонимания можно решить разговором.
Виктор молча выслушал её тираду. Он смотрел не на неё, а на Кристину, которая стояла за её спиной с торжествующим видом. Затем он медленно повернулся, прошёл к кухонному столу, взял синюю папку и протянул её тёще.
— Вот, Алина Борисовна. Посмотрите. Это «недопонимание».
Алина Борисовна с недоумением взяла папку. Она с брезгливой миной открыла её, ожидая увидеть какие-то незначительные счета или квитанции. Её идеально выщипанные брови слегка приподнялись, когда она увидела шапку первого договора. Её палец с безупречным маникюром скользнул по строчкам. Она вытащила второй лист. Третий. Выражение её лица менялось с каждой секундой. Уверенность сменилась недоумением, затем — шоком. Она переводила взгляд с сумм на названия компаний, и её лицо медленно каменело.
Кристина, не понимая, что происходит, заглянула ей через плечо.
— Мам, это просто…
— Молчи, — отрезала Алина Борисовна, не глядя на неё.
Она дошла до середины стопки, захлопнула папку и положила её на стол с таким звуком, будто бросила на крышку гроба ком земли. Затем она медленно подняла глаза на свою дочь. В её взгляде не было ни сочувствия, ни желания защитить. Только ледяное, всепоглощающее презрение. Это был взгляд, которым смотрят на что-то чужое, глупое и безнадёжно испорченное.
— Я думала, я вырастила тебя умнее, Кристина, — произнесла она тихо, но каждое слово ударило Кристину, как хлыст.
Она развернулась и, не сказав больше ни слова ни дочери, ни зятю, направилась к выходу. Дверь за ней закрылась с тихим щелчком. Тяжёлая артиллерия развернулась и нанесла удар по своим же позициям, оставив на поле боя выжженную землю и одинокую, полностью разгромленную фигуру Кристины.
Щелчок замка за ушедшей матерью прозвучал в оглушительной тишине квартиры как выстрел. Кристина осталась стоять посреди гостиной, одна, полностью разгромленная. Последний бастион пал. Последний союзник не просто отступил, а перешёл на сторону врага, вынеся ей приговор одним только взглядом. Весь её мир, построенный на внешней красоте, восхищении и поддержке, рассыпался в прах за какие-то полчаса. Она смотрела на Виктора, но видела перед собой уже не мужа, а чужого, незнакомого человека. Судью и палача в одном лице.
Он не смотрел на неё. Он подошёл к столу и снова взял в руки синюю папку. Медленно, с каким-то ритуальным спокойствием, он начал раскладывать листы с договорами в одну линию на гладкой поверхности столешницы. Один за другим. «БыстроДеньги», «Твой Капитал», «Наличные решения». Это походило на пасьянс, который раскладывает сама смерть, и ставкой в этой игре была её жизнь.
В кармане его джинсов завибрировал телефон. Звук был неестественно громким в этой мёртвой тишине. Виктор достал его, взглянул на экран и принял вызов.
— Да, слушаю, — его голос был ровным, деловым. — Да, актуально. Состояние отличное, один владелец. Никаких проблем. Вам удобно будет подъехать через час? Хорошо. Оплата наличными, как и договаривались. Адрес я сейчас скину. Жду.
Он сбросил вызов и положил телефон на стол рядом с последним разложенным договором. Он не сказал ей ни слова, но она всё поняла. Час. У неё остался всего час её прежней жизни. Она стояла и смотрела, как он, словно хирург, готовится к операции по ампутации их общего прошлого.
Он поднял на неё глаза. В них не было ни гнева, ни ненависти. Только усталость и окончательность.
— Знаешь, я ведь не сразу всё понял, — заговорил он тихо, не повышая голоса. — Думал, ты просто любишь красивые вещи. Что это твоя маленькая слабость. Я работал, старался, чтобы у тебя всё это было. Мне казалось, это делает тебя счастливой. А ты в это время шла в эти клоповники и ставила свою подпись под этими… — он брезгливо кивнул на бумаги, — …унизительными бумажками. Ты покупала одну сумку, а за спиной у меня продавала наше будущее. По кусочкам. По тридцать, по пятьдесят тысяч за раз.
Он помолчал, давая словам впитаться в воздух, стать частью интерьера этой комнаты, как дорогая мебель или шёлковые подушки на диване.
— Теперь, чтобы рассчитаться со всеми твоими кредитами, милая моя, придётся продать нашу машину! Надеюсь, все эти сумки, туфли и шмотки принесли тебе удовольствие, потому что после развода у тебя останутся только они и никаких денег!
Фраза прозвучала не как угроза, а как бухгалтерский отчёт. Сухо и беспощадно. Кристина молчала. Она не могла произнести ни звука. Слов больше не было.
Ровно через час в дверь позвонили. Виктор пошёл открывать. Она слышала приглушённые мужские голоса в прихожей, шуршание бумаг. Потом он вернулся на кухню. В его руке была толстая, тугая пачка пятитысячных купюр, перетянутая банковской резинкой. Он бросил её на стол поверх договоров. Звук падения денег на бумагу был глухим и окончательным.
Он не стал пересчитывать. Просто взял эту пачку вместе со всей стопкой договоров.
— Я иду закрывать твои счета. Все до единого. Ключи от квартиры можешь оставить на столе, когда будешь уходить.
Он развернулся и пошёл к выходу. Не оглядываясь. Кристина осталась одна посреди идеальной квартиры. Её взгляд скользнул по комнате. Вот та самая сумка, из-за которой она взяла первый займ. Вон те туфли, купленные на деньги от второго. Итальянский торшер, за который пришлось подписать третий договор. Вещи. Красивые, дорогие, мёртвые вещи. Они больше не радовали. Они смотрели на неё, как молчаливые соучастники её преступления. Она была королевой в своём маленьком, глянцевом королевстве. И только что её трон, её казна и её будущее вышли за дверь, оставив её наедине со своей пустой и идеально обставленной тюрьмой…
