— Валера, кто такой Семён Аркадьевич?
Он оторвался от ноутбука, на экране которого застыли какие-то разноцветные графики, и посмотрел на неё с лёгким раздражением, как назойливую муху, сбившую его с важной мысли. Он сделал глоток остывшего чая из большой кружки с надписью «CEO of my own life».
— Понятия не имею. Какой-то твой очередной родственник из Саратова? Прости, я не запоминаю всех этих троюродных племянников. Я сейчас занят, Вер.
Вера не сдвинулась с места. Она стояла посреди кухни, всё ещё держа в руке телефон, который, казалось, прирос к её ладони. Её лицо было лишено всякого выражения, но именно эта неподвижность и пугала.
— Он не мой родственник. Он сказал, что представляет интересы компании «БыстроДеньги». Он сказал, что у нас просрочка по договору займа. Пятьдесят восемь тысяч рублей. С учётом процентов.
Валера поморщился, словно от зубной боли, и снова уставился в экран.
— Это просто операционные издержки, Вер. Небольшой кассовый разрыв. Я же тебе объяснял, в любом бизнесе бывают такие моменты. Мы продали аппараты, деньги скоро придут на счёт, я всё закрою. Это стандартная процедура, не нужно делать из этого трагедию.
Он говорил это своим обычным тоном — снисходительным тоном гуру, объясняющего дикарю основы мироздания. Он всегда так говорил, когда речь заходила о его «проекте». Он не работал, он «развивал стартап». Он не тратил деньги, он «инвестировал». Он не проваливался, у него были «точки роста на фоне негативной динамики рынка».
— Аппараты мы продали три недели назад, — её голос был таким же ровным и бесцветным, как кухонный кафель. — Деньги должны были прийти в течение трёх дней. Где они, Валера?
— Возникли… некоторые логистические сложности с переводом, — он начал нетерпеливо барабанить пальцами по столу. — Покупатель оказался немного мутным, пришлось переоформлять документы. Вер, это технические детали, тебе не обязательно в это вникать. Главное, что процесс идёт.
Она сделала шаг к столу. Медленный, выверенный, хищный шаг.
— Этот Семён Аркадьевич сказал, что это уже третий займ за два месяца. Первый был на тридцать тысяч. Второй — на сорок. Ты же сказал, что деньги от продажи аппаратов полностью покроют аренду и неустойку. Ты мне показывал расчёты.
Его лицо начало терять свою уверенную маску. Раздражение сменилось плохо скрытой тревогой.
— Ну… да. Почти. Понимаешь, возникли непредвиденные расходы. Ребрендинг потребовал вложений, нужно было оплатить услуги дизайнера за новый логотип…
— Какой ребрендинг, Валера? — она произнесла это почти шёпотом, но в этом шёпоте было больше угрозы, чем в любом крике. — У тебя было три аппарата с морковными палочками, которые никто не покупал! Ты собирался переклеить на них наклейку и назвать это ребрендингом?!
— Ты не понимаешь! Это психология потребителя! Упаковка решает всё! Я почти договорился о новой точке в фитнес-центре, но для этого нужен был обновлённый концепт!
Она смотрела на него долго, не моргая. Словно изучала неизвестный науке вид насекомого. А потом задала последний вопрос.
— Семён Аркадьевич назвал мои паспортные данные. Серию, номер, кем и когда выдан. Откуда они у него, Валера?
И тут он сломался. Он отвёл взгляд, уставился на жирное пятно на столешнице и пробормотал:
— Там был ещё один займ. Небольшой. На твоё имя. Просто у меня лимит был исчерпан. Там всё просто, нужен был только скан паспорта, я сфотографировал, когда ты спала. Я собирался всё вернуть до того, как тебе бы начали приходить уведомления. Я всё контролировал.
Вера слушала его, и её лицо медленно превращалось в камень. Она видела не мужа. Она видела перед собой чужого, скользкого человека, который украл у неё не только деньги, отложенные на первый взнос по ипотеке. Он украл её имя. Украл её сон. Украл её будущее. И всё это он называл «техническими деталями».
Он ждал, что она заплачет. Или начнёт кричать, бить посуду, делать что-то предсказуемое, что-то, с чем он знал бы, как справиться. Он мог бы обнять её, сказать, что всё это временно, что гениям всегда приходится трудно вначале. Он уже репетировал в голове успокаивающие фразы. Но она молчала. И это молчание было страшнее любого крика. Она просто смотрела на него, и в её взгляде он видел, как рушится что-то большое, что-то, что он всегда считал незыблемым — её вера в него.
И тогда он решил, что лучшая защита — это нападение. Он резко отодвинул стул, который с противным скрежетом проехался по плитке, и встал во весь рост, пытаясь заполнить собой всё пространство кухни. Он хотел казаться большим, значительным, сильным.
— А чего ты ожидала, Вера? — его голос обрёл проповеднические нотки. — Что мы всю жизнь проживём в этой съёмной конуре? Будем считать копейки, радоваться отпуску в Турции раз в два года? Ты этого хотела? Жизни, как у всех? Серой, скучной, предсказуемой? Я пытался вытащить нас из этого болота! Я пытался построить что-то своё, настоящее! А ты… ты никогда в меня не верила.
Он обвёл рукой их маленькую кухню, словно указывая на тюремную камеру.
— Ты мыслишь категориями зарплаты и отпуска. Стабильности. Это слово — «стабильность»! Как оно мне ненавистно! Это слово для рабов, для планктона! Я мыслю категориями масштабирования, захвата рынка, венчурных инвестиций! Да, я рискнул! Все великие люди рисковали! Форд, Джобс, Маск — они все ставили на кон всё, что у них было! И их женщины их поддерживали! Они были их опорой! А ты? Что делала ты? Вздыхала каждый раз, когда я говорил о новом плане. Спрашивала, когда мы наконец купим диван. Диван, Вера! Я говорю о будущем, а ты — о диване! Ты своим мещанством, своей приземлённостью душила во мне любую инициативу! Ты хотела не мужа, а банкомат с функцией выноса мусора!
Он говорил страстно, почти вдохновенно. В своих глазах он был непонятым пророком, страдальцем, которого распинает толпа обывателей в лице его собственной жены. Он почти сам поверил в ту картину, которую рисовал.
Вера слушала его молча, склонив голову набок. Она дала ему закончить. Дала выплеснуть весь этот поток высокопарной чуши. Когда он замолчал, ожидая её реакции — возможно, раскаяния, — она тихо спросила:
— Захвата рынка, Валера? Рынка морковных палочек в трёх фитнес-клубах на окраине города? Джобс? Маск? Ты серьёзно сравниваешь себя с ними? Они создавали технологии, меняли мир! А ты не смог продать даже безглютеновые хлебцы, которые покрылись плесенью в твоём аппарате, потому что ты забыл продлить договор с поставщиком электроэнергии!
И тут её прорвало. Её голос, до этого ровный и мёртвый, обрёл металлическую твёрдость и ударил по нему, как кувалдой. Она не повышала его до крика, она чеканила слова, вбивая их в него, как гвозди.
— Какой из тебя бизнесмен, Валера?! Ты вбухал все наши сбережения в эту свою «гениальную идею», а теперь нам звонят коллекторы! Ты оставил нас без копейки! Иди работай на стройку, на завод, куда угодно! Но чтобы через неделю принёс домой реальные деньги!
Она сделала шаг вперёд, и он инстинктивно отступил.
— Ты не «рисковал». Ты играл. Ты играл в бизнесмена, как ребёнок играет в войнушку. Нарисовал себе логотип, заказал визитки, назвал себя CEO и сел ждать, когда на тебя посыплются миллионы. Только ты играл не на свои фишки, а на наши деньги! На деньги, которые я откладывала пять лет, отказывая себе во всём! Ты говорил, что это «инвестиция», которая вернётся сторицей. Где она, Валера? Где твоя сторица? В кармане у Семёна Аркадьевича?
Её взгляд упал на его кружку на столе. «CEO of my own life». Она презрительно усмехнулась.
— Ты даже не мошенник. Те — умные, они продумывают ходы. Ты просто инфантильный дурак, который начитался мотивирующих книжек и решил, что он избранный. Но ты не избранный, Валера. Ты — банкрот. И ты утащил меня за собой на дно.
Его лицо, только что бывшее багровым от праведного гнева, медленно побледнело, обретая сероватый, нездоровый оттенок. Все его заготовленные аргументы, все эти красивые слова о «видении» и «риске» рассыпались в прах под её ледяным напором. Он смотрел на неё, как будто видел впервые: не жену, не соратницу, а холодного, беспристрастного судью, который только что зачитал ему обвинительный приговор. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, возможно, снова броситься в атаку, но слова застряли в горле. Он был разбит.
Вера видела это. Она видела, как сдулся его гонор, как поникли его плечи. И она поняла, что спорить с ним о его «гениальности» — это всё равно что пытаться утопить рыбу. Он жил в этой выдуманной реальности, дышал ею. Чтобы до него достучаться, нужно было вытащить его из этого аквариума и бросить на раскалённый асфальт реальности. И она знала, как это сделать.
Она прекратила наступление. Её голос снова стал тихим, но теперь в нём не было мёртвой пустоты. В нём появился новый, деловой тон. Тон человека, который больше не тратит время на эмоции, а решает конкретную, неотложную проблему.
— Спорить с тобой бесполезно, Валера. Ты всё равно не поймёшь. Ты будешь до последнего доказывать, что чёрное — это просто очень тёмный оттенок белого. Так что давай оставим философию. Поговорим о вещах простых, как молоток. У нас есть долг. Большой долг. Его нужно отдавать.
Он с надеждой поднял на неё глаза. Может быть, она предлагает конструктивный диалог? Может, они сейчас вместе сядут и составят новый бизнес-план?
— Да, да, конечно! Я уже думаю над новым проектом. Есть одна ниша, совершенно свободная! Автоматизированные пункты по ремонту обуви. Это золотое дно, Вер! Я набросаю презентацию, мы найдём инвестора…
Она прервала его не словом, а движением. Она медленно подняла руку, выставив ладонь вперёд. Знак «стоп».
— Нет, — сказала она так спокойно, что это прозвучало оглушающе. — Больше никаких проектов. Никаких презентаций. Никаких инвесторов. Твоя карьера бизнес-стратега окончена. С сегодняшнего дня.
Она обошла стол и остановилась прямо перед ним, глядя ему в глаза сверху вниз. Он сидел на стуле, съёжившись, и казался маленьким и жалким.
— Ты наделал долгов. Теперь ты будешь их отрабатывать. Не головой. Твоя голова принесла нам только убытки. Ты будешь отрабатывать их руками.
Он непонимающе захлопал ресницами.
— Что ты имеешь в виду?
И тут она нанесла удар. Медленный, точный и невероятно унизительный.
— Я имею в виду, что завтра в семь утра ты встанешь и пойдёшь искать работу. Настоящую работу. Мне плевать, какую. Иди работай на стройку, на завод, куда угодно! Грузчиком на склад, разнорабочим, помощником плиточника. Мне всё равно. Но чтобы через неделю ты принёс домой реальные деньги. Не «потенциальную прибыль», не «будущие дивиденды», а мятые, пахнущие потом купюры.
Для него это было хуже пощёчины. Он, человек с высшим образованием, интеллектуал, стратег… и стройка? Завод? Он смотрел на свои руки — мягкие, с ухоженными ногтями, созданные для клавиатуры и смартфона, а не для лопаты.
— Ты… ты с ума сошла? — пролепетал он. — Какая стройка? У меня диплом… Я… Ты хочешь меня унизить? Растоптать моё достоинство?
— Достоинство? — она горько усмехнулась. — Твоё достоинство закончилось в тот момент, когда ты втайне от меня сфотографировал мой паспорт, чтобы взять очередной микрозайм. У тебя больше нет достоинства, Валера. У тебя есть только долг. И ты будешь платить. Я хочу видеть на твоих руках мозоли. Я хочу, чтобы ты приходил домой и падал от усталости, а не от творческих мук. Ты слишком долго играл во взрослую жизнь. Пора повзрослеть по-настоящему.
Прошла неделя. Неделя тягучего, вязкого молчания, которое было плотнее и тяжелее любого крика. Они двигались по квартире, как два призрака, случайно оказавшиеся в одном пространстве, обходя друг друга по широкой дуге, не встречаясь взглядами. Воздух в их доме стал густым, его можно было резать ножом. Вера приходила с работы, молча разогревала себе ужин, ела, глядя в стену, и уходила в спальню. Она не спрашивала его ни о чём. Ультиматум был поставлен. Теперь она ждала.
В пятницу вечером она вернулась домой чуть позже обычного. Задержалась на работе, разбирая квартальные отчёты — мир реальных цифр, дебетов и кредитов, мир, в котором нельзя было спрятаться за красивыми словами о «концепции». Войдя в квартиру, она сразу поняла, что ничего не изменилось. Не было запаха уличной пыли на его одежде, не было той особой, тяжёлой усталости в воздухе, которая бывает после физического труда. Была всё та же застоявшаяся атмосфера нереализованных амбиций.
Он сидел на кухне. За тем же столом, на том же стуле. Но перед ним был не ноутбук, а большой лист ватмана. Он был весь исчерчен какими-то схемами. Кружочки, соединённые стрелочками, квадратики с надписями, графики, похожие на кардиограмму умирающего. Его глаза горели тем самым нездоровым, лихорадочным блеском, который она так хорошо знала. Он был полностью поглощён своим занятием, водя по бумаге дорогим механическим карандашом, и даже не услышал, как она вошла.
Вера молча подошла к столу и посмотрела на его творение. Под главным, самым большим кругом было аккуратно выведено: «Децентрализованная платформа для обмена неиспользованными скидочными купонами. Экосистема лояльности 2.0».
Она не почувствовала ни злости, ни разочарования. Она не почувствовала вообще ничего. Пустота. Выжженная дотла пустыня там, где раньше было сердце.
— Новый проект, Валера? — её голос прозвучал так тихо и обыденно, будто она спросила, будет ли он чай.
Он вздрогнул и резко поднял голову. На его лице мелькнуло что-то вроде досады от того, что его прервали в момент творческого экстаза.
— Вера! Ты… ты не поймёшь! Это прорыв! Я всё продумал! Рынок абсолютно пустой, монетизация на нескольких уровнях, синергия пользовательского опыта…
Она медленно опустила свою сумку на пол.
— Я вижу, неделя прошла продуктивно. Ты даже не пытался, да? Не открыл ни одного сайта с вакансиями. Не сделал ни одного звонка.
— Зачем?! — он вскочил, его глаза снова запылали. — Зачем мне тратить время на эту рабскую работу, когда я могу создать то, что обеспечит нас на всю жизнь?! Ты просила реальные деньги? Вот они! Здесь! — он хлопнул ладонью по ватману. — Здесь миллионы! Нужно только немного времени, чтобы всё запустить!
Она смотрела на него. На его горящие глаза, на его дрожащие от возбуждения руки, на эту нелепую схему на столе. И она поняла, что он неисправим. Он был не просто мечтателем. Он был наркоманом, и его наркотиком были иллюзии. А она была его главным ресурсом для покупки новой дозы.
— Знаешь, Валера, — начала она так же тихо, но теперь в её голосе звенела сталь. — Вся твоя жизнь — это один большой, провальный стартап. Твоя основная идея — «гениальный Валерий покоряет мир». Но ты никогда не мог продумать монетизацию. Ты всегда жил за чужой счёт. Сначала за счёт родителей, теперь за мой. Ты не создатель. Ты паразит. Ты генератор шума. Белого шума из бессмысленных идей, которым ты пытаешься заглушить свою собственную никчёмность.
Каждое её слово было маленьким, идеально заточенным скальпелем. Он отшатнулся, словно она его ударила.
— Ты… ты… — он задохнулся от возмущения. — Ты просто завидуешь! Ты боишься большого мира, боишься успеха! Поэтому ты пытаешься затащить меня в своё болото!
— Успеха? — она криво улыбнулась. — Для успеха нужно что-то делать. А ты только рисуешь кружочки. Ты не придумал ничего, Валера. Ты просто вор. Ты украл наши деньги, украл моё спокойствие, моё будущее. И знаешь, что самое страшное? Ты даже не понимаешь этого. Ты искренне веришь в эту чушь. Тебя нет. Есть только оболочка, которая потребляет кислород и генерирует долги.
И тут он взорвался. Но это был не гнев, а ядовитая, концентрированная ненависть.
— Да, я верил! И я верил бы дальше, если бы не ты! Ты — чёрная дыра, которая засасывает любой свет! Ты не просто не верила. Ты убивала. Методично, каждый день. Своими вздохами, своими вопросами про диван, своим тупым, мещанским взглядом на жизнь! Я мог бы стать кем угодно! Но я жил с тюремщиком, который каждый день подпиливал мне крылья! Ты убила во мне мечту! Ты убила во мне всё живое! Ты радуешься, что превратила меня в банкрота, потому что теперь я такой же, как ты — серый, ничтожный винтик в системе! Это была твоя цель, да?!
Они стояли друг напротив друга посреди кухни. Два совершенно чужих человека, которые только что высказали друг другу самую страшную правду. Между ними на столе лежал лист ватмана — надгробие их совместной жизни. Больше не было ни любви, ни ненависти, ни злости. Только пепел. Выжженное до основания поле, на котором уже никогда ничего не вырастет. На кухне было тихо. И эта тишина была окончательной…
