— Ты совсем с ума сошёл?! Как ты мог без моего ведома отдать своему бездельнику-братцу наши деньги на покупку игрового компьютера?! Это же было на ремонт в детской!
Голос Марины не срывался, не дрожал. Он был ровным и твёрдым, как стальной прут, и от этого звучал в пустой, гулкой комнате особенно страшно. Павел замер на пороге, не решаясь войти. Он нашёл её здесь, в будущем сердце их дома, которое сейчас представляло собой жалкое зрелище: ободранные до бетона стены, скрутки проводов, торчащие из дыр в штукатурке, и голый пол, покрытый слоем строительной пыли. Посреди этого хаоса на старом перевёрнутом ведре сидела его беременная жена. В её руке светился экран телефона.
Павел медленно подошёл ближе. На экране красовалась фотография: глянцевый чёрный системный блок, переливающийся всеми цветами радуги, рядом — огромный изогнутый монитор и новенькая игровая периферия. Под этим великолепием сияла подпись его младшего брата Виталика: «Спасибо лучшему брату! Теперь стримы попрут!».
— Ты видел? — тихо спросила Марина, не отрывая взгляда от телефона. Она говорила так, словно обсуждала прогноз погоды, и эта отстранённость пугала Павла больше, чем любой крик.
— Марин, ну… — начал он, переминаясь с ноги на ногу и чувствуя, как липкий пот выступает на лбу. — Ты пойми, он так просил. Это же не просто игрушка, это инвестиция в его будущее. Он блогером станет, стримером. Он всё вернёт, ещё и с процентами. Это же сейчас такие деньги приносит, ты не представляешь.
Марина медленно подняла на него глаза. Павел невольно отступил на шаг. В её взгляде не было ни обиды, ни слёз, только выжженная дотла пустыня. Она медленно встала, аккуратно, по-матерински положив ладонь на свой уже заметно округлившийся живот.
— Инвестиция, — повторила она, пробуя слово на вкус, как яд. — Ты отобрал деньги у своего ещё не родившегося ребёнка, чтобы купить дорогую игрушку двадцатипятилетнему лбу, который до сих пор сидит на шее у родителей и не заработал в своей жизни ни копейки. Ты понимаешь, что ты сделал?
Она сделала шаг к нему, и он снова попятился, уперевшись спиной в шершавую стену.
— Наш ребёнок, Паша, будет спать в этой комнате. С вот этими ободранными стенами. Возможно, в нашей кровати, потому что на детскую у нас больше нет ни денег, ни времени. А знаешь почему? Потому что его отец решил, что стримы брата-дармоеда важнее, чем место, где будет расти его собственный сын.
Она подошла почти вплотную. От неё пахло пылью и холодом, а не привычным ароматом её духов.
— Я хочу, чтобы ты это понял очень чётко. Ты сделал свой выбор. И я сделала свой. Ты будешь отцом, это уже факт, от которого никуда не деться. Но мужем ты мне больше не будешь.
Павел открыл рот, чтобы возразить, чтобы сказать, что она всё усложняет, что всё можно исправить, но Марина жестом остановила его.
— Я не хочу слушать твои оправдания. Я хочу, чтобы к концу недели вся сумма, до последней копейки, была на счету. И чтобы в понедельник здесь уже работали мастера. Это единственное условие. Если денег не будет — можешь считать, что и меня в твоей жизни больше нет.
Не дожидаясь ответа, она развернулась и прошла мимо него в спальню. Павел слышал, как щёлкнули замки на дорожной сумке, как она спокойно и методично ходила по комнате, собирая только самое необходимое. Через десять минут она вышла, одетая, с сумкой в руке. Она прошла мимо него, как мимо пустого места, и направилась к выходу.
— Марина, постой! Куда ты? — наконец выдавил он.
Она остановилась у двери, но не обернулась.
— К родителям. У них, по крайней мере, есть комната с нормальными стенами и детская кроватка, оставшаяся от племянницы. А ты… Ты иди, помоги брату со стримами. Инвестируй в будущее. Только уже не в наше.
Тишина в квартире давила на уши. После ухода Марины каждый звук — скрип половицы, гудение холодильника — казался оглушительным. Павел прошёлся по комнатам, чувствуя себя чужим в собственном доме. Её слова не выходили из головы, но не раскаяние он чувствовал, а глухое, упрямое раздражение. Ну что она, в самом деле, не понимает? Это же ради общего блага, в перспективе. Виталик выстрелит, станет известным, и эти деньги покажутся им копейками. Она просто мыслит узко, по-женски, здесь и сейчас. А он, Павел, стратег.
Оставшись один, он не стал звонить жене, не стал писать ей сообщения с извинениями. Вместо этого он схватил ключи от машины и поехал не к тестю с тёщей, а в родительскую квартиру — в цитадель проблемы. Он не собирался требовать деньги назад. Это было бы унизительно и глупо. У него был план получше: он заставит Виталика доказать Марине, что она неправа. Прямо сейчас.
Виталик нашёлся в своей комнате, напоминавшей капитанский мостик космического корабля, потерпевшего крушение в куче грязной одежды. В центре этого хаоса, на огромном столе, возвышался новый компьютер — чёрный идол, подсвеченный ядовито-зелёным светом. Сам Виталик, в растянутой футболке и наушниках, священнодействовал: он не играл, а с видом эксперта-дегустатора двигал мышку по новому коврику, оценивая плавность скольжения.
— Виталик, у меня проблемы, — без предисловий начал Павел с порога.
Младший брат лениво стянул одно ухо наушника, не отрывая взгляда от монитора.
— Какие? Драйвера не встали? Я же говорил тебе, сначала сносишь старые под чистую, потом…
— Да не у меня! У нас! Марина всё узнала. Она ушла к родителям.
Только тогда Виталик соизволил повернуться. На его лице не отразилось ни вины, ни сочувствия, лишь лёгкое недовольство, будто ему помешали заниматься важным делом.
— И что? Я-то тут при чём? Это твоя жена, ты и должен был с ней нормально поговорить. Объяснить перспективы.
— Я объяснял! — вскипел Павел. — Она поставила условие: чтобы к концу недели деньги были на месте, иначе всё. Конец. Поэтому слушай сюда: ты сейчас же запускаешь стрим.
Виталик посмотрел на него как на сумасшедшего.
— Что? Прямо сейчас? Ты в своём уме? Так дела не делаются. Мне нужно подготовиться, продумать контент-план, настроить оверлеи, найти свою нишу. Это серьёзная работа, а не просто кнопка «вкл».
— Какая к чёрту ниша? Включи любую игру и играй! Покажи, что процесс пошёл! Я сниму на телефон, отправлю Марине, скажу, смотри, вот, уже работает, уже зарабатывает!
— Ага, зарабатывает. Ноль зрителей и три калеки в чате, — усмехнулся Виталик, откидываясь в новом скрипучем кресле. — Паш, ты не понимаешь. Чтобы были деньги, нужна аудитория. Чтобы была аудитория, нужно время. И вдохновение. А у меня сейчас нет никакого вдохновения, ты меня только злишь.
Он снова повернулся к монитору, давая понять, что разговор окончен. Это равнодушие окончательно вывело Павла из себя. Он винил сейчас не брата за его эгоизм, а Марину за её «упёртость», которая и привела их к этому идиотскому разговору.
— Значит так, гений, — прошипел он, подходя к столу. — Ты не понял. Это не моя проблема, это НАША проблема. Ты меня подставил, ты и будешь помогать. Раз ты не хочешь ничего показывать, значит, поедешь со мной к ней. И сам, лично, объяснишь ей про свои контент-планы и прочие ниши. Чтобы она услышала это от «будущей звезды», а не от меня.
Виталик тяжело вздохнул, с мученическим видом отрываясь от своего божества.
— Ладно. Поехали. Только если она опять начнёт свою шарманку про ремонт, я за себя не ручаюсь. Некоторые люди просто не созданы для большого бизнеса.
Павел вызвал Марину в квартиру под предлогом «срочного разговора, который решит всё». Он притащил Виталика с собой, поставив его посреди будущей детской, как главный экспонат на выставке собственных глупых решений. Пока они ждали, Павел нервно инструктировал брата, ходя кругами по пыльному полу.
— Ты главное — увереннее. Расскажи ей всё как есть, про перспективы, про монетизацию. Женщины любят конкретику. Цифры назови, какие-нибудь. Скажи, что через полгода всё вернёшь в тройном размере.
Виталик, в свою очередь, не выказывал ни малейшего беспокойства. Он с ленивым интересом осматривал ободранные стены, словно критик, оценивающий чужую бездарную работу.
— Да успокойся ты. Я что, по-твоему, не смогу ей объяснить элементарные вещи? Это же основы медиа-бизнеса. Если она после моего рассказа не поймёт, то ей уже ничего не поможет. Проблема не во мне, Паш, а в её узком мышлении.
Когда Марина вошла, оба брата замолчали. Она не стала раздеваться, оставшись стоять в коридоре, скрестив руки на груди. Её взгляд был холодным и оценивающим, она смотрела не на мужа, а на его брата, как на диковинное насекомое, случайно попавшее в её дом.
— Я приехала, — отчеканила она, обращаясь исключительно к Павлу. — У тебя пять минут, чтобы объяснить, зачем ты устроил этот цирк и приволок сюда источник нашей проблемы.
— Марин, вот, — засуетился Павел, подталкивая Виталика вперёд. — Я его привёл, чтобы он сам всё объяснил. Он лучше меня разбирается. Виталик, давай.
Виталик шагнул вперёд с видом проповедника, готового нести свет в массы.
— Марина, я понимаю твоё, скажем так, обывательское беспокойство. Ты видишь потраченные деньги, но не видишь потенциала. Стриминг — это не просто игры. Это создание бренда, это комьюнити, это рекламные контракты. Я уже проанализировал рынок. Моя ниша практически свободна. Первые полгода-год — это раскрутка, создание контента, набор аудитории. А потом начинается монетизация. Донаты, платные подписки… Это сотни тысяч в месяц, если всё сделать правильно. А я сделаю правильно. Ваши деньги — это не трата, это посевной капитал.
Он говорил уверенно, сыпал терминами, жестикулировал, как заправский бизнес-тренер. Павел смотрел на него с восхищением и оборачивался на Марину, ожидая увидеть на её лице такое же благоговение.
— Вот видишь! — не выдержал он. — Он же дело говорит! Это реальный план!
Марина дождалась, пока Виталик закончит свою тираду, и сделала шаг вперёд, войдя в комнату. Она остановилась прямо перед ним.
— Бизнес-план, значит, — медленно произнесла она. — Хорошо. Давай по твоему бизнес-плану. Кто будет платить за мощный интернет для твоих стримов, пока ты ищешь аудиторию? Родители?
Виталик на секунду запнулся. — Ну, это технический момент…
— Еду ты где будешь брать в эти полгода-год? Тоже в кредит у родителей? — не унималась Марина. — Твой «посевной капитал» покрывает только покупку компьютера. А кто будет покрывать твои жизненные расходы, пока ты «создаёшь бренд»? Опять отец с матерью? Или ты рассчитываешь, что мой муж будет спонсировать ещё и твоё питание?
Павел хотел что-то сказать, но Марина подняла руку, не давая ему вставить ни слова.
— Твой гениальный план учитывает, что твоему главному инвестору, — она резко кивнула на Павла, — скоро нужно будет содержать не только себя и тебя, но и своего ребёнка? Или в твоей «нише» дети не едят и не требуют подгузников?
Прижатый к стенке простыми, как молоток, вопросами, Виталик потерял весь свой лоск. Его лицо исказилось от раздражения. Он больше не был гуру, он был обиженным подростком, у которого пытаются отобрать любимую игрушку.
— Да что вы прицепились к этому ремонту? — выпалил он. — Не умрёт ваш ребёнок, если поспит первое время в вашей комнате. А мне карьеру ломать нельзя!
В комнате повисла пауза. Но это была не тишина. Это был оглушительный грохот рухнувшего мира. Марина медленно перевела взгляд на мужа. Она смотрела на него долго, изучающе, ожидая реакции. Ждала, что он сейчас схватит своего братца за шиворот и вышвырнет за дверь. Что он скажет хоть что-то в защиту неё и их будущего ребёнка.
Павел молчал. Он просто стоял, опустив глаза в пол, не в силах выдержать её взгляд. И это молчание было страшнее любых слов.
Молчание Павла было ответом. Громким, исчерпывающим, окончательным. Он не выбрал брата. Он просто не выбрал её и их ребёнка. Для него их не существовало в тот момент, когда нужно было сделать выбор. Марина смотрела на его опущенную голову, на ссутулившиеся плечи, и не чувствовала ничего. Ни злости, ни обиды, ни жалости. Пустота, которую она видела в его глазах раньше, теперь заполнила её саму.
Она медленно обвела взглядом комнату: ободранные стены, пыльный пол, два брата, один из которых был её мужем. Затем её взгляд остановился на собственном животе. Она положила на него обе руки, словно защищая, ограждая от этого мира, от этих людей.
— Я всё поняла, — её голос прозвучал в тишине ровно и бесцветно, как объявление на вокзале. — Ты прав, Виталик. Карьеру ломать нельзя. Особенно такую перспективную. И ты прав, Паша. В инвестиции нужно верить до конца. Раз ты вложил наше общее будущее в своего брата, то теперь он и есть ваше общее будущее.
Она говорила это, глядя не на них, а куда-то сквозь стену, словно уже видела, как всё будет.
— Ремонт в этой комнате я сделаю. Сама. Возьму кредит, найду бригаду, выберу обои. Это будет комната моего ребёнка. — Она сделала паузу, подбирая слова с хирургической точностью. — А ты, Паша, можешь не беспокоиться. Алименты мне от тебя не понадобятся. Я не буду подавать на их взыскание. Более того, я избавлю тебя от любых отцовских обязательств. В свидетельстве о рождении, в графе «отец», будет стоять прочерк.
Вот теперь до Павла дошло. Он резко поднял голову, на его лице отразилось недоумение, переходящее в ужас. Это было хуже, чем развод. Хуже, чем скандал. Это было полное, абсолютное вычёркивание его из жизни. Он перестал быть мужем, а теперь она лишала его даже имени отца.
— Марина, ты… ты не можешь… — пролепетал он.
— Могу, — отрезала она, и в её голосе впервые прорезался металл. — Ты сделал свой вклад в его «бренд». Считай это моим вкладом в будущее моего сына. Я не хочу, чтобы он когда-нибудь узнал, что его отец променял его первую кровать на игрушку для своего великовозрастного брата. Он будет знать, что у него есть только мать. И этого будет достаточно. А теперь, — она перевела взгляд на дверь, — вы оба, пожалуйста, покиньте мою квартиру.
Виталик, который до этого стоял с недоуменным видом, наконец встрял:
— Постойте, так что с деньгами? Мы же вроде как всё порешали…
— Вон, — повторила Марина, указывая на выход. Её голос не повысился ни на децибел, но в этом слове было столько холодной ярости, что даже Виталик попятился.
Павел стоял как вкопанный, глядя на неё умоляющим взглядом. Но её лицо было похоже на маску. Он был для неё чужим. Хуже, чем чужим — он был пустым местом. Медленно, как старик, он развернулся и поплёлся к выходу. Виталик, что-то недовольно бурча себе под нос про «неблагодарных» и «ничего не понимающих в бизнесе», поспешил за ним.
Они ехали в машине молча. Павел вёл, уставившись на дорогу, но не видя её. Он чувствовал себя выпотрошенным. Виталик рядом ёрзал на сиденье, наконец не выдержал:
— Ну и стерва твоя Маринка. Я ей всё по полочкам разложил, а она… Из-за какого-то ремонта такую бучу подняла. Ну ничего, Паш, прорвёмся. Вот увидишь, она ещё приползёт, когда у меня миллионы пойдут.
Павел не ответил. Он просто повернул ключ зажигания, когда они припарковались у родительского подъезда. Поднявшись на свой этаж, он открыл дверь своим ключом. В коридоре их встретил отец, вышедший из кухни на шум. Он оглядел обоих сыновей — одного с раздавленным лицом, другого с самодовольной миной. Окинул взглядом их пустые руки, без сумок и вещей. И криво усмехнулся.
— Ну что, инвестор? Привёл своего бизнес-партнёра? Готовьте раскладушки в зале, теперь оба на мою шею сядете…
