— Ты опять всё потратила на свои шмотки?! Я же просил тебя отложить деньги на страховку для машины! Ты вообще меня слышишь, Женя?! — кричал Илья, едва переступив порог и увидев батарею глянцевых коробок, выстроенных вдоль стены в их узкой прихожей.
Воздух был тяжёлым не от его крика, а от запаха. Сладковатый, дорогой аромат новой кожи, хрустящей упаковочной бумаги и парфюма, которым опрыскивают вещи в бутиках, смешивался с запахом ужина, который Женя, очевидно, только что разогрела. Коробки были похожи на надгробия их семейного бюджета. Белые, с лаконичными чёрными надписями, они не кричали о своей цене — они высокомерно о ней молчали. Илья узнавал эти логотипы. Он видел их в журналах, которые листала жена, и на экранах телефонов девушек, которые никогда не ездят в метро.
Женя вышла из кухни, вытирая руки о полотенце. На ней был шёлковый домашний халат, и она выглядела так, будто только что проснулась после приятного дневного сна, а не совершила финансовую диверсию. На её лице не было ни тени вины, лишь лёгкое недоумение, словно он ворвался в дом с криками о пожаре, которого не было.
— Илюш, ну что ты начинаешь прямо с порога? Я устала, у меня был тяжёлый день.
— Тяжёлый день? — он неверяще усмехнулся и махнул рукой в сторону коробок. — Это вот результат твоего тяжёлого дня? Сколько их тут? Пять? Шесть? Женя, у нас через две недели заканчивается страховка. Это не шутки. Если я завтра попаду в аварию, нам придётся продать эту квартиру, чтобы расплатиться!
Он говорил о реальных, осязаемых вещах: о металле, о риске, о деньгах как о средстве защиты. Но его слова отскакивали от неё, как горох от стены. Она подошла к самой большой коробке, провела по её острой грани пальцем с идеальным маникюром и с мечтательной улыбкой посмотрела на Илью.
— Но ты только посмотри, какая сумка. Я о ней полгода мечтала. И там была скидка, представляешь? Почти тридцать процентов. Это же удача! Сэкономить столько денег!
Её логика существовала в какой-то параллельной вселенной, где экономия на покупке ненужной вещи за бешеные деньги считалась прибылью. Илья почувствовал, как внутри него что-то остывает. Гнев, который ещё минуту назад кипел и рвался наружу, начал сменяться холодной, звенящей пустотой. Он понял, что они говорят на разных языках. Он — на языке цифр и последствий. Она — на языке желаний и эмоций.
— Я девочка, мне это нужно, — произнесла она свою коронную фразу, открывая одну из коробок и извлекая на свет божий маленькую, до смешного непрактичную сумочку из тиснёной кожи. Она прижала её к себе, любуясь своим отражением в тёмном экране выключенного телевизора. — Это делает меня счастливой. Разве ты не хочешь, чтобы я была счастливой?
Илья замолчал. Он смотрел не на неё и не на сумку. Он смотрел на отражение в том же экране. На себя — уставшего мужчину в мятой офисной рубашке, с дешёвой сумкой для ноутбука через плечо. И на неё — сияющую, в облаке дорогого парфюма, сжимающую в руках вещь, стоимость которой равнялась трём его месячным зарплатам. Он пытался достучаться до неё с помощью логики, крика, уговоров. Он пробовал всё. И в этот момент, глядя на её безмятежное, счастливое лицо, он понял, что всё это время использовал не тот инструмент. Чтобы объяснить ей что-то, нужно было заговорить на её языке. На языке жестов. Громких, дорогих и абсолютно бессмысленных на первый взгляд.
Он молча развернулся, прошёл в спальню и плотно закрыл за собой дверь. Его молчание было страшнее любого крика. Женя пожала плечами, списав всё на его дурное настроение, и продолжила с упоением разбирать свои сокровища. Она не знала, что война, которую она только что с лёгкостью выиграла, была последней. Илья больше не собирался воевать по её правилам. Он собирался установить свои.
Неделя, последовавшая за скандалом, была похожа на жизнь в аквариуме, из которого откачали всю воду. Рыбы ещё двигались, но каждое движение давалось с трудом, а жабры судорожно хватали пустоту. Они существовали в одном пространстве, но в разных измерениях. Илья приходил с работы, молча ужинал тем, что находил в холодильнике, и уходил в спальню с ноутбуком, плотно прикрывая дверь. Женя шуршала на кухне, смотрела сериалы в гостиной, разговаривала по телефону с подругами приглушённым, но весёлым голосом. Она намеренно делала вид, что ничего не происходит, что его молчание — это просто очередной мужской каприз, который рассосётся сам собой, как утренний туман. Она верила в целительную силу времени и красивых жестов.
И вот настал день для такого жеста. День рождения Ильи. Женя проснулась раньше, приготовила его любимые сырники и сварила кофе, наполнив квартиру ароматом ванили и показной заботы. В центре стола, перевязанная широкой атласной лентой, стояла большая, тяжёлая коробка. Это был её триумф, её белый флаг и одновременно её ультиматум. Она потратила на этот подарок почти всю сумму, отложенную на поездку к морю, но была уверена — оно того стоило.
Когда Илья вышел из спальни, его взгляд был сонным и отстранённым. Он скользнул по накрытому столу и остановился на коробке. На его лице не отразилось ровным счётом ничего.
— С днём рождения, любимый! — пропела Женя, подлетая к нему и обнимая за шею. Она ждала ответного объятия, улыбки, чего угодно, что разрушило бы эту ледяную стену. Но он стоял неподвижно, как манекен. — Это тебе. Я так старалась, выбирала! Ты как-то говорил, что хочешь…
Она не договорила, потому что он мягко отстранил её руки и подошёл к столу. Он не стал развязывать ленту. Он просто подцепил её ногтем и сорвал, как срывают ценник. Затем вскрыл коробку. Внутри, в ложе из чёрного пенопласта, покоилась новейшая игровая приставка — глянцевая, футуристическая, пахнущая дорогим пластиком. Предел мечтаний любого мужчины от пятнадцати до сорока.
Илья посмотрел на неё. Потом перевёл взгляд на Женю.
— Спасибо, — сказал он. Голос был ровным, бесцветным, как у диктора, зачитывающего прогноз погоды. В нём не было ни радости, ни сарказма, ни даже вежливой благодарности. Это было просто слово. Факт.
Он закрыл коробку, поднял её и, обойдя стол, поставил в угол гостиной, рядом с книжным шкафом. Подарок, который должен был стать центром праздника, моментально превратился в элемент интерьера. В дорогую тумбочку, на которую никто не обращает внимания. Женя застыла с натянутой улыбкой, чувствуя, как внутри всё холодеет. Это было не то, чего она ожидала. Она была готова к упрёкам, к ворчанию «зачем так потратилась», даже к продолжению ссоры. Но эта вежливая, убийственная пустота была хуже всего.
— Ты… ты даже не посмотришь? Не подключишь? — её голос прозвучал растерянно.
— Позже, — так же ровно ответил Илья, садясь за стол и беря в руки вилку. — Сырники остынут.
Весь день он был таким. Вежливым, отстранённым, предсказуемым. Он отвечал на звонки с поздравлениями, благодарил. Он ел праздничный обед. Но его словно не было в комнате. Была лишь его физическая оболочка, которая выполняла заученные социальные ритуалы. А сам Илья находился где-то далеко, в своей голове, где доводил до совершенства план, родившийся неделю назад у россыпи обувных коробок. Женя наблюдала за ним, и её растерянность сменялась раздражением. Она решила, что он просто упрямится, набивает себе цену. Ну ничего. Вечерний ужин в их любимом ресторане, новое платье и бутылка дорогого вина заставят его оттаять. Она была в этом абсолютно уверена.
К восьми вечера квартира преобразилась. Женя, как опытный режиссёр, выстраивала мизансцену идеального примирения. Из гостиной исчезла утренняя коробка от приставки, спрятанная в шкаф, словно улика. На журнальном столике появились две свечи в высоких подсвечниках, готовые в любой момент зажечься и отбросить на стены мягкие, прощающие тени. Воздух, ещё днём пропитанный напряжением, теперь был густо насыщен ароматом её духов — сложным, дорогим букетом, в котором угадывались ноты жасмина и сандала. Это был её запах, её территория, её декларация о намерениях.
Она стояла перед зеркалом в прихожей, внося последние штрихи в свой образ. Новое платье — одно из тех самых, из коробок, — из тяжёлого изумрудного шёлка, обтекало её фигуру, как жидкий металл. Оно было вызывающе красивым, созданным для того, чтобы в нём ловить восхищённые взгляды и пить шампанское в дорогих местах. Макияж был безупречен, волосы уложены в гладкую, блестящую волну. Она была не просто женщиной, идущей в ресторан. Она была призом. Наградой, которую Илья должен был с благодарностью принять после недели своего глупого упрямства. Она даже заказала такси бизнес-класса. Всё должно было быть безупречно. Она чувствовала, как раздражение дня сменяется предвкушением победы.
Дверь спальни открылась. Женя обернулась, готовая одарить мужа своей самой обезоруживающей улыбкой, но слова застряли у неё в горле. Улыбка сползла с лица, оставив после себя маску недоумения и медленно подступающего ужаса.
Илья вышел в прихожую. Но не в костюме и даже не в приличных брюках и рубашке. На нём были старые, вытертые до белизны на коленях джинсы, которые он обычно надевал, чтобы поменять колесо или съездить на дачу. И растянутая футболка с выцветшим, потрескавшимся принтом какой-то рок-группы из его юности. Футболка, которую Женя много раз пыталась тайком выбросить. На ногах его были стоптанные кроссовки. Он выглядел как человек, который собирается вынести мусор, а не праздновать день рождения в одном из лучших ресторанов города.
— Ты так поедешь? — её голос прозвучал тихо и сдавленно. В нём смешались ужас и отвращение. — Илья, у нас столик через полчаса. У меня новое платье.
— Да, — спокойно ответил Илья, наклоняясь и неторопливо зашнуровывая кроссовок. Его движения были размеренными, в них не было ни капли спешки или нервозности. Он действовал так, будто его наряд был самой естественной вещью в мире. — Именно так.
Он выпрямился и посмотрел ей прямо в глаза. Его взгляд был абсолютно спокойным, почти безразличным. Это было не то выражение лица, с которым идут на конфликт. Это было лицо человека, который сообщает неприятный, но окончательный диагноз.
— У меня больше ничего нет, Женя.
— Что значит «ничего нет»? — она всё ещё не могла поверить в происходящее. — Твои костюмы, рубашки… У тебя же полный шкаф вещей! Не устраивай цирк, иди переоденься.
Илья едва заметно усмехнулся, но уголки его губ тут же вернулись на место. Он говорил так же тихо и ровно, с хирургической точностью вкладывая каждое слово ей прямо в сознание.
— Я продал все свои приличные вещи, чтобы купить эту приставку. Костюмы, которые висели для редких корпоративов, хорошие рубашки, даже то кашемировое пальто, которое подарила мне моя мама. Я всё собрал и отнёс в комиссионку. Денег почти хватило. Немного пришлось добавить. Ты же хотела меня порадовать? Вот, я сделал ответный жест. Купил тебе то, что нужно тебе, на деньги от того, что нужно мне.
Он сделал шаг к двери, взял с крючка свою старую куртку. В воздухе всё ещё витал аромат её духов, но теперь он казался удушливым и неуместным, как запах цветов на пепелище. Она смотрела на него, и её мозг отчаянно пытался обработать услышанное, но не мог. Это было слишком чудовищно в своей простоте. Это было не просто местью. Это было спланированное, хладнокровное унижение. Он не просто испортил ей вечер, он обесценил всё: её подарок, её старания, её саму.
— Теперь мы квиты, — сказал он, накидывая куртку. — Такси ждёт. Ты идёшь?
Слова повисли в надушенном воздухе прихожей, как комья грязи, брошенные на белоснежную скатерть. Женя смотрела на него, и её мир, такой понятный и выстроенный, начал трескаться, как зеркало от удара. Она не закричала. Она не бросилась на него с кулаками. Вместо этого внутри неё поднялась волна ледяного, презрительного гнева. Весь её тщательно срежиссированный вечер, её триумфальное платье, её жест примирения — всё это он взял и растоптал грязными подошвами своих стоптанных кроссовок.
— Ты больной, — выдохнула она. Это был не вопрос, а констатация. — Ты просто больной, жалкий человек. Ты решил испортить мне праздник? Себе праздник?
— Я ничего не портил, — Илья пожал плечами, и старая куртка на нём издала тихий шуршащий звук. — Я всего лишь показал тебе зеркало. Не то, в которое ты смотришься, а настоящее. Ты покупаешь своё счастье. Ты измеряешь любовь ценниками. Ты думала, что эта коробка в углу, — он кивнул в сторону гостиной, — заставит меня всё забыть? Забыть про страховку, про то, что мы живём от зарплаты до зарплаты, пока ты носишь на себе стоимость подержанного автомобиля?
Его слова не были злыми; они были стерильными, как скальпель хирурга. Он не обвинял, он препарировал. И это было в тысячу раз страшнее.
— Это был подарок! — её голос стал твёрдым, как сталь. — Я хотела сделать тебе приятное! Я выбирала, думала о тебе!
— Нет, Женя. Ты думала о себе. О том, как ты будешь выглядеть в роли идеальной, щедрой жены. Ты купила не подарок. Ты купила индульгенцию за свои траты. Дорогую, блестящую, но всё же индульгенцию. Я просто оплатил её по твоим же тарифам. Не деньгами. Вещами. Моими вещами. Теперь её цена стала для тебя понятной.
Он говорил, а она смотрела на него и видела перед собой абсолютно чужого человека. Исчез тот Илья, который ворчал, но в итоге уступал. Исчез тот мальчишка, который когда-то радовался любой мелочи. Перед ней стоял холодный, расчётливый мужчина, который нанёс удар с математической точностью, выбрав самое уязвимое место — её картину мира, её систему ценностей. Он не просто отомстил. Он взломал её код и показал, насколько он примитивен.
— И что теперь? — спросила она, и шёлк её идеального платья вдруг стал ощущаться на коже как холодная, змеиная чешуя. — Ты будешь ходить в этом рванье? Позорить меня? Себя?
— У меня нет цели тебя позорить. У меня вообще больше нет никаких целей относительно тебя. Я просто показал тебе счёт. Вот твоя приставка. Вот моя одежда. Мы квиты. Это слово означает не только «расчёт». Оно означает, что долгов больше нет. Никаких. Ни денежных, ни эмоциональных. Никто никому ничего не должен. Ты хотела быть счастливой от вещей — будь. Теперь у тебя есть ещё одна, очень дорогая. Её цена — моё уважение и моё будущее рядом с тобой.
Он повернулся и взялся за ручку двери. В этот момент она поняла, что это конец. Не очередной скандал, после которого можно будет помириться. Это была точка. Жирная, окончательная. Он не блефовал.
— Я не поеду с тобой в таком виде, — процедила она, делая последнюю, отчаянную попытку сохранить лицо.
— Я и не звал, — спокойно ответил Илья. — Я спросил, идёшь ли ты. Своей дорогой. Я — своей. Моё такси ждёт внизу.
Он открыл дверь, шагнул на лестничную клетку и, не оборачиваясь, закрыл её за собой. Не было хлопка. Просто тихий, будничный щелчок замка. Женя осталась одна посреди прихожей. В своём роскошном платье, в облаке дорогого парфюма, в квартире, где пахло уютом и предательством. Она смотрела на своё отражение в зеркале. Но вместо сияющей победительницы оттуда на неё смотрела растерянная женщина в нелепом, слишком дорогом наряде посреди руин их общей жизни. Счёт был оплачен. Все были квиты. И на балансе остался только оглушающий, абсолютный ноль…
