— Катюш, это платье тебя, конечно, ужасно полнит. Но цвет красивый, тебе идёт.
Светлана произнесла это, ещё не сняв до конца своё элегантное кашемировое пальто в прихожей. Фраза была брошена как бы между делом, с той фирменной сочувствующей интонацией, которую она оттачивала годами. Екатерина, стоявшая у зеркала и поправлявшая салфетку в кольце, замерла на долю секунды. Она ощутила знакомый укол, похожий на укус комара — неприятно, но привычно. Она заставила себя улыбнуться отражению. Платье было новым, шёлковым, цвета тёмной морской волны. Она купила его специально для этого вечера, и в примерочной оно казалось ей идеальным, струящимся и свободным. Теперь же, под действием Светиного голоса, дорогая ткань будто сжалась, предательски облепив бока и живот.
— Здравствуй, Света. Проходи, разувайся, — ответила Катя, намеренно игнорируя замечание. Она повернулась к подруге. Светлана уже изучала прихожую цепким взглядом, будто инспектор, принимающий объект. Её взгляд скользнул по новому комоду из тёмного дерева, задержался на картине, подаренной Катиными родителями — ярком, абстрактном пейзаже.
— О, ты всё-таки его повесила? Смело. Очень… аутентично, — Света улыбнулась, и в уголках её глаз, подкрашенных безупречными стрелками, мелькнуло то самое выражение, которое Катя научилась распознавать, но всегда гнала от себя эту мысль. Это было не одобрение, а какое-то снисходительное любопытство, как к поделкам ребёнка-неумехи.
Они прошли на кухню, совмещённую с гостиной. В воздухе витал густой аромат запечённой курицы с розмарином и апельсинами, на столе горели свечи, в высоких бокалах уже было налито охлаждённое белое вино. Катя очень старалась. Ей хотелось создать атмосферу уюта, праздника без повода, доказать — и в первую очередь себе, — что её жизнь не так уж и плоха, что в ней есть место для красоты и маленьких радостей.
— Ух ты, как постаралась! Прямо ресторан, — Света провела пальцем по краю тарелки, словно проверяя её на чистоту. — А на работе всё так же, начальник-самодур не унимается? Я же тебе говорила, не надо было туда идти. Место проклятое. У нас в отделе как раз сейчас ищут человека, но там, конечно, требования высокие… Ладно, не будем о грустном.
Она села за стол, грациозно скрестив ноги. Каждое её слово было завёрнуто в обёртку заботы. Каждая фраза била точно в цель — в неуверенность Кати в своей работе, в её нерешительность, в её страх перемен. Светлана всегда «говорила», всегда «предупреждала». И каждый раз, когда её пророчества сбывались — а они сбывались, потому что она делала всё, чтобы подтолкнуть Катю к провалу, — она не говорила «я же говорила» вслух. Вместо этого она смотрела на Катю своими большими, понимающими глазами, в глубине которых плясали крошечные, торжествующие искорки.
— Давай лучше выпьем, — предложила Катя, поднимая свой бокал. Её улыбка ощущалась на лице как нечто чужеродное, приклеенное. — За нас. За нашу дружбу.
— За дружбу, милая, — с готовностью отозвалась Света и сделала маленький глоток, не сводя с Кати оценивающего взгляда. — Ты только не переусердствуй сегодня. Помнишь, как в прошлый раз после двух бокалов тебе было нехорошо? Я же за тебя переживаю.
Они ели молча несколько минут. Звук ножа, аккуратно разрезающего нежное мясо курицы, и тихий стук вилок о фарфор казались неестественно громкими в этой наэлектризованной тишине. Катя чувствовала себя экспонатом под микроскопом. Она знала, что Светлана оценивает всё: как она ест, как держит бокал, как нарезано авокадо в салате. Каждое движение подруги было пропитано снисходительной грацией, будто она, гостья, делала огромное одолжение, пробуя эту простую, плебейскую еду. Еда, на которую Катя потратила половину дня, в её собственном рту превратилась в безвкусную, ватную массу.
— Салат интересный, — наконец произнесла Света, подцепив на вилку листик рукколы. — Ты сама придумала заправку? Смелое сочетание. Немного горчит, но, наверное, так и задумано.
Катя кивнула, не став уточнять, что рецепт взят из модного кулинарного блога, который Света сама же ей и присылала неделю назад с пометкой «посмотри, как люди живут». Она уже поняла: любой её ответ будет использован против неё. Скажет, что сама — Света упрекнёт в самонадеянности. Скажет, что по рецепту — в отсутствии фантазии. Это была игра, в которой правила устанавливала только Светлана, и целью игры всегда был тихий, методичный проигрыш Екатерины.
Светлана отпила вина, прикрыв глаза, как сомелье, дегустирующий редкий напиток.
— Кстати, о нашем районе. Видела сегодня Игоря твоего. Ну, бывшего. У кофейни на углу. Ты не представляешь, как он изменился.
Сердце Кати пропустило удар. Игорь. Эта тема была запретной, негласное табу, которое они обе никогда не нарушали. Разрыв был слишком тяжёлым, слишком унизительным. Он ушёл от неё к другой, просто и буднично, оставив после себя выжженное поле из комплексов и самокопания.
— Так возмужал, в плечах раздался, костюм на нём сидит идеально, — продолжала Света с каким-то мечтательным, отстранённым видом, будто делилась впечатлениями от просмотра хорошего фильма. — И не один был. С такой красоткой идёт! Высокая, блондинка, ноги от ушей. Идёт и смеётся, а он на неё так смотрит… Знаешь, вот таким влюблённым, дурацким взглядом. Я даже отвернулась, неудобно стало подглядывать за чужим счастьем.
И в этот момент что-то щёлкнуло. Это был негромкий, но отчётливый звук в голове у Кати, похожий на то, как ломается старая, пересохшая ветка. Она перестала слышать Светин голос. Она видела только её губы, которые продолжали двигаться, и глаза — глаза, в которых не было ни сочувствия, ни неловкости. В них плескался чистый, незамутнённый триумф.
Вся их двадцатилетняя дружба пронеслась перед её глазами, но не как тёплый, ностальгический фильм, а как протокол допроса, где каждое слово, каждая «заботливая» фраза внезапно обретала свой истинный, зловещий смысл. Вот Света «утешает» её после проваленного собеседования: «Ну ничего, Катюш, эта должность всё равно была не для тебя, ты бы не справилась, там такая ответственность». Вот она «поддерживает» после разрыва с Игорем: «Он просто не твоего уровня, тебе нужен кто-то попроще, земной». Вот она «советует» перед свиданием: «Только не надевай то зелёное платье, оно подчёркивает твою бледность». Каждое едкое замечание, завёрнутое в заботу. Каждая «случайная» новость, бьющая по самому больному. Каждая похвала, содержащая в себе скрытое оскорбление.
Она не была подругой. Она была зрителем в первом ряду, купившим пожизненный абонемент на драму под названием «Неудачи Екатерины». И сегодня, рассказывая про Игоря, она просто наслаждалась новым актом этого представления. Она питалась её болью, её унижением. Это было её топливо, её способ чувствовать себя успешной, красивой, счастливой — на фоне вечно спотыкающейся, сомневающейся в себе Кати.
Екатерина медленно, очень аккуратно положила нож и вилку на тарелку. Металл тихо звякнул о фарфор. Она подняла голову.
— Хватит, — сказала она так тихо, что Света не сразу поняла и на мгновение осеклась.
— Что, милая? Салат не нравится? Я же говорила, что гор…
— Хватит.
Светлана моргнула, её идеально очерченные губы застыли в полуулыбке. Недоумение на её лице было неподдельным. Она восприняла слова Кати как каприз, минутную слабость, вызванную неприятным воспоминанием. Она отложила свою вилку и тут же включила режим «заботливой подруги», её голос мгновенно стал мягким и обволакивающим, как кашемировый плед.
— Что «хватит»? Катюша, ты чего? Расстроилась из-за Игоря? Милая, я не хотела тебя задеть, честное слово. Я просто…
— Я говорю, хватит этого спектакля, Света, — прервала её Екатерина. Её голос не изменился, он оставался таким же тихим и ровным, но в этой ровности была твёрдость свежезалитого бетона. Она смотрела прямо на Светлану, и её взгляд был лишён каких-либо эмоций. Он был просто констатирующим. — Спектакля, который ты устраиваешь последние двадцать лет.
На лице Светланы промелькнуло что-то похожее на обиду. Она откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Защитная поза.
— Я не понимаю, о чём ты. Какой спектакль? Ты выпила всего полбокала, а тебя уже несёт. Может, тебе воды принести?
Катя едва заметно качнула головой.
— Помнишь, как мы к госэкзамену по истории готовились в университете? Ты пришла ко мне за два дня до него, вся такая взволнованная. Сказала, что твой дядя, профессор, достал тебе список «точных» билетов, которые будут на экзамене. Ты так убедительно шептала, что это стопроцентная информация, что я, дура, бросила учить всё остальное и два дня зубрила только эти десять вопросов.
— Ну и что? Я хотела тебе помочь! — в голосе Светы появились первые металлические нотки раздражения.
— Конечно, хотела, — спокойно согласилась Катя. — Помочь мне завалить экзамен. Потому что ни одного из тех билетов не было. Ты сдала на «отлично», потому что готовилась по всей программе. А я еле вытянула на «тройку» и лишилась красного диплома. А потом ты меня утешала. Говорила, что диплом — это просто бумажка. И смотрела на меня своими сочувствующими глазами.
Светлана нервно рассмеялась. Смех получился коротким и резким.
— Катя, ты в своём уме? Вспоминать какую-то студенческую ерунду! Мы были детьми! Я просто ошиблась, меня саму обманули!
— Или то зелёное платье, — продолжала Екатерина, игнорируя её реплику, словно вела заранее отрепетированный монолог. — Помнишь, я собиралась на свидание с Андреем? Я так волновалась. А ты сказала, что платье подчёркивает мою бледность, и я в нём выгляжу больной. Я переоделась в какие-то дурацкие джинсы и свитер. И весь вечер чувствовала себя серой мышью. Андрей больше не позвонил. А через неделю я увидела тебя в кафе. В точно таком же зелёном платье. Оно тебе очень шло.
— Это просто совпадение! Ты становишься параноиком! — воскликнула Света, её голос стал на тон выше. Маска заботы трещала по швам, обнажая злость и растерянность. — Я тебе всю жизнь помогаю, поддерживаю, а ты… ты просто неблагодарная!
— Ты не помогала. Ты контролировала, — отчеканила Катя. Она наклонилась вперёд, положив локти на стол. Запечённая курица между ними остывала, покрываясь жирной плёнкой. Свечи оплывали, создавая причудливые восковые фигуры. Праздничный ужин превратился в декорацию для суда. — Когда я искала эту работу, ты каждый день рассказывала мне, какой там ужасный коллектив и начальник-тиран. Ты «помогала» мне готовиться к собеседованию, убеждая, что я недостаточно квалифицирована, что мне нужно быть скромнее и не просить много денег. Ты хотела, чтобы я испугалась и отказалась. Или провалилась. А когда меня всё-таки взяли, ты сказала: «Ну, смотри сама. Я тебя предупреждала». Ты никогда не хотела, чтобы у меня что-то получилось. Тебе просто нужен был фон. Бледный, неудачный фон, на котором ты бы сияла ещё ярче.
Лицо Светланы исказилось. Маска сочувствия и заботы не просто треснула — она рассыпалась в пыль, обнажив уродливую гримасу презрения и злости. Она резко подалась вперёд, и её голос, потеряв бархатные нотки, стал жёстким и скрипучим, как несмазанная дверная петля.
— Фон? Сияла? Да ты хоть представляешь, кем бы ты была, если бы не я? Ты бы до сих пор сидела в своей дыре, в родительской квартире, и плакала в подушку из-за каждого прыща на носу! Это я тебя вытаскивала на люди. Это я знакомила тебя с кем-то, потому что на твою кислую физиономию никто и смотреть не хотел. Это я учила тебя, как одеваться, чтобы не выглядеть как пугало огородное!
Она говорила быстро, яростно, выплёвывая слова. Её глаза сузились, превратившись в две тёмные щёлки, в которых горел холодный огонь. Весь её образ утончённой, успешной женщины испарился, осталась лишь базарная, злая баба, которую наконец-то уличили во лжи.
— Двадцать лет я тащила тебя на себе, как чемодан без ручки! Выслушивала твоё вечное нытьё о работе, о мужиках-недоразумениях, которые тебя бросали через месяц, потому что с тобой просто невозможно! Ты думаешь, мне было интересно обсуждать твои ничтожные проблемы? Твои копеечные драмы? Я тратила на тебя своё время, свою энергию! Я давала тебе советы, умные советы, но ты, в силу своей тупости, никогда ими не пользовалась! И теперь ты смеешь обвинять меня? Меня?! Да ты должна на коленях стоять и благодарить, что я вообще с тобой общалась!
Каждый её выпад был точным ударом под дых. Но Катя больше не чувствовала боли. Она ощущала странное, ледяное спокойствие. Словно хирург, который смотрит на вскрытую рану и видит источник заражения. Всё встало на свои места. Все сомнения, все полудогадки, которые она гнала от себя годами, теперь сложились в единую, уродливую и неопровержимую картину. Она видела перед собой не подругу, а вампира, который пришёл на очередную кормёжку и внезапно обнаружил, что жертва больше не желает отдавать свою кровь.
Екатерина медленно встала. Она возвышалась над сидящей Светой, и эта перемена в физическом положении мгновенно изменила расстановку сил. Её тихий голос исчез, сменившись силой, о существовании которой она сама не подозревала. Он не дрожал, он гремел, наполняя собой всю комнату, заставляя замереть даже пламя свечей.
— Двадцать лет ты была не подругой, а контролёром моей жизни! Ты радовалась каждой моей ошибке, каждому провалу, потому что на моём фоне ты казалась себе успешной! Так вот, сеанс окончен, Света! Забирай свою ядовитую заботу и убирайся из моего дома и из моей жизни! Навсегда!
Светлана на секунду опешила от этого рёва. Но тут же пришла в себя. Ярость придала её лицу багровый оттенок. Она тоже вскочила, опрокинув стул. Тот с глухим стуком ударился о пол.
— Ах ты тварь неблагодарная! — прошипела она, схватив со стола свою сумочку. — Думаешь, ты кому-то нужна? Да ты сдохнешь здесь в одиночестве со своей остывшей курицей! Посмотрим, кто будет вытирать твои сопли, когда тебя в очередной раз бросят или уволят! Звонить мне не смей! Никогда!
Она развернулась и, не глядя, почти маршируя, проследовала в прихожую. Слышно было, как она рывком натягивает свои дорогие сапоги, как злобно хватает с вешалки пальто. Затем громко щёлкнул замок входной двери. И всё стихло.
Екатерина осталась стоять посреди гостиной. В воздухе всё ещё висели последние, ядовитые слова Светланы. Пахло остывающей едой и дешёвой ненавистью. Она посмотрела на стол: на свою нетронутую порцию, на тарелку Светланы с недоеденным салатом, на её бокал с отпечатком помады. Она не плакала. Она не чувствовала ничего, кроме огромной, выжигающей всё внутри пустоты и странного, горького облегчения. Медленно, как автомат, она подошла к столу, взяла тарелку Светланы и её бокал, донесла их до мусорного ведра и, не раздумывая, выбросила внутрь. Звук разбившегося стекла о другие отходы был коротким, глухим и окончательным…
