-Терпи, Марья, наказал барин. Поделом, старалась плохо, во втором акте слова забыла и встала не там, терпи, бывает и хуже, — советовали девушке.
И Марья, утирая слезы от несправедливого наказания терпела. Спина и то, что пониже, горели огнем, а ведь роль-то ей только два дня назад и дали, всего два раза репетировала, не успела выучить. Но девушка знала: бывает и хуже. Та же Вера, вместо которой пришлось выходить нынче на сцену — теперь на скотном дворе, лицо у нее попорчено, теперь уж ей не играть.
А Васеньку, на которого барин осерчал, вообще в солдаты отдали. Теперь, поди уж, и не вернется совсем. Или придет без ноги или без руки, долгая она, солдатчина. А всего страшнее, если барин не наказывать за промахи станет, а взглянет умильно. Все крепостные девушки знают, что это означает: позовут в барские покои, а отказаться нельзя.
За отказ и высечь могут, и продать куда-то далеко, и поставить на работу самую черную, изнуряющую душу и тело. Да и отказ не гарантирует того, что избежишь «любви» господина. Прасковья сопротивлялась, а потом, когда грех ее виден всем стал, отдали ее замуж за старого вдовца с восемью ребятишками. Ее грех, хотя и не своя воля. Крепостные они.
В деревне их тоже не любят, считают, что даром они едят свой хлеб, работа же у них пустяшная — нарядиться и петь, танцевать, пьесы разыгрывать. Считается, что это легче, чем в поле, да со скотиной. А ей, Маше, лучше бы в поле, чем в барскую опочивальню. Но разве есть выбор у дворовой?
У всех на слуху фамилия Прасковьи Жемчуговой, которую полюбил граф Шереметев и стала крепостная актриса графиней. Правда, ненадолго, родами угасла. И никто не думал, сколько у Шереметева было актрис до Прасковьи. И сколько таких господ было в России, рангом помельче, не на слуху, победнее? А они были. Крепостники провинциальные, владевшие сотнями и даже тысячами душ и мнившие себя знатоками искусства, в том числе и театрального.
Заводили помещики у себя в имениях театры, перед гостями хвастались постановками и игрой своих актеров, соперничали, бахвалились, разглагольствовали о том, как непросто и дорого содержать труппу, старались перекупить друг у друга таланты.
Сергей Михайлович Каменский был одним из таких помещиков-театралов. Родился он в 1771-м или в 1772-м году, начинал военную карьеру еще при матушке Екатерине Алексеевне. И неплохо начинал! Отец его был фельдмаршалом, в корнеты драгунского полка записали Сереженьку, когда он еще пешком под стол ходил, а матушка Анна Павловна, урожденная княжна Щербатова, первенца любила и баловала, за малейшую провинность девок дворовых по щекам хлестала: «Не досмотрели, Сереженька упал и коленку ушиб».
В 1789-м году, 17-ти или 18-ти лет Сереженька уже и в полковники вышел, не покидая имения. Правда, воевал с турками отважно, наград удостаивался. Ранение получил под Прагой. В 1798-м уже при Павле Первом стал Каменский генерал-майором, вскоре вышел в отставку. Но тут снова царь на троне сменился и в 1801-м году лихой генерал на службу возвратился.
Характером Каменский обладал довольно склочным, довелось ему, например, служить под началом младшего брата и очень его этот факт оскорблял. Так что, с одной стороны — проявления мужества в бою, а с другой — мелочные обиды уязвленного самолюбия. В октябре 1812-го Сергей Михайлович, служивший в 3-й Западной армии Тормасова командиром корпуса, с начальством рассорился, оформил бессрочный отпуск «для излечения болезни» и на военную службу уже не вернулся.
Поселился Каменский в своем имении на Орловщине. Крестьян он люто ненавидел. Считается, за то, что в 1809-м году его батюшка пал от руки собственного крепостного.
Если уж быть совсем точной, рука эта была с топором. Каменский-старший навлек на себя гнев императора Александра Павловича тем, что вверенные ему воинские подразделения были в плачевном состоянии, а сам фельдмаршал очень невовремя отдал приказ об отступлении. Был 1806-й год, в разгаре — Наполеоновские войны.
После отставки обосновался старший Каменский в поместье Сабурово-Каменское, что на Орловщине. Прославился как самодур, тиран и очень жестокий по отношению к своим крестьянам барин.
Уж на что было время такое, когда почти все поступки помещиков оправдывались, но тут уж, из ряда вон. Даже своего старшего отпрыска, которого жена баловала, отец тоже наказывал жестко: уму-разуму учил, даже во взрослом возрасте.
В усадьбе Каменский-старший выстроил настоящую крепость, портил дворовых девок, на порку крепостных отправлял за малейшую провинность. Поговаривали, что и пал сластолюбец старый от руки брата малолетней дворовой девчонки, которую взял в опочивальню. Знала ли о крепостном гареме жена? Знала. И молчала. Возможно, чтобы ее саму супруг не трогал. У Каменских был дом на Смоленском бульваре в Москве, так что они часто проводили время врозь.
Барина отпели, преступника выслали в Сибирь, вместе с ним отправили еще несколько дворовых. И даже общество таких же помещиков приветствовало столь «мягкий» приговор, зная обстоятельства совершения преступления.
Три года отдыхала дворня, а потом в усадьбу приехал старший наследник, Сергей Михайлович, ему после батюшки и ранней кончины младшего брата, достались 6 тысяч крепостных душ в разных губерниях, а в Сабурово он устроился основательно, с шиком, проматывая отцовское состояние, влезая в долги и измываясь над крепостными.
Тиранские замашки отца, его моральную распущенность сынок унаследовал вполне. Но сам себя мнил утонченным аристократом. На самом деле, утонченность барина скорее походила на чудачества. За огромные, по тем временам, 8 тысяч рублей купил Каменский-младший часы, игравшие в час покушения на батюшку мелодию: «Со святыми упокой».
Помещика сопровождала Акулина Васильевна, одалиска из крепостных, носившая на груди его портрет. Если барин на нее гневался, портрет переворачивали и на груди девушки болталось изображение барской спины и затылка, а каждые 15 минут несчастная должна была класть земные поклоны. Ночь — не исключение.
Но главным чудачеством барина и источником слез для крепостных, был театр, устроенный барином в Сабурово. Труппу Каменский набирал из своих подневольных. Девиц выбирал посмазливее. Пытался перекупить уже знаменитого в то время Михаила Семеновича Щепкина, к счастью, неудачно.
Актрисы, взятые за внешние данные, которых не учили, играли плохо. Никто не отменял того, что им поручали иные работы в усадьбе и роли учить было элементарно некогда.
Сергей Михайлович, приглашая гостей на представление своего театра (звучало-то как громко!), тщательно следил за актерской игрой, записывал малейшие оплошности. Иногда случалось так, что оплошавших актеров и актрис секли за кулисами, когда зрители не успевали еще встать со своих мест. Крики были отчетливо слышны.
Но гораздо страшнее для некоторых девушек было «угодить» барину своей игрой и попасть к нему в особую милость — сынок от папеньки в этом отношении недалеко ушел. В 1815-м году в Орле на площади Сергей Каменский поставил деревянное здание с колоннами, красной крышей и фальш-окнами.
Это был первый в городе театр. Барин сам гордо продавал билеты. Посетителей угощали пастилой, медом и яблоками, а на сцене висело несколько плеток — публичность не отменяла наказания за плохую игру.
К концу жизни Каменский практически разорился. В 1828-м году «театрал» распродавал свои деревни и крестьян, даже о пенсии хлопотал, указывая на свои былые военные заслуги и слабое здоровье. Пенсию ему, правда, не назначили. То ли в 1834-м, то ли в 1835-м, Каменский-младший упокоился в фамильной усыпальнице.
Но имя его живет! О самодуре рассказали сразу два маститых литератора. Николай Лесков, чье детство прошло в Орле, написал рассказ «Тупейный художник», где вывел Каменского под его настоящей фамилией. Произведение рассказывает о горькой судьбе крепостной актрисы и ее такого же подневольного возлюбленного. Есть фильм по этому произведению, снятый в 1971-м году.
Автор второй пьесы под названием «Сорока-воровка» — Александр Иванович Герцен, правда, фамилию барина он изменил на вымышленную — «Скалинский».
Дальше всех в увековечивании памяти крепостника пошли власти города Орла, в 1995-м году, к юбилею Орловского театра, площадь, где когда-то шли представления Каменского и где плакали за сценой подневольные таланты, стала носить имя этого «выдающегося» театрала. Вот так. Имен и сломанных судеб никто не помнит, зато площадь стоит и даже бюст «основателя» в музее Орловского театра имеется.
Еще один любопытный факт: британская актриса Хелен Миррен, по отцу — Миронова, русская она. Ее прабабушка по отцу — Лидия Андреевна Каменская, приходилась правнучкой Каменского-старшего, того самого, которого отправил к праотцам собственный крепостной. Родственница театрала Каменского-младшего.
