— Анька? Да кому она нужна? Пусть едет в детский дом.
— Тёть Маш, ну жалко её, — сказала Ольга.
— Тебе жалко? Вот ты и забирай, раз такая добрая, — противно захихикала Мария, заправив седую прядь волос за ухо и повязывая кухонный фартук. — Иди себе, у меня дел полно, готовить надо, скоро муж с работы придёт и внуки с занятий, а у меня все кастрюли пустые. Видишь, мне своих хватает!
— Вижу. Только у меня тоже своих трое, куда мне ещё Аньку?
— Ну и о чём тогда разговор? — подытожила Мария, выпроваживая племянницу за дверь. — В детдоме ей самое место, алкашное oтpoдье, тьфу…
Девочка Аня, о которой говорили её родственники, Мария и Ольга, в самом раннем детстве лишилась родителей, а потом и дедушки с бабушкой, которые растили её до шести лет. Если сказать точнее, Аню лишил родителей суд.
— Моя мать начала пить ещё со школы, — рассказывала, теперь уже тридцатилетняя, Аня своей подруге Юле. — Мои бабушка с дедушкой, её родители, винили в этом себя. Потому что очень баловали дочь, всё разрешали, во всём потакали. Учиться она не хотела, получала почти одни двойки. Едва окончив девять классов, родила меня от такого же любителя горячительных напитков, восемнадцатилетнего парня Семёна.
— Жуть… — сказала Юля, удивившись откровениям подруги. Ведь до сегодняшнего дня Аня не рассказывала такие подробности про своё детство.
— Воспитывали и растили меня бабушка с дедушкой со стороны матери. Со стороны отца там было вообще глухо: потомственные алкоголики, не знаю в каком поколении. Династия алкашей. Вижу, тебе жутко слушать… А я в этом всём жила.
Юле было действительно жутко.
— Что случилось с твоими дедушкой и бабушкой? Почему их так рано не стало? — спросила Юля.
— У дедушки с сердцем проблемы были, а бабуля за ним ушла, не смогла без него жить. За год её не стало, сильно болела, серьёзно. Моя мать у них была поздним, единственным и очень желанным ребенком, потому они её и баловали, но, да, всё равно рано они ушли, потрепала она им нервы. Им бы ещё жить да жить, — вздохнув, сказала Аня.
— И что с тобой стало потом? — совсем тихо спросила Юля.
— Отправили в детский дом. Родственники меня брать отказались. Это, конечно, я потом узнала. Все открестились. А вот мой отец…
— Что отец?
— В детском доме я провела три года. Страшно вспоминать, я каждый день плакала… Отправили меня в школу (у нас была своя школа-интернат при детском доме), а учиться я не могла. Во-первых, подготовки никакой не было, хотя в принципе, у нас там все местные такие же бедолаги были, и уровень одинаковый, но я была хуже всех. Помню как-то учительница математики разозлилась на меня, что я тему не понимаю, и в сердцах сказала, что, мол, дети алкашей, что с них взять, тупыми родились, тупыми помрут… Мне было очень обидно. А мой отец, как оказалось, не забыл про меня. Эти три года он потратил на то, чтобы восстановить родительские права, — тепло улыбнулась Аня.
— Ему было не всё равно? — удивилась Юля.
— Представляешь, нет!
Отец Ани, Семён, первым делом бросил пить. Это произошло внезапно. К тому времени он стал владельцем недвижимости — полуразвалившегося домика в поселке: мать его погибла во время пьяных разборок. И вот однажды утром, когда ему было очень плохо после бурно проведённого вечера, он вдруг ужасающе отчётливо осознал, что его жизнь совсем никчёмная и так дальше продолжаться не может.
Когда он находился в алкогольном бреду, ему привиделась недавно почившая мать, которую он даже не стал хоронить, потому что было не на что. Он написал отказ, предоставив государству заниматься печальными хлопотами. Однако в тот же день напился, на это у него деньги были.
И мать, в его сне, очень грозно посмотрев на Семёна, заявила, что ни за что не простит то, как он с ней обошёлся. А ещё пригрозила, что позаботится о том, чтобы и его «похоронили, как собаку», когда придёт срок. А придёт он очень скоро, заверила мать, потому что печень у Семёна уже почти отказала.
— Скоро встретимся! Вот тогда я тебе и отомщу по полной, сыночек, — страшно захохотала мать Семёна. Выглядела она, словно ведьма из сказки, седая, непричесанная, беззубая, вся чёрная и в лохмотьях. Впрочем, это был её обычный вид в последние годы.
Семён раскрыл глаза и в ужасе резко поднялся с кровати, отчего вся комната бешено завертелась у него перед глазами. Он снова сел на кровать и стал тереть глаза, пытаясь прогнать образ матери, стоявший перед мысленным взором. И вдруг вспомнил о дочери.
— Анька… Анька, Анька… Мне есть, ради чего жить! Не дождёшься, старая ведьма! Это ведь из-за тебя я пить начал! Да! — выкрикнул Семён в пустоту. — Это ты меня пивом угощала, когда мне и было-то всего ничего, двенадцать лет… Помню, ты мне предложила отца помянуть, и пошло-поехало. Споила, сгубила невинную душу детскую…
Семён заплакал пьяными слезами. Потом, наплакавшись и нагоревавшись, снова вспомнил о дочери, которой лишился. И твёрдо решил бросить пить.
Все прежние друзья над ним смеялись. Никто не верил. Пытались его затянуть обратно в свою компанию, но Семён не поддавался. У него был чёткий план.
— Мне всего-то двадцать пять лет! Вся жизнь впереди! Буду жить, буду! Вылечусь и Аньку верну! — заявлял он свои дружкам и настойчиво выпроваживал их из своего дома восвояси.
Устроился на работу, накопил денег и сам отремонтировал ветхий домик. Собрал все необходимые справки и подал документы в суд на восстановление родительских прав. Более того, он отправился к матери Ани, Нине, своей бывшей любви, и предложил ей начать всё с начала, бросить пить и вместе растить дочь, но та отказалась и послала Семёна, куда подальше, заявив, что у него ничего не выйдет. Она не хотела ничего менять, ей было хорошо всё время находиться в пьяном угаре в развесёлой компании.
— Когда папа пришёл за мной, я не поверила своему счастью, — вспоминала Аня и у неё на глазах заблестели слёзы. — Я смирилась со своей участью, и в то время совершенно искренне считала, что буду находиться в детском доме, словно в тюрьме, на пожизненном заключении, до конца своих дней…
— Бедный, несчастный ребёнок! — пожалела Аню Юля, у которой у самой на глаза навернулись слёзы.
— С того дня моя жизнь круто переменилась. Папа очень старался, кроме того, в первое время нас регулярно навещала опека, но придраться им было не к чему. Я боялась этих строгих тётенек и была совершенно уверена, что ещё немного, и меня снова упекут в детский дом. Они мне снились долгие годы, да и сам детдом тоже. Сейчас думаю об этом и ещё больше восхищаюсь отцом. Ведь он был совсем молодой в те годы, простой парень, без образования, без помощи родителей, а какое упорство проявил! Смог переломить судьбу, а главное, сделать счастливой меня…
Когда Аня училась в девятом классе, Семён озаботился тем, чтобы купить квартиру в городе и покинуть домик в посёлке, который хранил столько неприятных воспоминаний. Но главная причина была не в этом. В посёлке была только школа-девятилетка, Семён же хотел, чтобы дочь окончила одиннадцать классов, а потом поступила в вуз и нашла хорошую работу.
Продал Семён домик, который был уже не такой ветхий, а вполне крепкий и ухоженный, и купил квартиру, добавив немного денег, которые скопил, подрабатывая на огромном складе. Этот склад построили рядом с их населённым пунктом совсем недавно, и он обеспечил работой значительное количество жителей посёлка. Главным образом тех, кто желал улучшить свою жизнь. Что не касалось матери Ани, Нины. Та продолжала пить и гулять, живя то с одним «кавалером», то с другим.
Аня её стыдилась. Иной раз боялась из дома выйти, ведь на пути могла попасться мать, которую Аня тихо ненавидела.
Поселились Аня с отцом в городе, в однокомнатной квартире. Квартиру рукастый Семён разгородил так, что у каждого из них получилось по отдельной комнате. И зажили они лучше прежнего.
Аня отправилась учиться в десятый класс в школу, где никто ничего про неё не знал, и, что особенно важно, не знал про её мать aлкoгoличку, полностью потерявшую человеческий облик, мимо которой и проходить то было неприятно. Она могла часами валяться в грязи, в вонючей луже, спать и храпеть на всю улицу. Могла цепляться грязными руками за проходящих мимо людей и просить деньги на выпивку, хотя ей никто уже никогда их не давал. Однако пить она не прекращала.
— Вот это была загадка. Где она находила деньги? — говорила Аня Юле, разводя руками. — Она мне была никто, однако мне было стыдно до слёз, как будто бы я была в какой-то степени причастна к её состоянию.
— Ну это ты загнула, — удивилась Юля. — Ты-то ту при чём?
— Конечно не при чём, — вздохнув, согласилась Аня. — Мне было противно.
В возрасте двадцати пяти лет Аня потеряла отца.
— Наверное всё-таки отдалённые последствия тех давних злоупотреблений остались, — рассказывала Аня Юле. — Врач мне что-то объяснял, но я не поняла. Сердце. Всё произошло быстро. Я осталась совсем одна.
— Соболезную, — тихо произнесла Юля. — И всё же, почему ты мне никогда об этом не говорила, но решилась рассказать именно сейчас?
— Потому что меня достали.
— Кто?
— Они, — загадочно произнесла Аня. — Звонят, пишут. Я их заблокировала, но они с других номеров лезут.
— Да кто они-то?
— Родственники со стороны матери, которая мне не мать. Ольга, её муж, тётя Маша, её дочь… Много кто, — неопределённо махнула рукой Аня.
— И что они хотят?
Аня молчала. А потом тихо сказала:
— Месяц назад мать допилась до инсульта. Лежит, только глазами вращает. Ничего не может, ни шевелиться, ни есть, ни говорить, только лежать.
— Как ты об этом узнала? — удивилась Юля.
— С Ольгой мы связь поддерживали и с тётей Машей. Это ещё при бабушке началось. Это её родные. Посёлок у нас маленький, когда я вернулась из детдома к отцу, они конечно же об этом узнали. Приходили с подарками, гостинцами. Интересовались моими делами. Словом, худо-бедно все эти годы связь я с ними поддерживала. Из вежливости и в память о бабуле. И да, они, когда бабушка болела, помогали и хоронили её тоже они, мне же шесть лет тогда было. В общем общались мы. И здешний адрес городской они тоже знают, мы с папой его и не скрывали. На похороны папы они приезжали, даже немного помогли деньгами. А теперь мать оказалась на их руках. Она тяжелобольная, никто не хочет за ней ухаживать, и они решили навязать её мне.
— Какой ужас! Но она же тебе не мать! Она ведь была лишена родительских прав! Пусть идут лесом! — сердито произнесла Юля.
— Не идут! Они мотают мне нервы. Звонят и пишут, отправляют видео, где мать лежит беспомощная, вращая глазами… Бррр… Жуть. Я потом всю ночь не могла уснуть, так и стояло перед глазами её перекошенное лицо.
— Да не смотри ты эти видео! Удали! Плюнь! Забудь! Заблокируй их всех! — разгорячилась Юля.
— Я, наверное, перееду. Я решила. Вчера смотрела варианты квартир. В соседнем городе они меня не достанут, адреса я им не скажу, конечно, телефонный номер сменю. А на работу сюда можно и на электричке ездить, — тихо сказала Аня.
— Ты молодец. Ты сильная. Ты справишься, — уверенно произнесла Юля и обняла подругу. — Только мне будет тебя не хватать.
— Я буду рядышком, — слабо улыбнулась Аня. — Мне так противно от всей этой темы! Они давят мне на жалость и взывают к совести. За отцом бы я ухаживала и всё отдала бы, чтобы он был жив, видит Бог, он достоин восхищения. А она… Она не человек. Она животное. И я не хочу иметь с ней ничего общего. Она мне не мать.
Стояло раннее утро. Аня ждала на платформе электричку, чтобы ехать на работу. Она переехала, так, как и собиралась. Всё получилось удачно и довольно быстро. Квартира однушка, по метражу такая же, правда без того разделения на две крошечные комнаты, которое некогда соорудил отец, Ане она казалась огромной.
Молодой женщине на новом месте нравилось. А главное, она, наконец-то, окончательно освободилась от прошлого, которое долго не хотело её отпускать. Иногда Аня думала о том, как там мать, жива ли? Но она одёргивала себя и понимала, что даже этого небольшого беспокойства мать недостойна совершенно.
Аня больше не общалась с тётей Машей и Ольгой и потому не знала, что «сердобольные» родственники, ещё недавно горестно причитавшие и давившие на жалость, как только потеряли с ней связь, тут же, объединив усилия, смогли (не без труда) определить Нину в государственный интернат и забыть о ней навсегда. Там, лежа без движения на казённой койке, у Нины было много времени подумать о своей жизни.
