— Звонила Ленка. Опять денег просила на какую-то ерунду.
Игорь бросил эту фразу в воздух кухни так же небрежно, как кинул на стул свой пиджак. Он прошёл к холодильнику, открыл дверцу, и его лицо осветилось холодным белым светом. Он ожидал услышать в ответ одобрительное «молодец» или хотя бы удовлетворённое молчание. Он ведь сдержал слово. Поэтому, достав бутылку с водой, он с гордостью добавил, глядя на спину жены:
— Я, как и обещал, не дал.
Светлана, стоявшая у разделочного стола, замерла. Её рука, сжимавшая рукоять тяжёлого кухонного ножа, на мгновение окаменела над кучкой мелко нашинкованного лука. Потом она с силой, с глухим, тошнотворным стуком, вонзила лезвие в деревянную доску. Нож вошёл глубоко и остался стоять, вибрируя, как камертон, настроенный на её ярость.
Игорь вздрогнул от этого звука. Он закрыл холодильник и обернулся.
— Опять? — голос Светы был низким и хриплым, лишённым всякой теплоты. — Она опять звонила?
Он не понял. Совершенно не понял. Его лицо выражало искреннее недоумение человека, которого только что ударили ни за что.
— Ну да. Но я же отказал, в чём проблема-то? Я всё сделал, как мы договаривались.
Для Игоря проблемы не было. Был факт: звонок сестры, его отказ, соблюдение пакта о накоплениях на квартиру. Простое уравнение, решённое в пользу их семьи. Но для Светы этот звонок не был переменной в уравнении. Он был едкой кислотой, которая капля за каплей прожигала её спокойствие, её веру в будущее, её уважение к мужу. Каждый такой звонок, даже закончившийся отказом, был наглым вторжением в их мир. Напоминанием о тех десятках, а то и сотнях тысяч, которые утекли сквозь пальцы Игоря в бездонную пропасть лениной «красивой жизни» — в коктейли в модных барах, в новые платья на одну ночь, в такси до клуба и обратно. Деньги, которые могли бы стать квадратными метрами их будущей квартиры, первым взносом по ипотеке, превращались в дым, в похмелье и в дешёвые блёстки на чужом празднике жизни.
— Проблема в том, Игорь, что ты вообще с ней разговариваешь! — она наконец повернулась к нему. Её лицо было бледным, а глаза тёмными, почти чёрными. — Проблема в том, что у неё до сих пор есть наш номер! Что она вообще смеет его набирать!
Игорь растерянно моргнул. Логика её претензии ускользала от него. Он пытался выстроить в голове защитную стену из здравого смысла, но её гнев был как таран, пробивающий любую оборону.
— Света, это бред какой-то. Она моя сестра! Я не могу просто…
— Можешь! — перебила она, делая шаг к нему. Нож так и остался торчать в доске, как надгробный камень на их семейном ужине. — Ты должен был один раз сказать ей так, чтобы она забыла, как тебя зовут! Чтобы при одной мысли позвонить тебе её бросало в холодный пот! А ты что делаешь? Ты продолжаешь с ней любезничать! «Привет, Леночка, как дела? Денег? Ой, нет, не могу, мы с женой договорились». Ты даёшь ей надежду! Ты позволяешь ей думать, что она всё ещё может дёргать за эту ниточку!
Он смотрел на неё, и до него медленно начинало доходить. Дело было не в деньгах. Дело было в унижении. В её унижении. В том, что она вынуждена была делить своего мужчину, свой бюджет и своё будущее с его инфантильной и наглой сестрой. Его спокойный отказ был для неё не победой, а очередным раундом в бесконечной борьбе, в которой он даже не понимал, что участвует.
— Света, я же тебе обещал, что я никому из своей родни больше не дам ни копейки, потому что мы копим на квартиру! Что ты опять мне мозг пилишь моей сестрой? Да! Она просила денег, но я же отказал! Что ещё мне надо было сделать?! Послать её?!
Его голос сорвался на крик от обиды и непонимания. Он развёл руками, вопрошая к потолку, к стенам, к молчаливому ножу в доске. Он был уверен в абсурдности своего последнего вопроса.
— Да.
Это одно-единственное слово, произнесённое Светланой, упало в пространство кухни, как кусок льда в раскалённое масло. Оно не было громким. Оно было тихим, твёрдым и абсолютно лишённым эмоций. Игорь застыл с открытым ртом. Его возмущённый, риторический вопрос, который должен был показать ей всю абсурдность её претензий, она приняла как руководство к действию. Она взяла его крайнюю, немыслимую меру и положила её в основу своего требования.
— Ты… ты серьёзно? — выдавил он, чувствуя, как возмущение внутри него сменяется холодным недоумением. Он всё ещё надеялся, что это какая-то злая, неуместная шутка.
Светлана медленно подошла к столу, выдернула нож из доски с тем же усилием, с каким его туда вонзила. Она не смотрела на Игоря. Она взяла тряпку и начала методично, с нажимом, вытирать лезвие, будто стирала с него невидимую грязь. Каждое её движение было выверенным, подчёркнуто спокойным и от этого ещё более жутким.
— Абсолютно. Я серьёзно считаю, что ты должен был её послать. Не вежливо отказать, не мямлить что-то про наши планы, а послать. Грубо, грязно, унизительно. Так, чтобы она поняла, что эта кормушка закрыта навсегда. Чтобы у неё даже мысли не возникло снова набрать твой номер.
Игорь покачал головой, пытаясь отогнать это наваждение.
— Света, опомнись! Она же моя сестра! Родная сестра! Я не могу так с ней поступить, какой бы она ни была! Это… это не по-человечески!
— А по-человечески — это позволять ей годами высасывать из нашей семьи деньги? — она наконец подняла на него глаза. В них не было гнева. В них было презрение. Холодное, острое, как только что вытертый нож в её руке. — По-человечески — это когда я экономлю на всём, откладываю каждую копейку, отказываю себе в новой кофточке, потому что мы копим на первый взнос, а твоя сестра в это же время пропивает наши деньги в очередном клубе? По-человечески — это когда ты, взрослый мужик, не можешь поставить на место свою инфантильную родственницу, которая паразитирует на тебе?
Она бросила нож в раковину. Звук металла, ударившегося о металл, резанул по ушам.
— Ты не понимаешь, Игорь. Ты слишком мягкий. Слишком добрый. Для неё твоя доброта — это слабость. Твоё родство — это лицензия на пользование тобой. Пока ты будешь ей «братом», ты не будешь мне мужем в полной мере. Потому что твой ресурс — время, деньги, нервы — всегда будет разделён. А я не хочу делить. Я устала.
Он смотрел на неё, на эту чужую, жестокую женщину, и не узнавал её. Куда делась его мягкая, понимающая Света? Её место занял этот безжалостный прокурор, который выносил приговор его семье, его крови.
— Это несправедливо! — снова закричал он. — Ты ставишь меня в идиотское положение! Я сделал то, о чём ты просила! Я отказал! Я держу своё слово!
И тут Светлана сделала шаг к нему. Она подошла вплотную, глядя ему прямо в глаза, и её голос стал совсем тихим, но от этого ещё более весомым.
— Нет, Игорь. Ты не сделал. Ты поставил галочку. А я прошу не этого. Я прошу решения. Окончательного. Поэтому сейчас будет так. Либо ты берёшь свой телефон, звонишь ей при мне и говоришь всё то, что я сказала. Говоришь так, чтобы она умылась слезами от унижения и стыда. Либо можешь прямо сейчас начинать копить на квартиру вместе с ней.
Воздух на кухне загустел, стал вязким и тяжёлым, как будто его можно было зачерпнуть ложкой. Игорь смотрел на жену, и его мозг отчаянно искал выход, лазейку, компромисс. Он перебирал в уме десятки вариантов: уйти, хлопнув дверью; попытаться её обнять; снова закричать. Но он видел её глаза. В них не было места для переговоров. Это был взгляд человека, который уже всё для себя решил, сжёг за спиной все мосты и теперь просто ждёт, когда пламя доберётся до тебя. «Либо… либо…» — билось в его висках. И он понимал, что второе «либо» — это не просто угроза. Это приговор, который уже вынесен и обжалованию не подлежит.
Он медленно, как во сне, побрёл в коридор, где на маленькой тумбочке лежал его телефон. Каждый шаг отдавался глухим эхом в его голове. Он чувствовал себя предателем, идущим на сделку с собственной совестью, но страх потерять Свету, потерять эту жизнь, которую они строили вместе, был сильнее. Он был острее, чем стыд. Света молча следовала за ним, не отставая ни на шаг. Она была его тенью, его надсмотрщиком. Её молчаливое присутствие давило сильнее любого крика.
Игорь взял в руку телефон. Гладкий, холодный пластик ощущался в ладони чем-то чужеродным, орудием, которое ему предстояло обратить против собственной крови. Он разблокировал экран. Пальцы плохо слушались, он дважды промахнулся мимо иконки контактов. Наконец, он открыл список. «Ленка». Под именем — её фотография, сделанная прошлым летом на даче: она смеётся, щурясь от солнца, в волосах запутался какой-то цветок. Она казалась на этом фото такой беззаботной, почти ребёнком. Он на секунду замер, глядя на это счастливое лицо. Он поднял глаза на Свету. Её лицо было непроницаемо. Каменная маска. Ни сочувствия, ни сомнения. Только холодное, выжидающее спокойствие.
Он нажал на кнопку вызова.
Длинные гудки казались вечностью. Он молился, чтобы она не взяла трубку. Чтобы её телефон был выключен, чтобы она была в метро, чтобы случилось что угодно. Но после третьего гудка в трубке раздался её бодрый, чуть легкомысленный голос.
— Игорёк, привет! Ты что-то быстро! Передумал, да? Я знала! Так что там, сможешь подкинуть?
Её весёлый тон ударил его под дых. Она ждала денег. Она была уверена, что он, как всегда, помялся для приличия, а теперь позвонил, чтобы сдаться. Он глубоко вдохнул, чувствуя на себе испепеляющий взгляд Светы.
— Лена? Это я.
— Ну а кто же ещё, — рассмеялась она на том конце провода. — Так что?..
— Нет, я звоню не поэтому, — его голос прозвучал сухо и официально, как у робота. Он собрал всю свою волю в кулак. — Слушай меня внимательно и не перебивай.
В трубке наступила тишина. Лена, очевидно, почувствовала перемену.
— Денег не будет. Никогда. Ты поняла? Ни копейки. Я хочу, чтобы ты забыла этот номер. Чтобы ты забыла, что у тебя есть брат, который решает твои проблемы.
Он говорил, и каждое слово царапало ему горло изнутри. Он слышал, как Лена растерянно дышит в трубку, но не давал ей вставить ни слова.
— Мне надоело оплачивать твои гулянки. Мне надоело быть твоим личным банкоматом. У меня своя семья, своя жизнь, и в ней больше нет места для твоих вечных «войди в положение». Хочешь жить красиво — иди и заработай. Повзрослей, Лена. Найди работу. Сделай хоть что-нибудь со своей жизнью и перестань быть паразитом.
Последнее слово он выплюнул, как яд. Он знал, что оно попадёт точно в цель. Он не стал дожидаться ответа, не стал слушать её растерянное бормотание или возможный взрыв ярости. Он просто нажал на красную кнопку отбоя.
В квартире стало тихо. Игорь стоял, не опуская телефон, глядя в погасший экран. Он чувствовал себя опустошённым. Грязным. Он сделал это. Он выполнил приказ. Он посмотрел на Свету. На её губах не было улыбки. Лишь в глубине глаз мелькнуло что-то похожее на тёмное, хищное удовлетворение. Она молча кивнула, будто принимая отчёт о проделанной работе. Потом развернулась и пошла обратно на кухню, к своему недорезанному луку. Победа была одержана. Но праздновать её почему-то совсем не хотелось.
Час прошёл в оглушающей, плотной тишине. Это была не та умиротворяющая тишина, которая бывает после примирения. Это была тишина морга. Игорь сидел на диване в гостиной, уставившись в тёмный экран телевизора. Он не видел отражения, не думал ни о чём конкретном. Внутри него была выжженная пустота, покрытая тонким слоем пепла из стыда и облегчения. Света оставалась на кухне. Он слышал, как она тихо ставит кастрюли, как журчит вода из крана — обычные звуки, которые теперь казались неуместными, как смех на похоронах. Они победили. Но их победа ощущалась как поражение. Они не разговаривали. Они не смотрели друг на друга. Они просто существовали в разных углах своей маленькой квартиры, связанные не любовью, а только что совершённым совместным преступлением против его семьи.
Резкий, скрежещущий звук ключа в замочной скважине заставил Игоря вздрогнуть и очнуться. Он машинально подумал, что забыл запереть дверь на второй замок. Дверь распахнулась. На пороге стояла Лена.
Она была не такой, какой он ожидал её увидеть. Не заплаканной, не раздавленной, не жалкой. На ней были джинсы, обтягивающие ноги, и чёрная кожаная куртка. Волосы, обычно распущенные, были собраны в тугой хвост. Макияж — яркий, боевой: чёткие стрелки на глазах и тёмно-красная помада. Она не пришла просить или унижаться. Она пришла воевать.
Она проигнорировала Игоря, будто он был предметом мебели. Её взгляд, холодный и острый, как осколок стекла, нашёл Светлану, вышедшую из кухни на звук.
— Ну что, довольна? — голос Лены был низким и ровным, без малейшего намёка на истерику. Он был страшен в своём спокойствии.
— Убирайся из моего дома, — так же ровно ответила Света, скрестив руки на груди. Она не собиралась уступать. Это была её территория.
— Твоего дома? — Лена усмехнулась, делая шаг внутрь и закрывая за собой дверь. — Это пока ещё и его дом. Моего брата. Или ты уже и от него избавилась, как от ненужной вещи? Заставила позвонить и сказать, что он тебе больше не брат?
Игорь вскочил.
— Лена, уходи. Пожалуйста.
— Заткнись, — бросила она ему через плечо, не отрывая взгляда от Светы. — Я не с тобой разговариваю. Я хочу посмотреть в глаза этой… женщине. Которая решила, что имеет право рушить чужие семьи. Ты правда думаешь, что ты победила? Думаешь, ты получила его всего, без остатка?
— Я получила то, что принадлежит мне по праву, — отчеканила Света. — Мужа, который заботится о своей семье, а не о приживалках.
И тут Лена рассмеялась. Громко, зло, безрадостно.
— О своей семье? О, да. Он такой заботливый. Особенно когда дело касается денег на вашу грёбаную квартиру. Ты же у нас всё считаешь, каждую копейку.
Она сделала паузу, наслаждаясь моментом. Игорь похолодел. Он понял, что сейчас произойдёт.
— А ты спроси у своего «заботливого» мужа, куда делись сто тысяч из вашего общего фонда прошлой весной. Он же тебе, кажется, сказал, что это банк что-то напутал, какой-то сбой в системе?
Светлана нахмурилась, но молчала. Она помнила этот эпизод. Они тогда сильно ругались.
Лена подошла почти вплотную к Свете, её голос стал тише, ядовитее.
— Так вот, дорогая моя. Никакого сбоя не было. Эти деньги он принёс мне. Ночью, в конверте. Потому что у меня были проблемы. Настоящие, а не на новые туфли. И он умолял меня никогда тебе не говорить. Чтобы ты, его святая, правильная жена, не узнала, что он всё тот же слабак, который бежит спасать свою никчёмную сестру.
Тишина. Та самая, кухонная, только теперь она стала абсолютной. Света медленно, очень медленно повернула голову и посмотрела на Игоря. Она ничего не сказала. Она просто смотрела. Её взгляд был страшнее любого крика, любой пощёчины. В нём было всё: понимание того, что её унизили, обманули, использовали. Понимание, что вся её борьба, её ультиматум, её жестокая победа — всё это было фарсом. Он предал её задолго до сегодняшнего звонка.
Игорь открыл рот, но не смог произнести ни звука. Он был голый. Абсолютно голый под её взглядом.
Лена смотрела на них — на своего сломленного брата и на окаменевшую от правды жену. На её лице не было торжества. Только горечь и усталость.
— Наслаждайтесь вашей квартирой, — бросила она в тишину. — Вы друг друга стоите.
Она развернулась и вышла. На этот раз дверь за ней закрылась тихо.
Игорь и Света остались стоять посреди комнаты. Два чужих человека, запертых в одной квартире, построенной на лжи. Их совместное будущее, за которое они так яростно сражались всего час назад, только что рухнуло, погребая под обломками их обоих…
