— О, ты уже пришла?
Голос Жени, весёлый и беззаботный, донёсся из комнаты раньше, чем Лиза успела снять туфли. Он был искажён гулом виртуальных взрывов, пробивающимся сквозь его наушники. Но не этот звук ударил её первым. Первым ударил запах. Резкий, едкий, безошибочно узнаваемый запах щенячьей мочи, въевшийся в ворс нового, светло-серого ковра, за который они отдали почти половину её зарплаты в прошлом месяце.
Она медленно выпрямилась, не отпуская ручку входной двери. Вот она. Жёлтая, растекающаяся, блестящая под светом люстры клякса. Произведение искусства. Прямо по центру гостиной. Из-за угла, по-крабьи боком, виляя всем телом от неуёмного восторга, выскочил Арчи. Голубоглазый щенок хаски, её персональный шестиутренний кошмар последних двух месяцев. Он подбежал, ткнулся мокрым носом ей в колени, оставляя на тёмных брюках капли слюны и едва заметные отпечатки грязных лап.
Лиза не пошевелилась. Она смотрела мимо щенка, вглубь комнаты, на спину мужа. Он сидел в игровом кресле, чуть раскачиваясь в такт происходящему на мониторе. Плечи напряжены, пальцы порхают по клавиатуре. Он был там, в другом мире. В мире, где не существует луж на коврах, прогулок в шесть утра под ледяным дождём и счетов из ветеринарной клиники за прививки и проглоченный кусок резиновой игрушки.
— А Арчи, кажется, опять нашкодил, — бросил он через плечо, так и не обернувшись.
Кажется. Он сказал «кажется». Словно это было некое абстрактное событие, произошедшее в параллельной вселенной, о котором ему сообщили по радио. Словно этот едкий запах не пропитал всю квартиру, в которой он находился последние пять часов. Лиза молча прошла в ванную. Её движения были медленными, почти сомнамбулическими. Она открыла шкафчик под раковиной, достала жёлтую тряпку и ведро. Руки действовали на автомате. За последние два месяца они проделывали этот ритуал чаще, чем она прикасалась к собственному мужу.
Пока вода с шумом наполняла ведро, перед её глазами пронеслось утро. Будильник в 5:45. Темнота за окном. Холодный пол. Скулящий у двери щенок, требующий немедленного выгула. Быстрый кофе, обжигающий горло. Натягивание джинсов, куртки. И вот она стоит на улице, под моросящим дождём, пока Арчи с упоением гоняется за голубем. А Женя в это время спит. Он всегда спит. Он «сова», ему нужно высыпаться. Он ведь работает головой. А она, видимо, ногами.
Она выключила воду. Подняла тяжёлое ведро. Вернулась в гостиную. Женя всё так же сидел за компьютером, увлечённый боем. Арчи, довольный собой, уже принялся грызть ножку кресла. Лиза посмотрела на лужу. Потом на тряпку в своей руке. На мужа. И что-то внутри неё, какая-то туго натянутая струна, с сухим щелчком лопнула.
Она не стала наклоняться. Не стала намыливать тряпку. Она просто разжала пальцы. Мокрая, серая тряпка шлёпнулась на пол рядом с лужей, подняв крошечные брызги. Шум заставил Женю наконец оторваться от монитора. Он стянул одно «ухо» наушников и обернулся.
— Ты чего?
В его голосе сквозило искреннее недоумение. А Лиза смотрела на него так, будто видела впервые. И в её взгляде не было ни злости, ни обиды. Только холодная, абсолютная ясность.
— Больше я за ним убирать не буду, — сказала она тихо, но каждое её слово было твёрдым, как камень. — Это твоя собака, Женя. Вот и разбирайся с ней сам. Прямо сейчас.
Женя медленно повернулся в кресле. Полностью. Он снял наушники и аккуратно повесил их на специальный крючок на мониторе. Движения были демонстративно спокойными, но в том, как напряглась его шея, Лиза увидела первые признаки надвигающейся бури. Он посмотрел на тряпку, потом на лужу, потом на неё. И усмехнулся. Это не был смех веселья; это был короткий, резкий выдох, полный снисходительного превосходства.
— Лиз, ты серьёзно? Ты сейчас решила устроить сцену из-за щенячьей лужи? У меня рейд через десять минут.
Он говорил так, будто она была неразумным ребёнком, капризничающим в магазине игрушек. Словно его «рейд» в вымышленном мире был событием планетарного масштаба, а её восьмичасовой рабочий день, час в пробках и возвращение в квартиру, пахнущую аммиаком, — так, мелкая житейская неприятность.
— Я не устраиваю сцену. Я констатирую факт, — её голос оставался ровным, и это бесило его больше, чем если бы она кричала. — Ты хотел собаку. Ты её принёс. Ты и несёшь за неё ответственность.
— Ответственность? — он снова усмехнулся, откидываясь в кресле и закидывая ногу на ногу. — Какое слово-то подобрала. Ответственность. Это щенок, Лиза! Щенок! Они делают лужи. Они грызут вещи. Это как бы часть процесса. Или ты думала, что он сразу будет приносить нам тапочки и варить кофе?
Он сделал паузу, ожидая, что она оценит его остроумие. Но она молчала. Её молчание было плотным, как стена, и он с размаху врезался в него. Его лицо начало терять весёлую маску, под ней проступало раздражение.
— Я завёл его для нас! Чтобы в доме было веселее, чтобы была какая-то жизнь! Чтобы мы вместе с ним гуляли, радовались! А ты что делаешь? Ты превратила это в свою личную каторгу. Ты ходишь с таким лицом, будто он не щенок, а приговор. Каждая прогулка для тебя — трагедия. Каждая лужа — всемирный потоп. С тобой невозможно радоваться, ты убиваешь любое хорошее начинание своим занудством!
Он говорил всё громче, жестикулируя рукой, в которой всё ещё сжимал мышку. Арчи, почувствовав напряжение, заскулил и подбежал к Жене, ткнувшись ему в ногу. Женя машинально, не глядя, потрепал его за ухом. Этот жест, эта бессознательная демонстрация их «связи», стал для Лизы последним спусковым крючком.
— Радоваться? — повторила она, и в её голосе впервые прорезался металл. — Ты называешь радостью, когда выкладываешь его фото в соцсети с подписью «мой лучший друг»? Это вся твоя радость? А кто встаёт в шесть утра, пока «лучший друг» спит? Кто отмывает пол, когда ты в наушниках спасаешь галактику? Кто ездил с ним к ветеринару, когда он нажрался твоего разбросанного конструктора, и платил со своей карты, потому что ты «забыл» снять наличные? Не прикрывай свою безответственность красивыми словами про радость, Женя. Ты хотел живую игрушку. Но у игрушек, оказывается, есть физиология.
Сказав это, она скрестила руки на груди, занимая оборонительную позицию. Она не отступит. Не в этот раз.
Женя смотрел на неё несколько секунд, его челюсти были плотно сжаты. Весь его вид говорил о том, что он считает этот разговор утомительной и несправедливой помехой. Потом он решительно развернулся обратно к монитору.
— Господи, какая ты душная. Я уберу. Позже. Когда закончу.
Он снова надел наушники, отрезая себя от неё, от запаха мочи, от реальности. Щелчок мышки прозвучал в наступившей тишине как выстрел. Он вернулся в свой мир. А она осталась стоять посреди гостиной, рядом с остывающей лужей и мокрой тряпкой на полу, понимая, что война только что перешла в новую, гораздо более жестокую фазу.
Он снова надел наушники. Щелчок мышки. Его спина, обращённая к ней, стала непробиваемой стеной. Он просто выключил её. Вычеркнул из своего мира, как назойливую рекламу. Оставил её одну в комнате, которая пахла его безответственностью. Лиза смотрела на эту спину, на то, как чуть подрагивают плечи в такт виртуальной битве, и поняла, что слова больше не работают. Слова для него — лишь фоновый шум, который можно убрать регулятором громкости.
Она не сдвинулась с места. Она просто ждала. Несколько секунд тянулись, как часы. А потом она сделала то, чего он никак не мог ожидать. Без спешки, без суеты, с холодной и отстранённой грацией хирурга, идущего к операционному столу, она обошла диван и направилась к стене за его креслом. Прямо к розетке, из которой тянулся чёрный шнур питания его мощного игрового компьютера.
Она наклонилась. Её пальцы обхватили пластиковую вилку. Она не дёрнула. Она медленно и плавно вытянула её из розетки.
Экран монитора мгновенно погас. Гудение системного блока оборвалось на полуслове. Наушники в одночасье стали бесполезными пластмассовыми чашами. Тишина, наступившая в квартире, была не звенящей и не тяжёлой. Она была оглушающей. Вакуумной. Она высосала из комнаты весь воздух.
Женя замер на секунду, а потом медленно, как в замедленной съёмке, повернул голову. Его лицо было искажено гримасой чистого, незамутнённого бешенства. Это была ярость человека, у которого отняли последнюю дозу.
— Ты что творишь?! Ты совсем охренела?!
Его крик не напугал её. Она выпрямилась и посмотрела на него сверху вниз.
— Это больше не про собаку, Женя. И не про лужу. Это про вот это, — она кивнула на погасший монитор. — Про твою способность в любой момент сбежать. Сбежать от всего, что тебе не нравится. От всего, что требует усилий. Помнишь, ты полгода назад загорелся идеей собрать квадрокоптер? Купил деталей на пятнадцать тысяч. Спаял что-то два вечера, а потом забросил. Коробка до сих пор стоит на балконе. Помнишь?
Он смотрел на неё, не понимая, к чему она клонит. Его кулаки сжимались и разжимались.
— А помнишь, как твоя мама привозила тебе по воскресеньям контейнеры с едой, потому что ты «устаёшь после работы и не можешь готовить»? И это было уже после того, как мы съехались! Мне пришлось ей звонить и просить больше этого не делать, потому что это было унизительно! Ты даже тогда не понял, в чём проблема!
Её голос креп, наполняясь силой накопленных обид. Это был уже не разговор, а обвинительный акт.
— Этот щенок — такой же твой проект, как и тот дрон. Ты увидел красивую картинку. Голубые глазки, милый пушистый комочек, лайки в соцсетях. Ты притащил его домой, поиграл два дня, а потом он тебе наскучил. Потому что он живой! Его нельзя просто поставить на полку до следующего приступа вдохновения! Он требует еды, прогулок, ухода! Он требует ответственности, Женя! Того самого слова, над которым ты так смеялся!
Она сделала шаг к нему. Он инстинктивно вжался в кресло.
— Я не подписывалась на эту собаку! Ты её притащил, Женя, ты, и убирай за ней лужи в три часа ночи! Я не твоя прислуга! Ты хотел игрушку, а ответственность повесил на меня! Хватит!
Она почти выкрикнула последние слова ему в лицо. И наступила тишина. Женя смотрел на неё, и ярость на его лице сменилась чем-то другим. Холодной, злой насмешкой. Он медленно поднялся с кресла, и теперь уже он смотрел на неё сверху вниз.
— Так вот оно что, — протянул он тихо и ядовито. — Ты просто всё посчитала. Дрон — пятнадцать тысяч. Мамины котлеты — унижение. Прогулки — часы. Ветклиника — рубли. У тебя в голове не жизнь, Лиза, у тебя бухгалтерская книга. Каждая моя ошибка, каждый промах — всё записано в графу «дебет». Ты не жена, ты аудитор.
Он шагнул к ней, и теперь уже отступать пришлось ей.
— Я принёс в этот дом живое существо! Я хотел, чтобы ты хоть раз в жизни сделала что-то не потому, что «надо», а потому что хочется! Чтобы ты улыбнулась не своей вымученной вежливой улыбкой, а искренне! Чтобы в тебе проснулось хоть что-то, кроме твоего вечного «это непрактично» и «надо всё спланировать». Я думал, этот щенок растопит твой лёд. А ты взяла и его внесла в свой грёбаный отчёт о расходах. Ты не способна любить, Лиза. Ты способна только обслуживать. И выставлять счёт.
Его слова — «ты не способна любить» — повисли в воздухе. Они не ударили её, не заставили содрогнуться. Они были просто… информацией. Как сводка погоды или курс валют. Она посмотрела на него так, как смотрят на сложный, но уже решённый ребус. Вся ярость, вся обида, кипевшие в ней пять минут назад, испарились, оставив после себя лишь холодную, звенящую пустоту и абсолютную ясность. Он сам дал ей в руки инструмент. Он назвал её аудитором. Что ж, аудитор сейчас закроет этот отчёт.
Молча, не удостоив его ответом, она развернулась и пошла на кухню. Её шаги были ровными и выверенными. Женя остался стоять посреди гостиной, сбитый с толку. Он ожидал чего угодно: криков, упрёков, обвинений. Но эта спокойная, отстранённая решительность пугала его гораздо больше.
Через минуту она вернулась. В руках у неё были две металлические миски Арчи. Она неспешно подошла к его игровому креслу и с тихим, отчётливым звоном поставила обе миски на ламинат, прямо у его ног. Одна для воды, другая для еды.
— Что ты делаешь? — спросил он, его голос был растерянным.
Она не ответила. Развернулась и снова ушла, на этот раз в коридор. Вернулась она с поводком и ошейником. Подойдя к его столу, она аккуратно повесила поводок на угол монитора, так, что тот качался перед тёмным экраном, как маятник.
Женя смотрел на её действия, и в его глазах недоумение сменялось плохо скрываемым страхом. Он начал понимать, что это не просто истерика. Это был ритуал. Продуманный и методичный.
— Лиза, перестань, — сказал он уже менее уверенно. — Что за представления?
Она проигнорировала и его. Следующим её пунктом назначения стал угол в коридоре, где стояла лежанка Арчи. Она без видимых усилий подцепила её и потащила через всю гостиную, оставляя на полу едва заметную полосу от трения. Лежанку она бросила позади его кресла, фактически заблокировав ему путь к отступлению. Теперь, чтобы встать и уйти, ему пришлось бы перешагивать через неё.
И наконец, финал. Она снова скрылась в коридоре и вернулась, сгибаясь под тяжестью огромного, почти полного мешка с собачьим кормом. Она не донесла его до мисок. Она просто разжала руки, и пятнадцатикилограммовый мешок с глухим, тяжёлым стуком рухнул на пол рядом с его ногами. От удара из мешка вырвалось облачко мучной пыли. Арчи, заинтересовавшись, тут же подбежал и начал обнюхивать свою собственность.
Только теперь она снова посмотрела на Женю. Прямо в глаза. В её взгляде не было ничего, кроме холода патологоанатома, констатирующего смерть.
— Ты сказал, я не умею радоваться. Ты хотел принести в дом жизнь и веселье. Вот, — она обвела рукой его игровое место, которое теперь напоминало вольер. — Это всё твоё. Твоя радость. Твоё веселье. Твоя жизнь.
Она сделала паузу, давая словам впитаться в него.
— Он теперь ест здесь. Спит здесь. И ждёт прогулки тоже здесь. У тебя всё под рукой. Можешь даже поводок не снимать с монитора — очень удобно, чтобы не забыть. Ты ведь работаешь головой, тебе нельзя отвлекаться.
Она посмотрела на лужу на ковре, потом снова на него.
— И да, Женя. Ты прав. Я действительно всё посчитала. И пришла к выводу, что этот актив — полностью твой. Безраздельно. Наслаждайся своими инвестициями.
С этими словами она развернулась. Не в сторону входной двери. А в сторону их спальни. Она прошла мимо него, не оборачиваясь. Женя остался стоять на месте, в центре созданного ею круга. Рядом — щенок, выжидательно виляющий хвостом. У ног — миски и мешок с кормом. Перед глазами — бесполезный поводок на погасшем мониторе. А в нескольких метрах — лужа, которая никуда не делась и, казалось, стала только больше.
Дверь в спальню не хлопнула. Она закрылась с тихим, мягким щелчком. Но этот щелчок разделил их квартиру, их жизнь и их будущее надвое громче любого скандала. Он остался один. В своём мире, который внезапно стал абсолютно реальным…
