«Хочу жить! Юлик, как же хочу жить!» — от боли он корчился на узком диване. По ночам снилось, будто черные кошки впиваются ему в спину и раздирают позвонки, а днем, преодолевая, он садился за мольберт.
Только ее ласковое прикосновение хоть на мгновение заставляло позабыть. В тридцать восемь лет Борис Кустодиев стал инвалидом.
Он родился в семье профессора истории, литературы и философии, преподавателя духовной семинарии. Мать рано заметила, что ее сын любит играть с красками и цветовые пятна на его листах превращаются в яркие образы.
После смерти отца в семье не хватало средств, но все же мать нашла денег, чтобы свозить Борю в Астрахань на выставку художников-передвижников. «Я тоже буду художником!» — решил он еще в девять лет.
Сперва были рисовальные классы, деньги давал дядя, веривший в талант Бори. Потом в Санкт-Петербурге Кустодиев попал в мастерскую Ильи Репина в Петербургской Академии художеств.
С большой ответственностью воспринял Борис предложение принять участие в работе над масштабным полотном мастера «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года». Кустодиев выполнял портреты, эта работа особенно ему удавалась. Так и прочили ему карьеру портретиста.
В 1900 году случилась счастливая встреча. В Костромской губернии на этюдах познакомился он с Юлией Прошинской. То лето она вместе с сестрой проводила в имении своих опекунов и ради веселья заехали в соседний дом, где остановились студенты Петербургской академии художеств.
Тоненькая, хрупкая Юлия с большими, во все лицо глазами и пышной копной волос, затянутых в пучок на затылке, покорила Бориса Кустодиева сразу же. Он ревновал, ведь и товарищи его решили приударить за хорошенькой выпускницей Смольного. Но только он, возвращаясь в столицу, добился разрешения писать ей письма. Опекуны Юлии, ее тетушки Грек, были против, они считали Кустодиева недостойной партией. Слишком беден, без ясных перспектив, художник, что с него взять.
Но это была настоящая любовь, истинное чувство, что преодолевает все преграды. Через три года Борис Кустодиев и Юлия Прошинская обвенчались.
Он бесконечно писал жену, которую звал «Юлик», и только лишь рядом с ней был счастлив. Карьера Кустодиева складывалась успешно. Постоянные заказы, средств хватило даже купить в Кишеме дачу, дом построили по собственным чертежам и назвали «Терем».
Вместе с женой они посетили Париж, Мюнхен, побывали в Италии, в Испании. На международных выставках работы Кустодиева приветствовали, и неизменно получал он похвалы. Премии, медали, успех… Только это не имело никакого значения.
Главным оставалась Юлик и семья. Меньше чем через год после свадьбы родился сын Кирилл, через два года — дочь Ирина. А вот третий их ребенок, Игорь, умер одиннадцатимесячным от менингита. Эту трагедию они пережили вместе, черпая поддержку друг в друге.
Но самым страшным испытанием стала болезнь Бориса Михайловича. С юности он чувствовал странные боли: «Опять что-то ноет, как это у меня иногда бывает» (из письма матери).
Но то, от чего отмахивался художник в девятнадцать лет, уже нельзя было игнорировать в тридцать один: «Страдаю очень, особенно по утрам. Подлая рука моя болит вовсю, и вместо улучшения — с каждым днем чувствую себя все хуже и хуже». К болям в руке со временем добавились сильнейшие головные боли. Врачи поставили неутешительный диагноз: опухоль спинного мозга.
Не помогало ни лечение в Швейцарии, ни проведенные операции, все это приносило лишь временное облегчение. После операции в 1913 году была запланирована еще одна, через год, но ее осуществить не удалось, началась Первая мировая война.
В тридцать восемь лет Борис Кустодиев стал инвалидом. Всегда должен был он носить жесткий корсет от подбородка до поясницы, а в будущем что, паралич… Это приводило Бориса в отчаяние, не судьбы сиделки желал он для своей любимой женщине! И только в работе находил успокоение.
Для того чтобы Кустодиев мог работать, друзья-художники сконструировали особый мольберт. Навесную конструкцию, когда полотно крепили горизонтально и можно было даже передвигать его, чтобы, не меняя положения и не двигаясь, Кустодиев мог перемещать в пространстве только будущую картину.
На кресле-каталке жена вывозила его на прогулки. Юлия старалась сделать все, чтобы ее супруг не чувствовал себя ни в чем нуждающимся, окружила его заботой и нежностью, на какую только была способна. В нем была вся ее жизнь.
На его картинах дородные барыни и купчихи, роскошные женщины, румяные и полногрудые, радуют взгляд румянцем и полнотой жизни. Любимая жена же художника была тоненькой, словно тростиночка, а в голодные для Петрограда годы предпочитала ему отдать свою порцию, конечно же так, чтобы он не понял, что сама она не ужинала.
«Живём мы здесь неважно, холодно и голодно, все только и говорят кругом о еде да хлебе […] Я сижу дома и, конечно, работаю и работаю, вот и все наши новости», — писал художник другу, работая над «Купчихой за чаем». При этом иронично заявляя, что «худые женщины не вдохновляют на творчество». Но это было неправдой, свою тоненькую худую жену он писал много и часто.
Кормились тем, что за создание агитационных плакатов давали продуктовый паек и дрова, и Борис Михайлович, превозмогая боль, писал плакаты.
Он умирал тяжело. Всего в сорок девять лет чувствовал себя уже полной развалиной. Отказали ноги, с трудом мог двигать рукой. «Юлик, как же хочется жить», — шептал он. «Даже таракан хочет жить».
До последних минут Юлия была рядом. И словно насмешка судьбы — через десять дней после кончины Бориса Кустодиева пришло разрешение от советского правительства на выезд за границу на лечение и даже деньги.
Юлия пережила мужа почти на двадцать лет и скончалась в жестокие дни Блокады Ленинграда. Но на его полотнах сохранился их счастливый мир. Вот она купает малыша, а вся семья сидит за столом в саду и пьет чай. Она, прекрасная, расправив складки платья, позирует ему на диване, его ангел-хранитель и главная в жизни любовь.
