Двадцать третье декабря началось в шесть утра с того, что Марина обожгла палец о противень. Она дёрнула рукой, выругалась вполголоса и сунула указательный палец под холодную воду. В духовке допекалось последняя — третья по счёту — партия печенья для школьной ярмарки. Младший, Мишка, вчера вечером радостно сообщил, что «все родители приносят что-нибудь вкусненькое», и посмотрел на маму такими глазами, что отказать было невозможно.
Марина посмотрела на часы. Шесть двадцать. Игорь ещё спал, раскинувшись на всю двуспальную кровать. Старший сын Кирилл тоже спал — у него каникулы. Мишка спал. Все спали, кроме неё.
Она достала последний противень, аккуратно переложила звёздочки и ёлочки на тарелку, накрыла фольгой. Потом открыла холодильник и уставилась на полки, забитые пакетами, судками, свёртками. Здесь был салат «Мимоза» для корпоратива Игоря — сегодня вечером, канапе для её собственной работы — завтра днём, нарезанные овощи для завтрашнего семейного ужина, три килограмма мяса для отбивных, которые она обещала свекрови на послезавтра…
— Мам, а пирожки будут? — Мишка возник на пороге кухни, растрёпанный и сонный.
— Какие пирожки? — Марина почувствовала, как что-то сжимается у неё в груди.
— Ну, Димкина мама говорила, что испечёт пирожки с капустой. А ты разве не…
— Миш, я испекла печенье. три противня печенья. В шесть утра.
— Но все же приносят пирожки и торты… — голос мальчика стал жалобным.
Марина закрыла глаза, досчитала до десяти.
— Хорошо. Будут пирожки. К обеду сделаю.
Мишка просветлел лицом и убежал. А Марина продолжала стоять посреди кухни, глядя на гору посуды в раковине, на списки продуктов, прилепленные магнитиками к холодильнику, на календарь, где каждый день до Нового года был расписан по минутам: корпоратив Игоря, её корпоратив, школьная ярмарка, приезд родителей Игоря, приезд её мамы, генеральная уборка, закупка продуктов, готовка оливье, селёдки под шубой, заливного, буженины…
Телефон завибрировал. Сообщение от Светки, подруги с институтских времён: «Маришь, ты точно не передумаешь? Горы, снег, глинтвейн у камина! Без готовки, без уборки, без оливье! Билеты ещё можно взять, вылет 31-го в обед».
Марина усмехнулась и убрала телефон. Светка уже третий год подряд звала её на Новый год куда-нибудь — то в Шерегеш, то в Красную Поляну. И каждый раз Марина отказывалась. Потому что семья. Потому что традиции. Потому что «как же мы без тебя, ты же всё готовишь».
Она взялась за пирожки.
К вечеру двадцать третьего декабря Марина успела: испечь три десятка пирожков, отвезти Мишку с печеньем на ярмарку, забрать Мишку с ярмарки, съездить в три магазина за продуктами (нормальную сёмгу и качественную сметану она нашла только во втором, а за тем самым майонезом, который любит свекровь, пришлось ехать в третий), погладить Игорю рубашку для корпоратива, приготовить салат «Мимоза» и упаковать его в красивый судок.
Игорь вернулся в одиннадцать вечера. Весёлый, подшофе, с размазанной по физиономии улыбкой.
— Мариш, ты красотка! — он чмокнул её в щёку, от него пахло виски и дорогими духами секретарши их отдела. — Салатик все расхватали! Босс сказал, что у меня самая хозяйственная жена!
— Чудесно, — Марина мыла кастрюлю, в которой варилась свёкла для селёдки под шубой.
— Слушай, а ты помнишь, что мои родители завтра приезжают? — Игорь плюхнулся на стул. — Мама просила тебя там мясо это… ну, которое она любит…
— Буженину. Помню.
— Вот и отлично! Ты у меня молодец. — Он потрепал её по плечу, как собаку, выполнившую команду. — Я спать.
Марина продолжала тереть кастрюлю, хотя та уже давно была чистой. Потом отложила губку, вытерла руки и достала телефон.
«Светка, а сколько стоят билеты?»
Ответ пришёл через тридцать секунд: «Мы разервировали сразу на компанию. У нас пока одно место ещё есть. Думай быстрее!»
Марина посмотрела на свою банковскую карту. У неё было своих около пятидясяти тысяч — отложенных с зарплаты за три месяца. На чёрный день. На что-нибудь для себя, когда-нибудь. И были ещё кредитки.
«Пока не знаю. Напиши название отеля».
Двадцать четвёртое декабря Марина провела на ногах с восьми утра до полуночи. Она готовила буженину для свекрови, делала канапе для своего корпоратива, варила холодец (потому что без холодца — не Новый год, как сказала мама по телефону), резала салаты, мариновала мясо для шашлыка (Кирилл захотел встретить праздник с друзьями у кого-то на даче и попросил «мам, ну сделай, пожалуйста, твой коронный маринад»).
На корпоративе её хвалили:
— Марина, вы волшебница! Эти канапе — просто космос!
— Марин, а рецептик дашь?
— Как вы всё успеваете? Работа, дети, дом, и ещё такая красота!
Марина улыбалась, кивала, раздавала рецепты. А внутри что-то медленно, планомерно закипало.
Вечером, когда она вернулась домой и увидела гору посуды (Игорь с сыновьями «перекусили» — достали всё из холодильника и не убрали), что-то щёлкнуло.
Она молча вымыла посуду, вытерла стол, заглянула в холодильник. Список на завтра был длинный: сварить язык для заливного, сделать оливье, селёдку под шубой, нарезать мясную нарезку, испечь пирог…
«Светка, билеты ещё можно взять?»
«Да! Пока можно. Маришь, ты серьёзно???»
Марина посмотрела на календарь. Тридцать первое декабря — послезавтра. Родители Игоря приедут завтра вечером. Её мама — тоже завтра. Ещё обещали заехать сестра Игоря с мужем и детьми. Получается, человек десять за столом. Все будут ждать салаты, горячее, закуски. Все будут сидеть в чистой квартире, за накрытым столом, и никто не подумает, что всё это сделала она. Одна. Потому что «Маришка так ловко всё делает», «у Маришки руки золотые», «Маришка справится».
«Серьёзно. Куда перевести деньги?».
Двадцать пятое декабря. Марина встала в семь утра и принялась готовить. Не потому что передумала. А потому что пока не могла остановиться. Руки сами резали, варили, жарили. Она сделала оливье — но только одну миску вместо обычных трёх. Сварила яйца для селёдки, но не стала её собирать.
В три часа дня приехали родители Игоря. Галина Петровна — его мать — сразу прошла на кухню.
— Маринушка, ты такая умница! Я знала, что на тебя можно положиться. — Она заглянула в кастрюли. — А буженина где?
— В холодильнике, — Марина сидела за столом с чашкой кофе.
— А пирог? Ты же помнишь, что я без твоего пирога не могу?
— Не успела. — Голос Марины был спокойным.
— Не успела? — свекровь повернулась к ней. — Но Игорь говорил, что ты всю неделю готовишь.
— Всю неделю готовлю для всех. Для школьной ярмарки, для корпоративов, для всех. А до пирога руки не дошли.
— Ну, Мариночка, — Галина Петровна поджала губы, — ты же хозяйка. Это твоя обязанность.
В этот момент в квартиру вошла мама Марины. Тамара Васильевна несла огромную сумку с продуктами.
— Маришенька, я тебе помочь приехала! — она расцеловала дочь. — Давай вместе доделаем, а то одной тяжело.
— Мам, не надо.
— Как не надо? Ты же видишь, сколько всего! Давай я селёдку под шубой соберу, а ты займёшься горячим.
— Мам, я сказала — не надо.
— Да что с тобой? — Тамара Васильевна внимательно посмотрела на дочь. — Ты какая-то странная.
— Я нормальная. Просто устала.
— Устала? — встрял Игорь, который до этого смотрел телевизор в зале. — От чего устала? Ты же дома!
Марина медленно отставила чашку. Посмотрела на мужа, на свекровь, на мать. Потом встала и вышла в комнату. Достала из-под кровати чемодан.
— Марина, ты куда? — Игорь завис в дверях.
— Собираюсь.
— Как собираюсь? Куда?!
— На горнолыжный курорт. Вылет послезавтра в обед.
— Ты что, рехнулась?! — Игорь вошёл в комнату, прикрыл дверь. — Какой курорт? У нас гости! Новый год!
— У вас гости. У вас Новый год. — Марина складывала в чемодан тёплые вещи. — А у меня — бесплатное рабство.
— Ты о чём?
— О том, Игорь, что я всю неделю готовила. Для твоего корпоратива, для моего, для школы Мишки, для твоих родителей, для своей мамы. Я вообще помню, когда последний раз спала восемь часов? А ты?
— Ну, я работаю! Я деньги зарабатываю!
— И я работаю! — Марина развернулась к нему. — Я тоже каждый день на службе! Но почему-то считается, что всё остальное — готовка, уборка, дети, стирка, глажка — это моё? Почему ты не можешь испечь пирожки для сына? Почему не можешь сделать салат для своего корпоратива? Почему не можешь приготовить буженину для своей матери?
— Потому что я не умею! — Игорь развёл руками.
— И учиться не хочешь. — Марина застегнула чемодан. — Вот и славно. Я еду. Встречайте Новый год сами.
— Ты не можешь так! — голос Игоря повысился. — Ты же мать! Жена! У тебя обязанности!
— А у тебя обязанности есть? Ты отец. Муж. Где твои обязанности?
Они стояли друг напротив друга. Игорь открывал и закрывал рот, не находя слов.
— Я вернусь третьего января, — спокойно сказала Марина. — Продукты в холодильнике есть. Оливье — в миске. Остальное сделаете сами.
Она вышла из комнаты. В коридоре столпились все: свекровь с вытаращенными глазами, мама с потерянным видом, Кирилл и Мишка, выглянувшие из своих комнат.
— Маринушка, ты не можешь уехать! — Галина Петровна преградила путь. — Что люди скажут?
— Пусть говорят. — Марина надела куртку.
— Доченька, — мама взяла её за руку, — ты же понимаешь, это неправильно. Семья — это…
— Семья — это когда все друг другу помогают, мам. А не когда одна тянет на себе всё. Извините.
Она подошла к двери. Игорь метнулся к ней:
— Марина, не выставляй меня идиотом перед родителями!
— Ты сам себя выставил, — она взялась за ручку.
— Ты пожалеешь об этом! — Игорь был красный от злости. — Все будут думать, что ты…
— А я праздную в другом месте, — Марина хлопнула дверью перед мужем и изумлёнными гостями.
В аэропорту она чувствовала себя странно. Вроде бы легко — чемодан на колёсиках катится сам, в сумке только документы, телефон и книжка. Никаких судков с салатами, никаких пакетов с продуктами, никаких списков и планов.
Но и страшно. Звонки начались через час. Сначала Игорь — злой, требовательный. Потом мама — укоризненный, обиженный. Потом свекровь — возмущённый и назидательный. Потом снова Игорь — уже растерянный: «Что мне делать с этим языком? И как варится холодец?»
Марина сбросила все звонки и написала одно сообщение в семейный чат: «Рецепты есть в интернете. Справитесь».
Светка встретила её в аэропорту Красной Поляны с шампанским в руках.
— Я не верю! Маринка Терехина бросила всё и улетела!
— Я не бросила. Я взяла отпуск от… от всего этого.
— И правильно сделала! — Светка обняла её. — Пошли, нас ждут горы!
Тридцать первое декабря в горах было совсем не похоже на привычный праздник. Никакой готовки. Марина проснулась в десять утра — и это было удивительно, потому что никто её не будил, не просил сделать завтрак, не звонил с вопросами «где лежат носки». Она выпила кофе в номере, глядя на заснеженные вершины. Потом они со Светкой пошли кататься на лыжах.
Марина не каталась лет пятнадцать. И оказалось, что она почти не забыла как. Тело помнило — как держать равновесие, как поворачивать, как тормозить. Она летела вниз по склону, и ветер сдувал с неё всё: усталость, обиду, злость, чувство вины. Когда они вернулись в отель, Марина впервые за неделю засмеялась — просто так, от радости.
Телефон разрывался. Игорь писал каждый час: «Дети спрашивают, где ты», «Мама плачет», «Это несерьёзно», «Когда ты повзрослеешь», «Ты разрушаешь семью».
Марина смотрела на сообщения и понимала: раньше она бы разрыдалась, кинулась бы собираться, вернулась бы. А сейчас только злилась. Разрушает семью? Она, которая двадцать лет этой семье служила? Которая забывала про себя, про свои желания, про свою жизнь?
Она набрала сообщение: «Игорь, я устала быть вашей бесплатной прислугой. Ты, твоя мать, моя мать, даже дети — все привыкли, что я должна. Готовить, убирать, стирать, гладить, помнить про всех, заботиться обо всех. А кто позаботится обо меня? Кто спрашивает, устала ли я? Хочу ли я этого оливье? Нравится ли мне так жить? Никто. Я вернусь третьего января. И мы серьёзно поговорим о том, как будет дальше».
Отправила. Выключила телефон.
Новый год они встречали в ресторане отеля. Человек двадцать гостей — никто никого не знал, все приехали отдохнуть. Было шампанское, смех, живая музыка. В полночь все вышли на улицу — запускали фонарики, смотрели на фейерверк над горами. Марина стояла, запрокинув голову, и впервые за много лет не думала о том, надо ли бежать на кухню доставать горячее, успела ли остыть селёдка, не подгорел ли пирог.
— С Новым годом, подруга, — Светка обняла её. — Ты молодец.
— Я в этом не уверена, — призналась Марина.
— Ты дала им шанс понять, каково это — всё делать самим. Это дорогого стоит.
Марина кивнула. Где-то там, в Москве, сейчас сидели за столом её муж, дети, родственники. Она не знала, сумели ли они приготовить праздничный ужин. Не знала, злятся ли до сих пор или уже поняли что-то. И, как ни странно, ей было всё равно. Потому что впервые за двадцать лет новогодних праздников она не стояла на ногах по четырнадцать часов. Не улыбалась через силу. Не считала, кому надо добавить салата, кто ещё не попробовал холодца.
Она просто была. Здесь. В горах. Под звёздным небом. Свободная.
Третьего января, когда она открыла дверь квартиры, её встретила тишина. Непривычная, настороженная. В прихожей идеально чисто. На вешалке — её тапочки, аккуратно поставленные рядом.
Она прошла в кухню. И остановилась.
На столе стоял букет — большой, нелепый, из роз и хризантем. Рядом — записка: «Прости. Мы поняли».
Холодильник был чистый. Посуда вымыта. На плите не было ни капли жира. В раковине — ни одной тарелки.
Игорь вышел из комнаты. Он выглядел… меньше что ли. Или просто растерянно.
— Привет, — сказал он тихо.
— Привет.
— Я… Мы… — он провёл рукой по волосам. — Ты была права.
Марина молчала.
— Мы вообще не справились, — признался Игорь. — То есть совсем. Мама пыталась сделать селёдку под шубой — получилась какая-то каша. Я жарил мясо — сжёг. Твоя мама делала салат — забыла посолить. Кирилл… в общем, Кирилл сказал, что теперь понимает, почему ты психуешь. А Мишка плакал.
— Мишка? — Марина дрогнула.
— Он сказал, что теперь праздник неправильный. Потому что ты всегда делала его… волшебным. А мы даже не замечали этого. — Игорь сделал шаг к ней. — Марина, я дурак. Я привык. Привык, что ты всё можешь, всё делаешь, всё помнишь. И перестал видеть в этом труд. Стал воспринимать как должное.
— Не только ты, — Марина села за стол. — Мама, твоя мама, дети… Все привыкли.
— Да. — Игорь сел напротив. — Я сказал матери, что больше она не имеет права требовать от тебя готовить её любимые блюда. Что если она хочет буженину — пусть сама делает или просит меня. Я… я научусь.
— Игорь…
— Подожди. Я еще не всё сказал. — Он взял её руку. — Мы с Кириллом составили график. Уборка, готовка, закупки — всё поделили на четверых. Даже Мишка сказал, что может помогать с посудой. И я понял… Господи, Маришка, я понял, что ты просто физически не можешь успевать всё это. И что я — полное ничтожество, которое двадцать лет пользовалось тобой.
Марина чувствовала, как сжимается горло. Она думала, что будет злиться. Что будет кричать, требовать, обвинять. Но почему-то хотелось плакать.
— Я не хочу быть прислугой, — сказала она тихо. — Я хочу быть человеком. Женой, мамой — да. Но человеком, у которого есть право устать. Право сказать «не могу». Право отдохнуть.
— Ты имеешь все эти права, — Игорь сжал её ладонь. — И я… мы все… будем это уважать. Обещаю.
В комнате появился Мишка. Заспанный, взъерошенный. Увидел маму — и кинулся к ней:
— Мам! Ты вернулась!
— Вернулась, зайка.
— А ты больше не уедешь?
Марина посмотрела на Игоря, потом на сына.
— Уеду. Обязательно. Может быть, даже не одна — с вами. Будем ездить отдыхать, все вместе, и никто не будет готовить по четырнадцать часов в день.
— И можно будет кататься на лыжах?
— И на лыжах.
Мишка просветлел. Повернулся к отцу:
— Пап, ты слышал? Мы поедем на лыжах!
— Слышал, сын. — Игорь улыбнулся. — Научимся всей семьёй.
Марина смотрела на них — на мужа, на ребёнка, на чистую кухню, на нелепый букет — и понимала: что-то изменилось. Может быть, не навсегда. Может быть, они снова забудут, привыкнут, расслабятся. Но теперь она знала: она может уехать. Может сказать «нет». Может поставить себя на первое место — и это не эгоизм. Это право.
— Ну что, — сказала она, вставая, — кто дежурит по кухне сегодня?
— Я! — Игорь вскочил. — Я делаю завтрак. Точнее, пытаюсь. Яичницу я точно не испорчу.
— Посмотрим, — усмехнулась Марина.
И впервые за много дней она села за стол не для того, чтобы готовить, а для того, чтобы просто быть. Пить кофе. Смотреть в окно. Слушать, как на кухне гремит посудой муж, пытаясь разобраться со сковородкой.
Это был не тот праздник, к которому она привыкла. Не идеальный, не с ней у плиты, не с горой салатов и закусок.
Но, как ни странно, он был намного лучше.
Потому что впервые за двадцать лет она встретила Новый год не как прислуга.
А как человек.
