— Это что, мой ноутбук?! Почему на нём твои жирные отпечатки пальцев, и почему он валяется на кухне?! Я тебя сколько раз просила не трогать мои вещи?! Тебе своих мало?! — Вероника стояла на пороге кухни, и её голос, обычно спокойный и ровный, звенел от напряжения, как натянутая струна.
Её рабочий инструмент, серебристый и тонкий, как лезвие, действительно валялся на столе. Не лежал, а именно валялся. Рядом с ним, в опасной близости, стояла чашка с недопитым кофе, оставившая на столешнице влажный коричневый круг. Чуть поодаль — тарелка с недоеденным бутербродом, от которого по столу расползлись масляные крошки. Но самым ужасным был экран. Он был испещрён радужными разводами отпечатков, которые могли оставить только пальцы, только что державшие тот самый бутерброд с колбасой. Трекпад, её второй по важности инструмент после мозга, блестел жирной плёнкой. Этот ноутбук был не просто вещью. Он был её офисом, её святилищем, продолжением её рук и мыслей. Он кормил их обоих.
Егор, сидевший за столом, оторвался от своего телефона. Он посмотрел на неё, потом на ноутбук, и на его лице не отразилось ровным счётом ничего, кроме лёгкого недоумения от её резкого тона.
— Я просто музыку включал, пока завтракал, — беззаботно ответил он, будто объяснял, почему вскипел чайник.
Он даже не попытался вытереть экран или хотя бы отодвинуть чашку. Эта беззаботность, это искреннее непонимание сути её претензий взбесило Веронику куда больше, чем сами жирные пятна. Он не видел разницы между её рабочим компьютером за две сотни тысяч и дешёвым планшетом для просмотра сериалов. Он не видел ничего плохого в том, чтобы лапать его грязными руками, потому что ему захотелось послушать музыку. Все её просьбы, все её объяснения о том, как важна для неё её техника, улетали в пустоту.
— Тебе плевать на мою работу, — произнесла она, чеканя каждое слово. — На мои вещи. На мои просьбы.
Он отмахнулся, словно от назойливой мухи. На его лице проступило раздражение.
— Да что ты завелась из-за ерунды? Ну, вытри тряпочкой, делов-то. Не сломался же.
«Ерунда», — мысленно повторила она. Это слово упало в её сознании, как камень в колодец, и подняло со дна всю муть накопившихся обид. Ерунда. Её бессонные ночи перед сдачей проекта. Её нервы, когда программа зависала в самый ответственный момент. Её аккуратность, с которой она каждый вечер протирала этот ноутбук специальной салфеткой, прежде чем закрыть крышку. Всё это было для него ерундой. И в этот момент она с холодной ясностью поняла, что слова больше не работают. Объяснять, просить, ругаться — всё это было бесполезно. Он понимал только на своём языке. На языке вещей, которые дороги ему.
Не говоря больше ни слова, она развернулась и прошла в гостиную. Там, на специально отведённой полке, под телевизором, располагался его алтарь. Идеально чистая, чёрная, глянцевая игровая приставка и два джойстика, аккуратно установленные на зарядную станцию. Он сдувал с них пылинки. Это была его гордость, его отдушина, его мир. Вероника взяла один из джойстиков. Он был увесистым, гладким, идеальным. Она вернулась на кухню.
Егор всё так же сидел с телефоном, уверенный, что буря миновала. Он поднял на неё глаза, когда она остановилась возле большого панорамного аквариума, который был его второй гордостью. Она ничего не сказала. Она просто посмотрела ему в глаза и, не отводя взгляда, опустила руку. Джойстик с тихим, почти неприличным в этой атмосфере всплеском ушёл под воду. От него к поверхности потянулась тонкая ниточка пузырьков. Дорогие тропические рыбки шарахнулись в разные стороны от чёрного инородного тела, медленно опускавшегося на белый песок.
Егор застыл с открытым ртом. Его лицо вытянулось, глаза расширились. Он смотрел то на аквариум, то на неё, не в силах поверить в происходящее. Звук музыки из динамиков ноутбука показался издевательским.
— Это тоже ерунда? — спокойно спросила Вероника, глядя ему прямо в глаза. В её голосе не было ни капли злости, только холодная сталь. — Это называется наглядный урок об уважении к чужой собственности. Следующим в воду полетит второй джойстик. А потом и сама приставка.
Секундная заминка, вызванная шоком, сменилась животным, инстинктивным движением. Егор рванулся к аквариуму, не думая ни о дорогих рыбках, ни о воде, которая сейчас хлынет на ламинат. Он почти по плечо засунул руку в тёплую воду, взбаламутив идеально чистый белый песок и подняв панику среди неоновых стаек. Рыбы, привыкшие к тому, что рука хозяина означает только корм и заботу, в ужасе метались по своему стеклянному дому, врезаясь в стенки. Он нащупал на дне гладкий пластик, схватил его и с силой выдернул на поверхность.
Джойстик выглядел жалко. Из всех щелей, из-под кнопок и стиков сочилась вода. Егор тряс его, словно пытаясь выбить из него не только воду, но и само осознание того, что только что произошло. Несколько капель упали на пол. Он положил мокрое, безжизненное устройство на кухонный стол, рядом с заляпанным ноутбуком Вероники. Ирония была жестокой: два артефакта их разрушенного мира лежали рядом, один — причина, другой — следствие. Он взял кухонное полотенце и начал лихорадочно, но аккуратно протирать джойстик, будто это могло что-то изменить. Будто можно было высушить микросхемы, в которые только что проникла вода, полная продуктов жизнедеятельности рыб. Он нажимал на кнопки — они отвечали глухим, вязким щелчком. Он понимал, что это конец. Вещь была уничтожена. Безвозвратно.
После этого кричать было бессмысленно. Обвинять — тоже. Вероника совершила не эмоциональный поступок. Это был холодный, расчётливый акт, декларация, написанная не словами, а действием. И он это понял. Он поднял глаза на неё. Она всё так же стояла на пороге кухни, её лицо было непроницаемо. Она не торжествовала, не извинялась, не боялась. Она просто наблюдала. Егор молча взял тарелку с бутербродом, ноутбук Вероники и чашку с кофе и переставил всё на другую часть стола, подальше от края. Затем он взял свой мёртвый джойстик и ушёл в гостиную.
Началась холодная война. Квартира, ещё утром бывшая их общим домом, превратилась в разделённую территорию. Они перестали разговаривать. Они двигались по комнатам, как два призрака, старательно избегая смотреть друг на друга. Каждый звук теперь был наделён смыслом. То, как он с силой ставил свою тарелку в раковину. То, как она подчёркнуто бесшумно закрывала за собой дверь в спальню, где теперь работала. Воздух в квартире стал плотным, тяжёлым от невысказанной ненависти. Они ели в разное время. Он демонстративно заказывал пиццу, оставляя пустые коробки на видном месте. Она готовила себе сложные блюда, и запахи её еды, которые раньше он так любил, теперь казались ему враждебными и чужими.
Несколько дней Егор вынашивал план мести. Он не мог просто уничтожить что-то её. Это было бы слишком просто, слишком симметрично. Он хотел ответить в её же стиле: сделать больно, но так, чтобы это можно было списать на случайность. Чтобы у неё не было формального повода для обвинений. Ответ должен был быть таким же подлым и болезненным. И он нашёл цель. Вероника работала дизайнером, и помимо ноутбука, у неё была масса бумажной работы: эскизы, наброски, распечатанные чертежи с важными пометками. Она часто раскладывала их на своём большом рабочем столе в углу гостиной, чтобы видеть всю картину целиком. Это был её творческий хаос, который она, тем не менее, держала в идеальном порядке.
Вечером, когда Вероника была в ванной, он приступил к исполнению. Он налил в высокий стакан тёмный вишнёвый сок, почти до краёв. Затем, как бы направляясь из кухни в свою часть гостиной к телевизору, он прошёл мимо её стола. В следующий момент он «споткнулся» на ровном месте. Стакан наклонился в его руке, и щедрая порция липкой, тёмно-красной жидкости выплеснулась прямо на белоснежные листы ватмана, заливая чертежи и карандашные наброски. Сок мгновенно впитывался, расплываясь уродливыми, рваными пятнами, искажая линии и размывая пометки. — Чёрт, — громко сказал он в пустоту, ставя почти пустой стакан на пол.
Когда Вероника вышла из ванной, она увидела его, стоящего у её стола с растерянным видом, и чудовищную картину разрушения. Её многодневная работа была испорчена. Она посмотрела на лужу сока, на испорченные чертежи, потом перевела взгляд на него. Он развёл руками с виноватой ухмылкой.
— Надо убирать свои бумажки со стола, — бросил он через плечо, направляясь к дивану. Она ничего не ответила. Она не закричала. Она подошла к столу, взяла губку и начала молча, методично вытирать липкую лужу с поверхности стола, складывая безнадёжно испорченные листы в мусорную корзину. Её движения были точными и спокойными. Но в тот момент, когда она вытирала последние капли сока, она посмотрела на аквариум, где беззаботно плавали его любимые рыбки. И Егор, украдкой наблюдавший за ней с дивана, увидел в её взгляде такое ледяное спокойствие, что по его спине пробежал холодок. Он понял. Это был его ход. И она его приняла.
Тишина в квартире мутировала. Она перестала быть просто отсутствием звука. Теперь это было активное, давящее состояние, заряженное враждебностью. Вероника и Егор передвигались по комнатам, как два враждебных государства, соблюдающие хрупкий пакт о ненападении на общей границе. Каждый шаг, каждый взгляд, брошенный искоса, был частью этой безмолвной войны. Он демонстративно громко смеялся, смотря свои глупые видео. Она, в свою очередь, с подчёркнутой аккуратностью расставляла на полках свои книги, создавая вокруг себя островок идеального порядка, который был немым укором его разбросанным по всей гостиной вещам.
Месть Вероники созревала не в пылу гнева. Она вызревала медленно, в холоде её обдуманного решения. Она видела, с какой нежностью Егор ухаживает за своим аквариумом. Это была не просто прихоть. Это был его мир, его дзен, его способ медитации после игровых баталий. Он мог часами наблюдать за медленным танцем водорослей, за тем, как яркие, экзотические рыбки скользят в толще воды. Он знал каждую по имени, каждую особенность их поведения. И именно этот хрупкий, идеальный мир она выбрала своей следующей целью.
Её ход был дьявольски прост и жесток в своей обыденности. Вечером, когда Егор ушёл в магазин, она подошла к аквариуму. За декоративной тумбой, на которой он стоял, в стене была двойная розетка. В ней гудел небольшой блок питания компрессора, насыщавшего воду кислородом, и вилка от фильтра, очищавшего воду. Её пальцы нашли холодный пластик вилки фильтра. Никаких колебаний. Лёгкое движение, и едва слышный гул, фон жизни этого маленького подводного царства, прекратился. Затем она так же спокойно вытащила вилку компрессора. В квартире стало абсолютно тихо. Она вернулась в кресло и открыла книгу. Она знала, что у неё есть несколько часов.
Когда Егор вернулся, он не заметил ничего необычного. Разобрал пакеты, включил телевизор. Прошло около часа, прежде чем он, проходя мимо аквариума, чтобы взять второй джойстик, остановился. Что-то было не так. Отсутствие привычного, убаюкивающего журчания воды в фильтре. Он присмотрелся. Вода, всегда кристально чистая, казалась слегка мутной. А потом он увидел рыб. Они не носились весёлыми стайками по всему объёму. Они сбились в кучу у самой поверхности и жадно хватали ртами воздух. Их жабры двигались лихорадочно, отчаянно. Его любимец, крупный ярко-синий дискус, обычно величаво патрулировавший свою территорию, теперь вяло висел у стекла, и его прекрасные плавники безвольно обвисли.
— Ты выключила фильтр? Они же задохнутся! — его голос сорвался на крик. Он бросился к розетке и увидел выдернутые вилки. С дрожащими руками он воткнул их обратно. Фильтр с громким хлюпаньем заработал, выпуская в воду поток пузырьков. Он резко обернулся. Вероника сидела в кресле и даже не подняла головы от книги. Её спокойствие было чудовищным.
— Наверное, коротнуло что-то, когда я твой сок с пола вытирала, — произнесла она, не отрывая взгляда от страницы. Её голос был ровным и безразличным. — Ерунда, правда?
Его накрыла волна холодной ярости. Это было хуже, чем утопленный джойстик. Это была атака на живое. На то, что он любил. Он понял, что она готова идти до конца. И его ответ должен был быть соразмерным. Он не будет ничего крушить. Он ударит по самому главному. По её работе. По её связи с миром, которая кормила их обоих и которой она так кичилась. Не говоря ни слова, он прошёл в спальню, взял свой ноутбук и вернулся в гостиную. Он сел на диван так, чтобы она видела его. Открыл браузер, зашёл на сайт интернет-провайдера. Его пальцы с мрачной решимостью застучали по клавиатуре, входя в личный кабинет. Логин и пароль она не меняла годами. Он нашёл раздел «Смена пароля». Придумал сложную, бессмысленную комбинацию из букв и цифр. Что-то вроде «Ymniskusymerli». Он ввёл его, подтвердил. А затем нажал кнопку «Отключить услугу». Система предложила выбрать причину. Он усмехнулся и выбрал «Временный отказ от использования». Нажал «Применить». Он перерезал кабель. Теперь её очередь задыхаться.
Утро для Вероники всегда начиналось одинаково. Чашка чёрного кофе, сваренного в турке, и открытие ноутбука. Это был её ритуал, настройка на рабочий день, переход из сонного домашнего состояния в режим собранности и концентрации. Сегодня ритуал был нарушен. Ноутбук открылся, экран приветственно загорелся, но в углу, где обычно горел значок сигнала Wi-Fi, висел уродливый символ глобуса с перечёркнутым кругом. Нет подключения.
Она не стала проверять роутер. Не стала перезагружать компьютер. Она всё поняла в ту же секунду. Это был ответ. Его ответ за рыбок. Холодный, продуманный, бьющий точно в цель. Сегодня ей нужно было отправить заказчику тяжёлый архив с макетами. Сроки горели, как сухая трава. Без интернета она была отрезана от работы, от денег, от своей профессиональной репутации. Он не просто выключил ей свет, он перерезал ей кислород. Она медленно закрыла крышку ноутбука, отставила чашку с так и нетронутым кофе и вышла в гостиную.
Егор сидел на диване с видом полного самодовольства. Он не смотрел телевизор — экран был выключен. Он просто сидел и ждал. Ждал её реакции, её криков, её паники. Он наслаждался моментом, предвкушая свою победу в этой идиотской войне, которую сам же и спровоцировал.
— Включи интернет, — её голос был абсолютно спокоен, но в нём не было и тени просьбы. Это был приказ. Он лениво повернул голову, изображая на лице искреннее удивление.
— Не могу, какие-то технические работы у провайдера, наверное, — лживо протянул он, и в уголках его губ промелькнула едва заметная торжествующая усмешка. Он наслаждался своей властью, своей маленькой, подлой местью.
— Понятно, — так же тихо сказала Вероника. И в этом её «понятно» было всё. Она поняла, что правила игры изменились окончательно. Это больше не были «наглядные уроки». Это была война на тотальное уничтожение. Больше не будет предупредительных выстрелов и асимметричных ответов. Только выжженная земля. Она развернулась и подошла к стеллажу. К его святилищу.
Это была не просто полка с вещами. Это была материализованная история его увлечений, его гордость. Десятки коробок с лимитированными изданиями игр, которые он заказывал из Японии и США, годами выслеживая на аукционах. Каждая была в идеальном состоянии, некоторые даже не распечатаны. А над ними, на стеклянных подставках, застыли дорогие коллекционные фигурки персонажей из этих игр. Детализированные, расписанные вручную, с крошечным оружием и элементами брони. Он протирал с них пыль специальной кисточкой и никому, даже ей, не позволял к ним прикасаться.
Её рука без малейшего промедления взяла первую коробку. Редкое издание культовой игры, которое он искал почти три года. Егор вскочил с дивана. В его глазах промелькнул испуг. — Не трогай! Она проигнорировала его крик. Она посмотрела ему прямо в глаза, и её пальцы сжали пластиковый бокс. Раздался сухой, отвратительный треск. Она не просто сломала его, она скрутила его, превращая в искорёженный кусок пластика. Затем она открыла то, что осталось от коробки, достала блестящий диск и с сухим, отвратительным хрустом сломала его пополам. Обломки упали на пол.
Егор замер, парализованный её холодным бешенством. Он смотрел, как она берёт следующую коробку. И следующую. Она не торопилась. Она действовала методично, как на конвейере смерти. Треск пластика. Хруст ломаемого диска. Обломки на пол. Она уничтожала его коллекцию, его годы поисков, его радость от обладания этими вещами. Она превращала его сокровища в мусор прямо у него на глазах. Когда диски закончились, она перешла к фигуркам. Первая, воин в тяжёлой броне, лишилась меча, а затем и головы. Вторая, волшебница в развевающемся плаще, с треском сломалась пополам в её руках.
Он не двигался. Он просто стоял и смотрел. Это было страшнее любого крика, любой драки. Он видел, как его мир, его маленькая, но очень важная часть жизни, превращается в груду пластикового хлама на полу. Когда последняя фигурка была сломана, Вероника бросила обломки на общую кучу. Она посмотрела на свои руки, будто удивляясь тому, что они способны на такое, а затем перевела взгляд на него.
В квартире воцарилась абсолютная тишина. Не напряжённая, не враждебная. Мёртвая. Они стояли посреди комнаты, разделённые руинами его коллекции. Два чужих человека в одной квартире, которая перестала быть домом. В его глазах больше не было ни злости, ни торжества. Только пустота. В её глазах не было ни победы, ни сожаления. Только холод. Война закончилась. Победителей не было…
