— А ты уверен, что мне нельзя? Может, я всё-таки поеду? Посижу тихонько в уголке, никому мешать не буду.
Ольга стояла в дверях спальни, наблюдая, как Василий перед зеркалом с хирургической точностью завязывает узел на новом шёлковом галстуке. Он не обернулся, но его отражение на мгновение скривилось в гримасе снисходительной усталости. Каждая деталь его образа кричала о празднике: новая, идеально отглаженная рубашка, глянцевый отблеск дорогих туфель, облако терпкого парфюма, который он использовал только по особым случаям.
— Оль, ну мы же договорились, — его голос из отражения звучал мягко, бархатно, как у фокусника, отвлекающего внимание публики. — Что ты там будешь делать, милая? Представь: душный банкетный зал ресторана, полсотни мужиков из нашего и смежных отделов. Сначала наш генеральный толкнёт речь на час про итоги года, потом финансовый директор начнёт мучить всех своими графиками роста. А после этого все разобьются на кучки и будут травить байки про рыбалку и обсуждать карбюраторы. Ты же со скуки умрёшь через полчаса.
Он наконец повернулся к ней. На его лице была маска мученика, идущего на эшафот ради блага компании. Он подошёл, приобнял её за плечи и заглянул в глаза с такой искренней тоской, что на секунду ей и вправду стало его жаль.
— Я бы сам с радостью дома остался, кино с тобой посмотрел, заказали бы пиццу… Но ты же знаешь Михал Иваныча, для него этот корпоратив — святое. Явка обязательна. Это не вечеринка, Оль, это продолжение рабочего дня, только с плохой музыкой и тёплым шампанским.
Её взгляд упал на его рубашку. Слишком нарядную для «продолжения рабочего дня». На его туфли, начищенные до зеркального блеска. Внутри шевельнулось что-то похожее на сомнение, маленький холодный червячок, но Василий тут же его раздавил своим следующим аргументом.
— К тому же, там чисто мужской коллектив собирается. Ну, кроме пары дам из бухгалтерии, но они там как мебель, для протокола. Начальник не любит, когда с жёнами приходят. Говорит, это расслабляет, отвлекает от коллективного духа. Я же не могу пойти против него. Не поймут.
— А как же Леночка, ваша секретарша? — Ольга всё-таки решилась задать вопрос, который вертелся на языке. — Она же вчера в соцсетях выкладывала, как новое платье для вечеринки выбирала. Чёрное, в пол.
Василий даже не моргнул. Он был профессионалом. Его лицо ни на секунду не дрогнуло.
— А, Леночка… Ну так она же помощник директора. Ей по статусу положено встречать гостей, следить, чтобы всем всего хватило. Она там не отдыхать будет, а работать. Поверь мне, ей я сегодня не завидую.
Он поцеловал её в лоб — коротко, почти формально, как ставят печать на документе. От него пахло дорогим одеколоном и ложью. Запах был настолько густым и осязаемым, что, казалось, его можно было потрогать.
— Всё, я побежал на эту каторгу. Не скучай, ладно? Посмотри наш сериал, я постараюсь сбежать оттуда пораньше, но обещать не могу. Люблю тебя.
Он подхватил с комода ключи от машины и скрылся в прихожей. Ольга осталась стоять посреди комнаты. На плече, которого он касался, всё ещё ощущалось тепло его руки, а в воздухе висел аромат его парфюма. Она вздохнула. Наверное, он и правда был прав. Что ей делать на этом скучном мужском сборище? Она прошла в гостиную, устроилась на диване с планшетом и включила сериал. Вечер обещал быть тихим и одиноким. И эта мысль почему-то не приносила ей никакого уюта, а лишь оставляла на языке горький осадок необъяснимой тревоги.
Первая серия закончилась, автоматически началась вторая. На экране актёры что-то говорили, смеялись, страдали, но Ольга не слышала ни слова. Звуки доносились до неё как будто через толщу воды. Квартира, обычно наполненная жизнью — их общим смехом, спорами о том, что заказать на ужин, музыкой, — сегодня казалась огромной и гулкой. Тишина давила на уши, и даже работающий телевизор не мог её заглушить. Она отпила остывший чай из кружки и машинально взяла в руки планшет, чтобы убить время, пролистать ленту, посмотреть на чужую, яркую и беззаботную жизнь.
Она бездумно скользила пальцем по экрану. Фотографии котов, рецепты, отпускные пейзажи знакомых. И вдруг — яркий, пульсирующий кружок вокруг аватара Кати из их бухгалтерии. «Прямой эфир». Ольга знала её шапочно, видела пару раз, когда заезжала к Василию на работу. Тихая, незаметная девушка. Что она могла транслировать? Из любопытства, чтобы хоть как-то отвлечься от гнетущей тишины, Ольга ткнула в иконку.
Экран планшета взорвался цветом и звуком. Вместо ожидаемой домашней обстановки на неё обрушились стробоскопы, громкая, бьющая по ушам танцевальная музыка и гул десятков голосов. Камера тряслась, проплывая над столами, уставленными бутылками, тарелками с изысканными закусками и нарядными людьми. Это был не «душный банкетный зал», а модный лофт-ресторан с панорамными окнами. Ольга замерла. Сердце сделало один сильный, болезненный толчок и замерло.
Она продолжала смотреть. Вот финансовый директор, который должен был «мучить всех графиками», заливисто хохочет, обнимая коллегу. Вот «мебель из бухгалтерии» отплясывает в центре зала. Никаких докладов. Никакой скуки. Это была настоящая, безудержная вечеринка. А потом камера выхватила его. Её Василия. Он стоял в центре небольшой компании, жестикулировал, что-то оживлённо рассказывал, и все вокруг него смеялись. На его лице не было ни тени мученичества. Он был расслаблен, счастлив и абсолютно свободен. Он выглядел так, как никогда не выглядел с ней в последнее время.
Палец завис над кнопкой «закрыть», но она не могла заставить себя её нажать. Словно заворожённая, она продолжала смотреть этот репортаж из чужого, параллельного мира, в котором её муж вёл двойную жизнь. Музыка сменилась на медленную, чувственную мелодию. Камера снова нашла его. Но теперь он был не один. Он танцевал с Леночкой. С той самой, которой «не до отдыха». Его рука лежала не на её талии, а чуть ниже, на изгибе спины, там, где заканчивалось её облегающее чёрное платье. Его губы были у самого её уха, и он что-то шептал, а она, запрокинув голову, кокетливо смеялась.
Катя, видимо, решила подкрасться поближе, чтобы заснять пикантный момент. И тогда Ольга услышала. Обрывки фраз, пробивающиеся сквозь музыку. Голос её мужа.
— …просто вырвался на свободу… дома сидит, контролирует каждый шаг…
Он сделал паузу, прижался к Леночке ещё теснее. А потом произнёс то, что стало для Ольги последним гвоздём в крышку гроба их брака.
— Я начальнику так и сказал, что она поехать не может. Говорю, она у меня истеричка, сцену закатит, если я один пойду. Еле отпустила…
Леночка сочувствующе-понимающе кивнула и положила свою ладонь поверх его руки на своей спине. Ольга не вскрикнула. Она не швырнула планшет в стену. Она просто нажала на кнопку выключения. Экран погас, и в наступившей темноте отразилось её собственное лицо — спокойное, бледное, с тёмными, внезапно ставшими чужими глазами. В её голове не было хаоса. Не было боли. Была только оглушающая, ледяная ясность. Все кусочки пазла — его ложь, его напускная усталость, его снисходительные поцелуи — сложились в одну отвратительную, уродливую картину. Ярость, родившаяся в эту секунду, была не горячей и разрушительной. Она была холодной, как сталь, и острой, как скальпель хирурга. Ольга медленно встала с дивана. Её движения были плавными и точными. Она уже знала, что будет делать.
Антресоль скрипнула, поддаваясь резкому рывку. Ольга без малейших усилий, будто он ничего не весил, стащила вниз самый большой дорожный чемодан на колёсиках — тот, с которым они когда-то вместе ездили в медовый месяц. Пыль, потревоженная её движениями, взметнулась в воздухе, заплясала в тусклом свете коридорного светильника, но она её не замечала. Щёлкнули замки, и чемодан с глухим стуком раскрылся на полу, как пасть голодного зверя.
Её действия были лишены суеты. Не было лихорадочной спешки обманутой женщины. Ольга двигалась по квартире с холодной, выверенной грацией хищника. Первым делом она вошла в спальню. Распахнула дверцу шкафа, где на вешалках ровными рядами висели его сокровища. Она не стала аккуратно снимать их. Она просто сгребла всё в охапку — дорогие рубашки, кашемировый свитер, выходные пиджаки — и, скомкав, швырнула в чемодан. Шёлк и шерсть перемешались в уродливый, бесформенный ком. Она не мстила вещам, нет. Она просто избавлялась от них, как от мусора. Это было не уничтожение, а изгнание, акт тотального обнуления его присутствия в её жизни.
Следующим был комод. Выдвинув верхний ящик, она запустила в него обе руки и зачерпнула содержимое, словно ковшом экскаватора. Носки, скрученные и непарные, перемешались с шёлковыми галстуками и дорогими трусами-боксерами. Всё это полетело в чемодан, покрывая собой слой измятых рубашек. Она не брезговала. Она просто делала свою работу.
Затем она направилась в гостиную. Её взгляд упал на полку под телевизором. Там, аккуратно уложенная, покоилась его игровая приставка — предмет его особой гордости, его личное убежище от «семейных проблем». Она выдернула провода из гнёзд с такой силой, что пластик жалобно хрустнул. Приставка, джойстики, коллекционные диски с играми, наушники — всё отправилось в ту же ненасытную пасть чемодана, падая на мягкое бельё. Это было методичное разрушение его маленького мира, его зоны комфорта.
Ванная комната. С полки полетели его шампунь, гель для бритья, дорогой станок. Она взяла его зубную щётку, на мгновение задержала её в руке, а потом с силой вонзила щетиной в кучу мятых вещей, словно водружая флаг на завоёванной территории. Каждый предмет, к которому она прикасалась, переставал быть частью их общего быта и превращался просто в его вещь, чужую и ненужную. Это было не просто собирание чемодана. Это был ритуал очищения пространства от его запаха, его энергии, его лжи.
Когда чемодан был набит до отказа, она с усилием попыталась его закрыть. Крышка не поддавалась. Тогда Ольга, недолго думая, залезла на него сверху и несколько раз прыгнула, всем своим весом утрамбовывая жалкие остатки его жизни в этой квартире. Молния с трудом, протестующе скрежеща, сошлась. Она поставила чемодан на колёсики и выкатила его в коридор, прямо к входной двери. Установила его как памятник, как надгробие их браку.
Закончив, она прошла к своей сумочке, висевшей на крючке. Порывшись внутри, извлекла на свет маленький чёрный баллончик. Перцовый. Подарок отца, который тот настоял купить ей для самообороны, когда она поздно возвращалась с работы. Василий тогда ещё посмеивался над этой «паранойей». Она сняла предохранительный колпачок, поднесла баллончик к лицу и сделала короткое, пробное нажатие в сторону. Воздух пронзила острая, едкая струя. Глаза мгновенно защипало. Ольга удовлетворённо кивнула. Всё работает.
Она села на маленький пуфик в прихожей, напротив чемодана. В руке она сжимала баллончик. Она не смотрела на часы. Она просто ждала. Спокойная, собранная и абсолютно готовая ко всему. Внутри неё не было ни капли сомнения или жалости. Только холодная, звенящая пустота и твёрдая уверенность в том, что сегодняшний вечер станет для него последним в этом доме.
Щелчок замка в прихожей прозвучал оглушительно громко в наэлектризованной тишине квартиры. Ольга не вздрогнула. Она медленно подняла голову, провожая взглядом поворачивающуюся ручку двери. В руке она чуть крепче сжала холодный пластик перцового баллончика. Она была готова.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Василий. Он был слегка пьян — ровно настолько, чтобы румянец играл на щеках, а в глазах стоял самодовольный блеск победителя. От него волной пахнуло алкоголем, чужими духами — сладкими, приторными, определённо женскими — и безграничной уверенностью в собственной безнаказанности. Он предвкушал тихую квартиру, спящую жену и триумфальное завершение своего маленького приключения. Но вместо этого он увидел её. Сидящую напротив, спокойную, с непроницаемым лицом. И огромный чемодан, стоящий рядом с ней как часовой.
— О, ты не спишь, — его голос был пропитан фальшивой бодростью. Улыбка на мгновение застыла, а затем стала ещё шире, ещё более ненатуральной. — А это что за сборы? В отпуск собралась?
Его взгляд скользнул по чемодану, потом снова на неё. Он ещё не понимал. Мозг, затуманенный алкоголем и эйфорией, отказывался обрабатывать визуальную информацию. Он сделал шаг внутрь, намереваясь по привычке скинуть туфли.
— Не разувайся, — голос Ольги прозвучал ровно, безэмоционально, но с такой ледяной твёрдостью, что Василий замер на полпути. — Тебе это не понадобится.
Она медленно поднялась с пуфика, вставая между ним и входом в квартиру. Теперь он не мог не заметить чемодан. Его чемодан.
— Что это за шутки, Оль? Я устал, давай не будем начинать, — он попытался обойти её, протянув руку, чтобы по-хозяйски положить её на плечо.
Она сделала шаг назад, уклоняясь от его прикосновения с таким видом, будто он пытался дотронуться до неё грязной тряпкой. И тогда она произнесла это. Медленно, чеканя каждое слово, вкладывая в него всё презрение, всю ярость, всю боль последних часов.
— Ты сказал начальнику, что я не могу поехать на корпоратив, потому что я истеричка, а сам поехал туда один и клеился к секретарше! Я видела сторис, Вася! Собирай свои манатки и запомни, истеричка здесь только одна — и это ты, когда будешь проситься назад!
До него наконец дошло. Улыбка сползла с его лица, сменившись растерянностью, которая быстро перерастала в злобу.
— Что? Какие сторис? Ты что, следила за мной? Опять начинается? Я же говорил, что там скука смертная, я еле высидел…
— Ври кому-нибудь другому, — прервала она его, не повышая голоса. Её спокойствие бесило его гораздо больше, чем крик. — Например, Леночке. Когда жаловался ей на свою «тяжёлую жизнь» и лапал её на танцполе. Ты свободен. Иди к ней, может, она тебя приютит.
Он отбросил последние остатки притворства. Лицо его побагровело.
— Да ты с ума сошла! Это мой дом! Я никуда не пойду! А ну, пусти! — он сделал резкий рывок вперёд, намереваясь оттолкнуть её и прорваться в квартиру.
Это было его последней ошибкой. В тот момент, когда он сократил дистанцию, её рука молниеносно взметнулась вверх. Она не целилась. Она просто нажала. Резкий, шипящий звук, и плотная оранжевая струя ударила ему прямо в лицо.
Эффект был мгновенным. Он закричал — не от боли, а от шока и ярости, но крик тут же захлебнулся диким, раздирающим кашлем. Он отшатнулся назад, на лестничную клетку, зажимая лицо руками. Его глаза, мгновение назад смотревшие нагло и уверенно, теперь горели огнём. Он пытался вдохнуть, но едкая взвесь проникала в лёгкие, вызывая удушье.
— Ты… ты что наделала, сука! — прохрипел он сквозь кашель, слепо шаря рукой по стене.
Ольга смотрела на него без малейшего сочувствия. На его корчащуюся на полу фигуру, на его дорогой костюм, на его унижение. Она видела не своего мужа. Она видела чужого, лживого мужчину, получившего именно то, что заслужил.
Не говоря больше ни слова, она шагнула назад, в квартиру, взялась за ручку двери и с силой захлопнула её. Щёлкнул замок, отрезая его хрипы, кашель и бессвязные проклятия. Она прислонилась спиной к холодному дереву двери, тяжело дыша. На лестничной клетке остался униженный, ослеплённый мужчина и его чемодан, набитый обломками их прошлой жизни. Разрыв был окончательным. И бесповоротным…
