— Вот этот, смотри, Тём, самый страшный. Корни как черви, а на листьях какая-то липкая дрянь. От него вся сырость и ползёт, — голос Зинаиды Павловны звучал ровно и безапелляционно, как у диктора, зачитывающего прогноз погоды. Она держала в руке терракотовый горшок с раскидистой орхидеей, чьи тёмно-бордовые, почти чёрные цветы напоминали бархатных мотыльков.
Артём стоял на пороге балкона, вжимаясь плечом в дверной косяк. Он смотрел не на цветок, а на большой чёрный мусорный мешок у ног матери, уже наполовину заполненный комьями специального грунта, корой и безжизненно поникшими стеблями. Рядом сиротливо громоздились пустые горшки.
— Мам, может, не надо? Это же «Чёрная жемчужина», Алина её из Голландии заказывала, ждала полгода…
— Вот именно, — не оборачиваясь, отрезала Зинаида Павловна. — Заказывала она. А дышать этой гнилью нам всем. Ты посмотри, что у вас на стенах творится. Это не плесень, по-твоему? Это всё от них. Развела болото на девятом этаже. У хорошей хозяйки на балконе огурчики, помидорчики растут. А тут… рассадник мошкары.
Она с деловитой методичностью вытряхнула корневую систему из горшка прямо в мешок. Бархатные цветы ударились о пластик и исчезли в тёмной массе. Артём почувствовал, как что-то внутри него сжалось. Он знал, что должен вмешаться, должен остановить это. Он должен был сказать твёрдое «нет» ещё полчаса назад, когда мать, приехавшая «просто помочь с уборкой», решительно направилась на балкон и вынесла свой вердикт. Но он не смог.
Перед его глазами стояла Алина. Как она радовалась каждому новому бутону, как протирала каждый листик влажной губкой, как смешно разговаривала с ними, поливая отстоянной водой. Это был её маленький мир, её оазис посреди бетонного города. Пять лет она собирала свою коллекцию. Некоторые экземпляры были капризными, требовали особого света и влажности. Алина знала историю каждого цветка, помнила все их латинские названия, которые Артём никак не мог выучить. А его мать сейчас, с лицом хирурга, удаляющего злокачественную опухоль, уничтожала этот мир.
— Ты бы лучше мне помог, а не стоял столбом, — Зинаида Павловна взяла следующий горшок, в котором цвела нежно-голубая орхидея Ванда, её корни причудливо свисали в воздухе. — Ещё и подвесила под потолок. Паутина одна от них. Скажи спасибо, что я порядок навожу, пока её нет. А то бы так и жили в этом инсектарии.
«Скажи ей. Просто скажи «хватит»», — приказывал себе Артём. Но язык прилип к нёбу. Вся его жизнь была построена на том, чтобы не перечить матери. Её воля была законом, её мнение — истиной в последней инстанции. Любая попытка возразить приводила к многонедельным обидам, звонкам всем родственникам с жалобами на неблагодарного сына и давящей атмосфере вины, от которой хотелось лезть на стену. Ему было проще перетерпеть скандал с Алиной. Он почему-то был уверен, что с ней договориться будет легче. Она покричит и простит. Мать — никогда.
Он смотрел, как голубые лепестки, похожие на крылья тропической бабочки, отправляются вслед за чёрными. Потом полетели белые, жёлтые в крапинку, причудливые «венерины башмачки». Зинаида Павловна работала быстро и эффективно, как хорошо отлаженный механизм. Она не видела красоты. Она видела беспорядок, сырость, грязь и потенциальную угрозу здоровью своего сына. В её мире не было места для бесполезных, пусть и прекрасных вещей.
— Ну вот. Совсем другое дело, — она с удовлетворением оглядела опустевшие полки и чистый пол. Завязав мешок тугим узлом, она протянула его Артёму. — Вынеси. И окна открой настежь, пусть проветрится от этой затхлости. А я пока чайник поставлю. Алина вернётся, а у нас чистота и порядок. Обрадуется.
Артём молча взял тяжёлый, пахнущий сырой землёй и сломанными жизнями мешок. Он чувствовал себя предателем и палачом одновременно. Он посмотрел на девственно чистый балкон, на котором остались лишь уродливые тёмные пятна на стенах от горшков. Стало просторнее. И невыносимо пусто. Внизу хлопнула входная дверь подъезда, и он услышал знакомый звук приближающегося лифта.
Алина вставила ключ в замок и повернула его дважды. Сегодня был хороший день. Закрыли сложный проект, начальник выписал премию, а впереди были два выходных, которые она планировала посвятить своему маленькому зелёному раю. Она уже предвкушала, как заварит себе жасминовый чай, включит тихую музыку и сядет в кресло на балконе, вдыхая тонкий, едва уловимый аромат своих орхидей. Этот ритуал был для неё лучшей медитацией, способом смыть с себя всю усталость и напряжение большого города.
Ещё в прихожей она почувствовала что-то неладное. Воздух был другим. Исчез привычный, чуть сладковатый цветочный запах, смешанный с ароматом их дома. Вместо него в нос ударил резкий, стерильный запах хлорки и влажной земли. Так пахнет в цветочных магазинах в день генеральной уборки. Сердце неприятно ёкнуло.
Из кухни вышла Зинаида Павловна. На ней был Алинкин фартук, а лицо свекрови светилось довольством и чувством выполненного долга. Она вытирала руки о полотенце и улыбалась так, словно приготовила какой-то грандиозный сюрприз.
— О, Алиночка, а ты уже вернулась! А я тут порядок навожу, решила вам помочь немного. Чаю будешь?
Алина молча кивнула, снимая туфли. Тревога нарастала, превращаясь в холодный ком в животе. Она прошла в гостиную. Дверь на балкон была распахнута настежь, и оттуда тянуло апрельской прохладой. Она сделала несколько шагов и замерла на пороге.
Балкон был девственно чист. Пустые, вымытые до блеска стеллажи стояли вдоль стены, как скелеты. На полу не было ни соринки. Ни горшков, ни поддонов, ни её маленькой лейки, ни пакетиков с удобрениями. Ничего. Только влажные тёмные круги на плитке там, где ещё утром стояли её цветы. Её коллекция. Её гордость, которую она собирала по крупицам пять долгих лет. Мозг отказывался принимать эту картину. Это было похоже на дурной сон. Она несколько раз моргнула, надеясь, что изображение изменится, но стерильная пустота никуда не делась.
— Скажи спасибо, дышать легче стало, — раздался за спиной бодрый голос свекрови. — Я тут тебе порядок навела, а то рассадник устроила. Столько грязи от них, ужас! И мошки эти летают.
Алина медленно обернулась. Она смотрела на Зинаиду Павловну, но не видела её. Весь её мир сузился до одной точки, до осознания катастрофы. Она перевела взгляд в коридор, откуда как раз выходил Артём. Он был в домашних трениках, в руке держал телефон и старательно избегал смотреть ей в глаза. Его вид был красноречивее любых слов. Виноватый, испуганный, жалкий. Как школьник, пойманный с сигаретой за гаражами.
В этот момент Алина поняла всё. Поняла, что он был здесь. Что он всё видел. Что он позволил этому случиться. Холодный ком в животе начал стремительно раскаляться, превращаясь в сгусток белой, обжигающей ярости. Она не чувствовала ни слёз, ни обиды. Только ледяное презрение.
Она сделала шаг к мужу. Её голос прозвучал на удивление ровно, без единой дрожащей ноты, и от этого спокойствия Артём вздрогнул.
— Ты стоял и смотрел? — спросила она. Это был не вопрос. Это было утверждение. Обвинение. Приговор.
Артём поднял на неё глаза, полные мольбы и страха, и что-то невнятно промычал. Он открыл рот, чтобы сказать что-то оправдательное, что-то про маму, про то, что он не хотел, но слова застряли у него в горле. Он просто стоял перед ней, живое воплощение предательства, и молчал. И это молчание было оглушительным.
Молчание Артёма было ответом. Густым, вязким и омерзительным. Он не просто промолчал — он спрятался в этом молчании, надеясь, что буря пройдёт мимо, зацепив его лишь по касательной. Но Алина не собиралась устраивать бурю. Она собиралась сжечь всё дотла.
— Артём, я тебя спрашиваю, — повторила она, и в её голосе не было ни капли истерики, только холодный, звенящий металл.
— Слушай, может хватит? — с надеждой спросил он.
— Ты разрешил своей маме выбросить все мои цветы и рассаду с балкона, потому что, по её мнению, они разводят сырость и мошек? Это были редкие орхидеи, которые я собирала пять лет! Ты стоял и смотрел, как она выносит мои горшки на помойку! Ну так иди следом за ними! Я сейчас соберу твои приставки и коллекцию комиксов и отправлю их в тот же контейнер!
— Алин, ну что ты начинаешь… — наконец выдавил он из себя, сделав жалкий шаг вперёд. — Мама же хотела как лучше. Ты же знаешь, она…
— Я знаю твою маму, — перебила она, не повышая голоса. Её взгляд был прикован к лицу мужа, она словно пыталась найти там хоть что-то, за что можно было бы зацепиться. Но не находила. — Сейчас я хочу услышать тебя. Это были редкие орхидеи, которые я собирала пять лет. Пять лет, Артём. А ты стоял и смотрел, как она выносит мои горшки на помойку.
Тут в разговор вмешалась Зинаида Павловна. Она больше не могла оставаться в стороне, видя, как её сын теряет почву под ногами. Она встала рядом с ним, словно живой щит, положив руку ему на плечо.
— Что значит «разрешил»? Он сын, он должен уважать мать! Я пришла в ваш дом, а тут болото! Дышать нечем, всё в каких-то горшках, земля рассыпана. Мужчина должен жить в чистоте, а не в оранжерее. Я ему здоровье спасала, а ты ещё и недовольна!
Её слова были адресованы Алине, но смотрела она на Артёма, ища в его глазах подтверждения своей правоты. И он, разумеется, не подвёл. Он чуть заметно кивнул, и этот едва уловимый жест стал для Алины последней каплей. Она рассмеялась. Тихо, безрадостно, одними уголками губ.
— Здоровье спасала… Понятно. То есть, моё увлечение, моя радость — это болезнь, которую нужно лечить ампутацией. А твои, Тёма, сокровища — это, видимо, витамины для поддержания мужского духа?
Она смотрела на него в упор, и Артём наконец понял, что отсидеться за маминой спиной не получится.
— Алина, не перегибай. Это же просто растения! Ну, купим новые, если тебе так надо. Мама погорячилась, но она не со зла. Зачем устраивать трагедию из-за каких-то горшков?
«Просто растения». Эта фраза ударила сильнее, чем всё остальное. Он обесценил её мир одним махом. Легко, небрежно, будто отмахнулся от назойливой мухи. Вся боль, весь шок, вся горечь последних минут мгновенно кристаллизовались в одно простое, ясное решение. Разговоры окончены. Уроки вежливости и попытки достучаться до сознания провалены. Остался только один язык, который он, возможно, поймёт. Язык равноценного обмена.
— Ну так иди следом за ними, как я уже сказала! — прошипела она, и её холодное спокойствие наконец треснуло, выпуская наружу чистую, белую ярость. — Я сейчас соберу твои приставки и коллекцию комиксов и отправлю их в тот же контейнер!
Артём отшатнулся, словно его ударили. Зинаида Павловна открыла рот от возмущения.
— Ты с ума сошла?! Это же… это дорогие вещи!
— Правда? — Алина смерила её уничтожающим взглядом. — А мои, значит, были бесплатные? Мои пять лет времени, поисков, заботы — это всё не в счёт? Он позволил тебе уничтожить то, что дорого мне. Теперь я уничтожу то, что дорого ему. Всё честно. Это ведь просто вещи, помните?
Не дожидаясь ответа, Алина развернулась и пошла. Не в спальню, не на кухню. Она целенаправленно двинулась в небольшую комнату в конце коридора, которую Артём гордо называл своим «кабинетом». Это была его территория, его мужская берлога, его святая святых. Артём и Зинаида Павловна, ошарашенные её внезапной решимостью, застыли на мгновение, а потом бросились за ней.
Комната встретила их прохладным синеватым светом от монитора в спящем режиме. Вдоль одной стены тянулись стеклянные полки, на которых, как солдаты на параде, были выстроены коллекционные фигурки героев комиксов и монстров из видеоигр. Под широким столом, рядом с системным блоком, аккуратно стояла чёрная матовая PlayStation, её светодиодная полоска тускло пульсировала в полумраке. Это был мир порядка, технологий и эскапизма. Мир Артёма.
Алина вошла в него, как стихийное бедствие. Она не стала ничего рассматривать. Одним резким движением она выдернула из стены сетевой фильтр, к которому были подключены и приставка, и мониторы. Техника испустила последний писк и погасла. Затем она наклонилась и сгребла в охапку консоль, два геймпада и спутанный клубок проводов.
— Алина, стой! Ты что делаешь? Поставь! — взвизгнул Артём, бросаясь к ней.
— Не трогай её, сынок! Она невменяемая! — закричала с порога Зинаида Павловна, её лицо исказилось от ужаса и злости.
Алина проигнорировала их обоих. Она выпрямилась, прижимая к груди пластик и провода, и направилась к полкам. Её рука широким, безжалостным жестом смахнула в подол собственного платья первый ряд фигурок. Бэтмен, Джокер, детализированный монстр из игры Bloodborne, хрупкая фигурка Цири — всё полетело вниз, глухо стукаясь друг о друга. Пластик, винил, коллекционные подставки — всё превратилось в бессмысленную кучу хлама.
— Прекрати! Алина, я сказал, прекрати! Это стоит целое состояние! — Артём попытался схватить её за руку, но она отстранила его с такой холодной, непреклонной силой, что он отступил на шаг. В её глазах не было ничего, кроме выжженной пустыни.
Собрав в охапку своё смертоносное подношение, она молча развернулась и пошла обратно, мимо застывших в дверях мужа и свекрови, через гостиную, прямо на балкон. На тот самый, девственно чистый балкон, где ещё утром росла и цвела её душа. Артём и Зинаида Павловна последовали за ней, как заворожённые, не в силах поверить в реальность происходящего.
Алина подошла к самому краю. Весенний ветер трепал её волосы. Она на мгновение посмотрела вниз, на далёкую, почти игрушечную парковку. Затем она выпрямилась и, глядя прямо в глаза сначала мужу, а потом его матери, начала казнь.
Первой полетела PlayStation. Чёрный прямоугольник несколько раз перевернулся в воздухе и беззвучно исчез из поля зрения. За ней последовали геймпады, похожие на двух чёрных жуков. Потом она разжала подол платья, и вниз посыпался разноцветный дождь из героев и злодеев, спасителей мира и чудовищ из бездны. Они падали, кувыркаясь в воздухе, крошечные фигурки, лишённые всякого величия и ценности, превращаясь в обычный мусор ещё до того, как достигли земли.
Когда последняя фигурка исчезла внизу, Алина отряхнула руки, словно смывая с них грязь. Она обернулась. Артём стоял с открытым ртом, его лицо было белым, как полотно. Зинаида Павловна смотрела на невестку с первобытным ужасом, будто перед ней стояло нечто чужое и непонятное.
Алина сделала шаг к ним. Её лицо было абсолютно спокойным, даже умиротворённым. Она чуть склонила голову набок, с точной, убийственной интонацией копируя голос свекрови.
— Ой, дышать стало легче.
Она помолчала секунду, давая фразе впитаться в их ошеломлённое сознание. А потом молча подняла руку и указала им на входную дверь…
