— Ну что, я готова? Как тебе? — Вероника покрутилась перед зеркалом в прихожей, окинув себя последним, придирчивым взглядом.
Новое шёлковое платье цвета ночного неба идеально сидело на её точёной фигуре. Высокие каблуки делали её ноги бесконечными, а аккуратная укладка и вечерний макияж завершали образ. Сегодня юбилей у её лучшей подруги, и Вероника хотела выглядеть сногсшибательно. Она была в приподнятом, почти праздничном настроении, предвкушая весёлый вечер в хорошей компании, музыку и шампанское. Оставался последний, самый важный штрих.
Она вернулась в спальню, подошла к туалетному столику и взяла в руки свою любимую шкатулку. Тяжёлая, обтянутая тёмно-синим бархатом, с потёртой латунной защёлкой. Внутри, на атласной подушечке, должен был лежать он — массивный, витой золотой браслет. Это был не просто кусок дорогого металла. Это была память. Подарок отца на её восемнадцатилетие, за несколько лет до его внезапной смерти. Она надевала его крайне редко, только по самым торжественным случаям, и каждый раз, чувствуя приятную тяжесть золота на запястье, словно ощущала прикосновение отцовской руки.
Вероника откинула крышку. И замерла. Шкатулка была пуста.
Атласная подушечка с глубокой вмятиной там, где всегда покоился браслет, выглядела сиротливо и насмешливо. Первая мысль — она сама его куда-то переложила. Вчера доставала, примеряла, а потом отвлеклась и положила в другое место. Да, точно. Она начала лихорадочно открывать ящики туалетного столика, перетряхивая косметику и бижутерию. Потом перешла к комоду, вытаскивая стопки белья. Ничего. Тревога, холодная и липкая, начала подступать к горлу, вытесняя праздничное настроение. Она обыскала прикроватные тумбочки, заглянула под кровать. Браслета нигде не было.
И тут её осенило. Последние пару дней Сергей вёл себя как-то странно. Был тихим, избегал её взгляда, постоянно сидел, уткнувшись в телефон. Вероника нашла его в гостиной. Он сидел на диване в той же позе — ссутулившись, уставившись в светящийся экран. Увидев её, он вздрогнул и торопливо заблокировал телефон.
— Серёж, ты не видел мой браслет? Золотой, отцовский. Я не могу его найти, — она старалась, чтобы её голос звучал спокойно, но нотки паники уже прорывались наружу.
Он не поднял на неё глаз. Просто мотнул головой.
— Нет. Не видел. Наверное, сама куда-то положила.
Это было ложью. Наглой, очевидной ложью. Она видела это по его напряжённой спине, по тому, как он вцепился пальцами в телефон. Холодная догадка начала превращаться в ужасающую уверенность.
— Сергей, посмотри на меня.
Он медленно поднял голову. В его глазах была такая смесь вины и страха, что у Вероники всё внутри оборвалось. Она сделала шаг к нему.
— Где мой браслет?
Он молчал, только губы его как-то жалко дрогнули.
— Я спрашиваю, где мой браслет?! — её голос сорвался на крик.
Сергей вжал голову в плечи, как будто ожидал удара.
— Вероник, только не кричи… Тут такое дело… Я его… одолжил.
Слово «одолжил» прозвучало дико, нелепо. Как можно «одолжить» чужую память?
— Кому? Кому ты мог «одолжить» мой браслет?
Он наконец выдавил из себя, глядя куда-то в пол, в ковёр, куда угодно, только не на неё.
— Толику. Ему деньги были очень нужны. Опять эти… коллекторы. Говорит, последний раз, клялся, что всё вернёт. Сказали, если сегодня не отдаст, то… ну, ты понимаешь. А денег у нас совсем не было. Я отдал его в ломбард.
Ломбард. Коллекторы. Толик. Все эти ненавистные, грязные слова смешались в её голове с образом отца. Она представила, как грубые пальцы оценщика вертят её святыню, как взвешивают её на электронных весах, определяя цену памяти в граммах и каратах. А потом она представила Толика — вечно пьяного, опустившегося деверя со скользкой ухмылкой, который всю свою жизнь тащил из их семьи деньги на свои ставки и пьянки. И её муж, её Сергей, отдал самое дорогое, что у неё было, ради этого ничтожества.
Ярость, чистая, обжигающая, как расплавленный металл, затопила её сознание. Она смотрела на своего съёжившегося мужа и понимала, что человек, которого она когда-то любила, только что совершил самое страшное предательство. Она сделала глубокий вдох, набирая в лёгкие побольше воздуха, и её голос зазвенел от бешенства, заполняя всю квартиру.
— Ты отдал мой золотой браслет в ломбард, чтобы оплатить долг своего брата-неудачника?! Ты совсем с катушек съехал?! Это был подарок моего отца! Верни мне его сейчас же, или я за себя не ручаюсь
Сергей вздрогнул от её визга и рефлекторно прикрыл голову руками, будто она собиралась его ударить. Его реакция была настолько жалкой, что ярость Вероники на мгновение сменилась ледяным презрением. Он сидел перед ней, большой, взрослый мужчина, и вёл себя как нашкодивший подросток, пойманный на краже денег из родительского кошелька.
— Вероник, ну тише, тише… Я всё верну! Я же говорю, это временно! У меня зарплата через неделю, я пойду и сразу же выкуплю его! Толик божился, что это в последний раз. Он работу нашёл, ему просто нужно было закрыть старый долг, чтобы начать с чистого листа.
Его слова, призванные успокоить, подействовали как бензин, плеснувший в огонь. «Зарплата», «выкуплю», «Толик божился». Какая избитая, заезженная пластинка! Она слышала это десятки раз. Каждый раз, когда из дома пропадали то небольшие суммы, то что-то из инструментов, то деньги, отложенные на отпуск. И каждый раз виновником был Толик, а адвокатом выступал его сердобольный брат Сергей. И ничего никогда не возвращалось.
— Работу он нашёл? — Вероника саркастически хмыкнула, сделав ещё один шаг к нему. Он отпрянул, упираясь спиной в мягкие подушки дивана. — Какую на этот раз? Грузчиком в винном отделе? Или, может, профессиональным игроком на ставках? Хватит нести эту чушь! Ты прекрасно знал, что значит для меня этот браслет! Ты был на похоронах моего отца! Ты держал меня за руку, когда я думала, что умру от горя! И ты отдал единственную вещь, которая связывала меня с ним, чтобы спасти шкуру своего никчёмного братца-алкаша!
Она не кричала. Она говорила это с такой холодной, звенящей ненавистью, что каждое слово впивалось в него, как осколок стекла. Сергей понял, что обычные оправдания не сработают. Он попытался воззвать к её совести, к их общему прошлому.
— А что мне было делать?! — он вдруг повысил голос, пытаясь перехватить инициативу. — Ему угрожали! Реально угрожали, Вероника! Сказали, что ноги переломают! Он мой брат, единственный! Я должен был смотреть, как его калечат, из-за куска металла?! Да, дорогого, да, памятного, но просто куска металла! Жизнь брата важнее!
Это был удар ниже пояса. Он пытался выставить её бессердечной мегерой, которая ставит вещь выше человеческой жизни. Но Вероника не поддалась. Она смотрела на него в упор, и её взгляд был твёрдым как гранит.
— Не смей называть память о моём отце «куском металла»! И не смей прикрываться своим братцем! Его «жизни» угрожают каждые два месяца, как только он проигрывает очередную твою зарплату. И ничего, до сих пор с обеими ногами ходит. Где квитанция?
Сергей замялся. Этого вопроса он боялся больше всего.
— Зачем тебе? Я же сказал, я сам всё выкуплю…
— Квитанцию. Мне. На стол. Сейчас же, — отчеканила она, не оставляя ему ни малейшего пространства для манёвра.
Поняв, что спорить бесполезно, он полез во внутренний карман своей куртки, висевшей на спинке кресла. Его движения были медленными, нерешительными. Он словно пытался оттянуть неизбежное. Наконец, он извлёк маленький, сложенный вчетверо белый листок и протянул ей, так и не решаясь поднять глаза.
Вероника выхватила бумажку из его пальцев. Она развернула её. Ломбард «Удача». Залоговый билет №… И дальше — описание: «Браслет, жёлтый металл, проба 585, вес…». А в самом низу, обведённая в жирную рамку, стояла сумма. Тридцать две тысячи рублей.
Тридцать две тысячи. За тяжёлый, эксклюзивной ручной работы браслет, реальная стоимость которого была как минимум в пять, а то и в шесть раз выше. Её отца, его любовь, его память… всё это оценили в тридцать две тысячи рублей. В сумму, которую его братец Толик мог пропить или проиграть за один вечер.
Мир перед глазами Вероники на мгновение померк. Она скомкала квитанцию в кулаке так, что побелели костяшки. Вся та боль и ярость, что кипели в ней, внезапно превратились в нечто иное. В холодную, расчётливую, разрушительную решимость. Она больше не чувствовала себя жертвой. Она чувствовала себя судьёй, готовым вынести приговор. Её взгляд скользнул по комнате, машинально отмечая детали. И остановился на углу, где на специальной стойке, как алтарь, возвышалась его гордость. Его святилище. Коллекция спиннингов.
Взгляд Вероники, холодный и сфокусированный, остановился на святилище Сергея. Там, в углу гостиной, на специальной подставке из тёмного дерева, покоилась его главная гордость. Десять или двенадцать идеально сбалансированных спиннинговых удилищ. Японский карбон, титановые кольца, катушки, блестящие, как ювелирные украшения. Он собирал эту коллекцию годами. Каждая поездка на рыбалку превращалась в священнодействие. Он мог часами протирать их специальными тряпочками, смазывать катушки, перебирать блёсны. Он тратил на своё хобби не просто деньги — он вкладывал в него душу. Это был его мир, его отдушина, его мужской монастырь, куда не было доступа ни ей, ни его брату Толику, ни всему остальному миру. Это было то, что он любил, возможно, даже больше, чем её.
Эта мысль ударила Веронику с новой силой. Он променял память о её отце на пьянку своего брата. Что ж, теперь его святыня заплатит за это кощунство.
Она молча разжала кулак и бросила скомканную квитанцию на журнальный столик. Бумажный шарик покатился и упал на ковёр у ног Сергея. Затем, не говоря ни слова, она твёрдым, решительным шагом направилась прямо к стойке со спиннингами. Её праздничные туфли на шпильках беззвучно утопали в ворсе ковра.
Сергей проследил за её движением, и на его лице сначала отразилось недоумение, а затем — животный ужас. Он понял. Он понял её замысел ещё до того, как она протянула руку к первому удилищу. Его паралич прошёл в одно мгновение.
— Не смей! — рявкнул он, вскакивая с дивана. — Вероника, не трогай! Я тебе сказал, не трогай!
Он бросился к ней, намереваясь схватить её, оттащить, перехватить её руку. Он был крупнее и сильнее, но в этот момент Вероника была воплощением чистой, несгибаемой ярости. Когда он почти добежал до неё, она резко развернулась. Её рука взметнулась в воздух, и звонкая, хлесткая пощёчина оглушила его, заставив отшатнуться. Удар был настолько сильным и неожиданным, что на его щеке мгновенно проступил красный отпечаток её ладони.
Сергей замер, ошарашенный. Не столько от боли, сколько от самого факта. Она его ударила. Она, которая всегда была воплощением спокойствия и компромисса, посмела поднять на него руку. Пока он стоял, растерянно моргая и приходя в себя, Вероника, не удостоив его больше ни единым взглядом, вернулась к своему делу.
Она взяла в руки первое удилище. Лёгкое, почти невесомое, из лучшего углепластика. Любимый спиннинг Сергея для ловли окуня. Она подняла его, нашла точку равновесия, а затем, сжав зубы, с силой ударила им о своё согнутое колено. Раздался сухой, резкий треск, похожий на звук ломающейся кости. Углепластиковые волокна не выдержали. Спиннинг переломился пополам. Вероника отбросила две бесполезные части в сторону. Они упали на пол с жалким стуком.
Сергей издал какой-то сдавленный, горловой звук. Это был стон человека, на глазах которого калечат его ребёнка.
— Ты… что ты делаешь, сука?! Прекрати!
Но она его не слышала. Она вошла в раж. Её действия были механическими, лишёнными суеты. Она взяла второе удилище, более мощное, для щуки. Удар о колено. Снова резкий, отвратительный хруст. Обломки полетели на пол. Третий спиннинг. Четвёртый. Она ломала их один за другим, и с каждым сломанным удилищем её гнев, казалось, находил выход. Это была её месть. Холодная, методичная, разрушительная. Она уничтожала его мир так же, как он уничтожил её память.
Он смотрел на это варварство, не в силах сдвинуться с места. Его лицо исказилось от бессильной злобы и страдания. Он видел, как его сокровища, его гордость, его деньги превращаются в груду мусора у её ног. Когда она добралась до самого дорогого, эксклюзивного спиннинга, который он заказал из-за границы и ждал полгода, он наконец очнулся.
— Хватит! Я сказал, хватит!
Он снова кинулся к ней, но Вероника, увидев его движение краем глаза, просто отступила на шаг и выставила перед собой острый обломок последнего сломанного удилища, как копьё.
— Ещё шаг, и я ткну этой штукой тебе прямо в лицо. Не подходи.
Сергей застыл в метре от неё, тяжело дыша. Он смотрел в её глаза и видел там лишь лёд и сталь. Он понял, что она не блефует. Она была готова на всё. Он опустил руки и просто стоял, глядя, как она с последним хрустом ломает самое ценное, что было в его коллекции.
Последний хруст прозвучал в комнате как финальный аккорд в симфонии разрушения. Вероника с отвращением отбросила в сторону два обломка самого дорогого спиннинга. Они упали на груду изуродованного карбона и металла, дополнив картину тотального разгрома. Она обвела взглядом дело своих рук: растоптанные катушки, сломанные удилища, осколки лака. Святилище Сергея было осквернено и уничтожено. Она выпрямилась, тяжело дыша, и посмотрела на мужа.
Сергей стоял посреди комнаты, бледный, с красным пятном пощёчины на щеке. Его взгляд был прикован к куче обломков, которая ещё недавно была его гордостью. На его лице больше не было страха или растерянности. Там застыла маска тупой, бессильной ярости. Он медленно перевёл взгляд с уничтоженной коллекции на неё.
— Ну что, довольна? — прошипел он. Его голос был тихим, но в нём клокотала такая ненависть, что она показалась Веронике громче любого крика. — Тебе стало легче, да?
— Да, — ответила она твёрдо и спокойно, глядя ему прямо в глаза. — Теперь мы квиты. Ты уничтожил мою память, я уничтожила твои игрушки. Справедливый обмен.
— Игрушки?! — взревел он, делая шаг вперёд. — Ты хоть понимаешь, сколько это стоило?! Тут денег больше, чем на твою сраную побрякушку!
— Ах, вот как мы заговорили? — усмехнулась Вероника. — «Сраная побрякушка»? Это память о моём отце, ты, ничтожество! Память, которую ты оценил в тридцать две тысячи рублей для своего братца-ублюдка! Так вот, слушай меня внимательно, Серёжа. Наш разговор окончен. Наша жизнь окончена. Собирай свои вещи.
— Что?! — он опешил. — Что ты сказала?
— Ты оглох? Я сказала, собирай свои вещи и вали отсюда, — повторила она, отчётливо выговаривая каждое слово. — Вали к своему Толику. Будете вместе жить, пить, занимать деньги и проигрывать их на ставках. Там тебе самое место. Этот дом больше не твой.
Сергей огляделся по сторонам, будто ища поддержки у стен. Его лицо исказилось в презрительной гримасе.
— Ты совсем рехнулась? Это и мой дом тоже! Квартира куплена в браке! Я никуда отсюда не уйду! Это ты можешь валить, если тебе что-то не нравится!
Вероника была к этому готова. Она ожидала такой реакции.
— Ошибаешься, милый. Квартира — подарок моих родителей на свадьбу, и оформлена она на меня. Так что юридически ты здесь никто. Просто гость, который слишком долго задержался. А теперь пошёл вон.
Это был сокрушительный удар. Он всегда считал эту квартиру их общей, никогда не вникая в детали оформления документов. Он открыл рот, чтобы возразить, но понял, что сказать ему нечего. Она была права. Он это знал.
— А браслет я выкуплю сама, — продолжила Вероника, её голос стал ещё холоднее. — И знаешь, где я возьму на это деньги? Я продам твою машину.
Удар следовал за ударом. Его любимый внедорожник, который он холил и лелеял не меньше, чем свои спиннинги.
— Ты не посмеешь! — выдавил он. — У тебя нет документов!
— Зато у меня есть генеральная доверенность. Помнишь, ты сам мне её оформил год назад, когда уезжал в долгую командировку? Чтобы я могла решать вопросы со страховкой. Очень предусмотрительно с твоей стороны.
Не давая ему опомниться, она стремительно подошла к нему, сунула руку в карман его джинсов и вытащила связку ключей. Он инстинктивно попытался её остановить, но её движения были слишком быстрыми и точными. Она отделила ключ от машины и ключ от квартиры от общей связки и швырнула ему оставшиеся.
— Вот ключи от гаража и от дачи. Забирай свои удочки, лодки и прочий хлам и проваливай. Даю тебе час. Если через час ты будешь здесь, я вызову полицию и скажу, что ты вломился в мою квартиру. А машину твою прямо сейчас эвакуатор заберёт на штрафстоянку. Выбирай.
Она развернулась и пошла к входной двери. Сергей стоял как громом поражённый, не в силах поверить в реальность происходящего. Он был раздавлен, унижен и вышвырнут из собственной жизни за какие-то десять минут. Вероника открыла дверь и указала ему на выход.
— Пошёл.
Он посмотрел на неё взглядом, полным ненависти, на груду обломков на полу, на её решительное, ничего не выражающее лицо. Он понял, что это конец. Окончательный и бесповоротный. Молча, сгорбившись, он подошёл к двери и вышел на лестничную площадку. Она тут же захлопнула за ним дверь и дважды повернула ключ в замке.
Оставшись одна, Вероника прислонилась спиной к двери. Она не плакала. Она не чувствовала ни облегчения, ни сожаления. Только холодную, звенящую пустоту. Праздничное платье казалось теперь нелепым маскарадным костюмом. Она подошла к окну, выходившему во двор. Его чёрный внедорожник стоял на парковке. Она достала свой телефон, сделала несколько чётких фотографий. Затем открыла популярный сайт по продаже автомобилей и начала создавать объявление. «Срочная продажа. Состояние идеальное. Цена значительно ниже рыночной». Война только начиналась, и она больше не собиралась проигрывать…
