— Тише! Ты можешь не грохотать ботинками как слон? У меня прямой эфир через пять минут, я настраиваюсь на нужные вибрации!
Максим замер в дверном проеме, так и не расшнуровав второй ботинок. Его спина, нывшая после двенадцати часов разгрузки паллет на складе, отозвалась тупой болью на резкую остановку. В нос ударил густой, приторный запах ароматических палочек — сандал вперемешку с чем-то сладким, от чего мгновенно захотелось чихнуть. Но чихать было нельзя. В этой квартире вообще, кажется, больше нельзя было издавать звуки, свидетельствующие о биологической жизни.
Перед ним, посреди узкой прихожей, перегораживая проход на кухню, стояла тренога с огромной кольцевой лампой. Свет от нее был выставлен на максимум, выжигая сетчатку. А в центре этого сияющего круга, на барном стуле, сидела Екатерина.
Она выглядела так, словно собралась на вручение «Оскара», а не сидела в съемной двушке в спальном районе. Идеальная укладка локон к локону, шелковый халат цвета шампанского, небрежно спадающий с плеча, свежий маникюр. На заднем плане, старательно очищенном от бытового мусора, стояла ваза с сухоцветами и какая-то мотивирующая книга обложкой к зрителю.
— Я вообще-то с работы пришел, — хрипло сказал Максим, стягивая с ноги тяжелый рабочий ботинок. Грязь с подошвы посыпалась на коврик, и Катя поморщилась, словно увидела таракана.
— Максим, не сбивай мне поле, — она махнула рукой с длинными ногтями, не глядя на него, а проверяя картинку в смартфоне. — У меня сегодня важная тема: «Как позволить мужчине дарить тебе мир». Девочки ждут. Иди на кухню тихо, там не отсвечивай.
Максим прошел мимо «съемочной площадки», стараясь не задеть штатив плечом. Куртка пахла соляркой и складом, и этот запах грубой реальности вступал в жесткий диссонанс с благоуханием сандала.
На кухне царил хаос, который обычно стыдливо прячут за кадром красивой жизни. В раковине гора посуды с засохшими остатками завтрака, на столе — крошки, открытая пачка печенья и пятна от кофе. Максим открыл холодильник. Свет внутри мигнул, освещая пустоту. На полке сиротливо лежала сморщенная половинка лимона, початая пачка масла и банка с чем-то заплесневелым. Ни супа, ни котлет, даже пельменей в морозилке не оказалось.
Желудок скрутило спазмом. Он не ел нормально с обеда, рассчитывая на ужин дома.
— Кать, — громко сказал он, возвращаясь в коридор. — А где еда? Я тебе утром деньги переводил на продукты.
Екатерина закатила глаза, всем своим видом показывая, как тяжело богине спускаться к смертным. Она нажала паузу на экране.
— Макс, ну какая еда? Я весь день готовилась к эфиру. Мне нужно было прописать контент-план, сделать макияж, выставить свет. Это огромный труд. Закажи пиццу или роллы.
— Пиццу? — переспросил он, чувствуя, как усталость начинает сменяться холодным бешенством. — Ты просила три тысячи на продукты. Где они?
— Ушли на реквизит, — она кивнула на вазу с сухоцветами и новую помаду, лежащую рядом с телефоном. — Визуал — это 90% успеха блога. Ты хочешь, чтобы твоя женщина выглядела как чучело? Я инвестирую в наш бренд.
Максим подошел ближе. Свет кольцевой лампы отражался в его глазах недобрым блеском. Он посмотрел на её ухоженные руки, на этот шелковый халат, который стоил как половина его аванса, и вдруг заметил на тумбочке, под грудой косметики, знакомую серую книжицу.
Он взял её в руки. Трудовая книжка.
— Это что? — спросил он тихо.
— Положи на место! — взвизгнула Катя, пытаясь выхватить документ, но Максим отвел руку.
Он открыл последнюю страницу. Запись об увольнении по собственному желанию. Дата стояла месячной давности.
Месяц. Тридцать дней. Он вставал в пять тридцать утра, ехал через весь город на промзону, таскал коробки, дышал пылью, брал дополнительные смены, чтобы закрыть дыру в бюджете, потому что Катя жаловалась, что ей урезали премию. А она…
— Ты уволилась с работы, не сказав мне ни слова, чтобы посвятить себя ведению блога о женской энергии? Катя, нам через неделю платить за аренду! Ты думаешь, арендодатель возьмет оплату лайками?
Катя выпрямилась на барном стуле. В её позе не было ни капли вины, только надменное превосходство просвещенного человека над невеждой.
— Ты ничего не понимаешь, — заявила она тоном, которым объясняют таблицу умножения умственно отсталым. — Работа администратором в салоне убивала мою женственность. Я приходила домой выжатая, пустая. У меня блокировалась сакральная чакра. Как я могу вдохновлять тебя на подвиги, если я сама пашу как лошадь? Женщина не должна работать ради денег, Максим. Деньги должны приходить к ней легко, через мужчину, через вселенную.
— Через мужчину? — Максим швырнул трудовую книжку на тумбочку. Она скользнула по лакированной поверхности и сбила баночку с кремом. — То есть через меня? Я пашу в две смены, прихожу домой в полночь, жру пустой хлеб с маслом, потому что моя «женственная» половина спустила деньги на веник из сухой травы? Это так работает твоя вселенная?
— Не смей обесценивать мой путь! — Катя вспыхнула, красные пятна гнева проступили сквозь слой тонального крема. — Ты мыслишь как нищеброд! «Пахать», «смены», «аренда»… Это всё низкие вибрации! Поэтому мы и живем в этой дыре. Ты не даешь мне раскрыться, ты тянешь меня вниз своей бытовухой! Я месяц искала себя, я выстраивала личный бренд, чтобы мы потом могли жить на Бали, а ты… Ты только о колбасе и думаешь!
Максим смотрел на неё и видел чужого человека. Красивую, глянцевую картинку, за которой скрывалась пугающая пустота. Она действительно верила в то, что говорила. Она месяц врала ему, глядя в глаза, изображая усталость по вечерам, пока он умирал на работе.
— Низкие вибрации, говоришь? — усмехнулся он, и от этой усмешки у нормального человека побежали бы мурашки. — Ну давай, расскажи мне про высокие. Расскажи мне, как ты собираешься отдать хозяину квартиры тридцать тысяч в следующий вторник. Или ты планируешь провести ему вебинар по раскрытию матки?
— Не хами мне! — Катя демонстративно отвернулась к телефону и поправила локон. — Я сейчас не в ресурсе обсуждать твои претензии. У меня эфир. Люди ждут. Выйди из кадра и закрой дверь на кухню. И свари себе пельмени, кажется, там оставалось немного. Не мешай мне работать.
Она нажала кнопку «Live» и, мгновенно сменив гневную гримасу на лучезарную, просветленную улыбку, заворковала в камеру:
— Добрый вечер, мои богини! Сегодня мы поговорим о том, как важно не позволять внешнему миру гасить ваш внутренний свет…
Максим стоял в коридоре, слушая этот сладкий, лживый голос. Он посмотрел на свои грязные руки, на пыльные ботинки, а потом перевел взгляд на сияющую Катю. Внутри него что-то щелкнуло. Механизм, который долгое время работал на износ, скрежетнул шестеренками и остановился.
Максим шагнул к розетке и резким движением выдернул шнур. Кольцевая лампа мигнула и погасла, погрузив коридор в полумрак. Сияющий нимб над головой Екатерины исчез, оставив её сидеть на барном стуле в тусклом свете подъездной лампочки, пробивающемся из кухни.
— Ты что творишь?! — взвизгнула она, вскакивая со стула. Телефон в её руке все еще транслировал темноту ошарашенным подписчицам. — У меня эфир! Там люди! Ты сорвал охваты!
— Я выключил твое солнце, Катя, — глухо сказал Максим, сматывая провод лампы. — Добро пожаловать обратно на Землю. В реальность, где за электричество надо платить, а оно, сюрприз, не бесплатное.
Катя судорожно тыкала в экран, завершая трансляцию. Её пальцы дрожали, но не от страха, а от ярости. Она бросила телефон на пуфик и скрестила руки на груди, всем своим видом выражая презрение к этому грубому мужлану, посмевшему вторгнуться в её храм духовности.
— Ты жалок, — выплюнула она. — Ты просто завидуешь. Завидуешь, что я развиваюсь, что я ищу путь к изобилию, а ты застрял на своем складе с коробками. Ты тянешь меня на дно, Макс. Я чувствовала это. Мой наставник говорила, что окружение определяет сознание. Если твой мужчина не растет, он становится гирей.
Максим прошел на кухню, отодвинул ногой пакет с мусором, который стоял там, кажется, со вчерашнего дня, и грузно опустился на табурет. Он не стал включать свет. Ему было тошно видеть этот бардак.
— Наставник? — переспросил он, массируя виски грязными пальцами. — Это та самая, которую ты слушаешь в наушниках, пока я пытаюсь уснуть? И сколько стоит совет бросить работу и сесть на шею мужику?
— Это не трата, это инвестиция! — Катя вошла на кухню, шурша своим шелковым халатом. В темноте её глаза лихорадочно блестели. — Я купила VIP-тариф «Квантовый скачок женщины». Там проработка денежных блоков, раскрытие сексуальности и техника притягивания подарков. Это стоит сто пятьдесят тысяч, но для меня сделали скидку.
Максим замер. Его рука, тянувшаяся к чайнику, зависла в воздухе. В голове медленно, со скрипом провернулись шестеренки, сопоставляя цифры.
— Сколько? — голос его стал опасно тихим. — Сто пятьдесят? У нас на карте накоплений было сто двадцать. На машину. На первый взнос за нормальную машину, чтобы я не ездил на работу на маршрутке с пересадками.
— Было, — легко согласилась Катя, опираясь бедром о столешницу. — Я их взяла. И добавила с кредитки. Макс, ну какая машина? Это же железо. Оно ржавеет. А знания остаются навсегда. Я вложила в себя! Когда я раскручу блог, мы купим тебе десять таких машин. Ты просто не умеешь мыслить масштабно. Ты зациклен на копейках.
Максим медленно поднял на неё глаза. Он не кричал, не бил кулаком по столу. Внутри него разливалась ледяная пустота. Он вспомнил, как откладывал эти деньги. Как отказывал себе в нормальном обеде, перекусывая дешевыми пирожками. Как ходил вторую зиму в одной и той же куртке. Как брал ночные смены, когда глаза слипались от усталости, утешая себя мыслью: «Ничего, скоро возьмем «Солярис», будет легче».
А она просто взяла и спустила полгода его жизни в унитаз. На болтовню какой-то мошенницы из интернета.
— Ты украла мои деньги, — констатировал он. Это был не вопрос.
— Не украла, а перераспределила семейный бюджет! — возмутилась Катя. — Мы же семья! Или деньги для тебя важнее моего развития? Вот видишь! Ты меркантильный. Ты измеряешь любовь деньгами. А я хотела стать для тебя музой, чтобы ты приходил домой и видел не уставшую тетку с поварешкой, а богиню!
— Я прихожу домой и вижу ленивую бабу, которая просадила мои сбережения и врет мне в глаза, — жестко отрезал Максим. — Ты не муза, Катя. Ты паразит. Ты месяц сидишь дома, и за этот месяц в квартире стало только грязнее. Ты говоришь про женскую энергию? Где она? В грязной посуде? В пустом холодильнике? В том, что я сейчас буду жрать сухой хлеб, запивая водой, пока ты мне заливаешь про квантовые скачки?
— Я была в потоке! — Катя топнула ногой, и пушистая тапочка глупо шлепнула по линолеуму. — Быт убивает энергию! Я не нанималась к тебе в уборщицы! Если тебе грязно — вызови клининг. Закажи еду из ресторана. Мужчина должен решать проблемы, а не создавать их своим нытьем! Ты должен был обрадоваться, что я нашла свое призвание!
Максим встал. Табуретка с противным скрежетом отъехала назад. Он подошел к ней вплотную. От него пахло потом и пылью, от неё — дорогими духами, купленными, очевидно, тоже на те самые деньги.
— Клининг? — переспросил он. — На какие шиши, Катя? На те, что ты отдала своей гуру? У нас осталось пять тысяч до зарплаты. Аренда — тридцатка. Через неделю. Ты понимаешь, что это значит? Это значит, что если я завтра не займу денег, нас вышвырнут на улицу вместе с твоим штативом.
— Ты драматизируешь, — она отмахнулась, но в глазах промелькнула тень неуверенности. — Вселенная изобильна. Если ты перестанешь вибрировать на частоте бедности, деньги придут. Может, тебе премию дадут. Или найдешь на улице. Надо просто довериться миру.
— Довериться миру… — Максим усмехнулся, и эта усмешка была страшнее любого крика. — Значит так. Вселенная, может, и изобильна, но арендодатель Сергей Петрович — мужик конкретный и в чакры не верит. Завтра утром ты идешь и восстанавливаешься на работе. Или ищешь любую другую. Кассиром, уборщицей, курьером — мне плевать. Но чтобы к вечеру у тебя было подтверждение, что ты трудоустроена.
Катя посмотрела на него как на сумасшедшего.
— Ты в своем уме? Я только начала курс! У меня завтра мастермайнд с наставником! Я не могу пойти работать на кассу, это унижение! Это перечеркнет всю мою трансформацию!
— Твоя трансформация стоит тридцать тысяч в месяц за квартиру плюс еда, — Максим подошел к холодильнику, достал ту самую банку с плесенью и с громким стуком поставил её на стол перед ней. — Вот твой уровень энергии на сегодня. Жри.
— Ты хам! — взвизгнула она, отшатываясь. — Я не буду это слушать! Я ухожу в спальню медитировать! Мне нужно очиститься от твоего негатива!
Она развернулась и, гордо задрав подбородок, поплыла прочь из кухни, шлейфом оставляя за собой запах приторных духов. Максим остался стоять в темноте. Он смотрел на банку с испорченными соленьями и понимал: никакого разговора не получилось. Она его не слышит. Она живет в выдуманном мире, где деньги растут на деревьях, а долги исчезают от правильного дыхания маткой.
И самое страшное — она не собиралась возвращаться. Она искренне считала, что права, а он — просто досадная помеха на её пути к просветлению, которую можно использовать как банкомат.
Максим достал телефон. Приложение банка показало безжалостный остаток. Цифры светились в темноте, как приговор. Он закрыл глаза и глубоко выдохнул. Внутри зрел холодный, расчетливый план. Время уговоров закончилось вместе с последней тысячей рублей на его счете.
Максим проглотил последний кусок черствого хлеба, запив его холодной водой из-под крана. Вкус плесени, фантомный или реальный, все еще стоял в горле, но голод немного отступил, уступив место холодной, кристальной ясности. Он вытер рот рукавом рабочей куртки, которую так и не снял, и направился в спальню.
Дверь была приоткрыта. Катя лежала на кровати, уткнувшись в телефон. Никакой медитации, разумеется, не было. Она быстро печатала, и звук её длинных ногтей по экрану напоминал цокот насекомого. Вокруг неё, как баррикады, громоздились пакеты с логотипами брендов, которые Максим видел только в витринах торговых центров, проходя мимо них к фудкорту с дешевой лапшой.
Он вошел и включил верхний свет. Люстра без плафона безжалостно осветила «женское царство».
— Выключи! — Катя сощурилась, прикрывая глаза рукой. — Ты мне мелатонин сбиваешь! Я готовлюсь ко сну, мне нужно войти в тета-состояние.
Максим молча подошел к кровати и выдернул из её рук ближайший пакет. Вытряхнул содержимое на одеяло. Ароматическая свеча в тяжелом стакане, набор кистей для макияжа, какой-то шёлковый платок. Из пакета вылетел чек, свернувшийся спиралью. Максим поднял его.
— Четыре тысячи за свечу, — прочитал он вслух, не повышая голоса. — Катя, эта свеча горит лучше, чем деньги? Или она греет лучше, чем батареи, которые нам отключат за неуплату?
— Это «Jo Malone», ты, деревня, — фыркнула она, пытаясь отобрать покупки. — Это для атмосферы в сторис. Подписчики считывают бедность. Если в кадре дешевка, они не будут покупать мои курсы. Чтобы продавать дорого, нужно выглядеть дорого.
— Покупать курсы? — Максим отшвырнул свечу, и она глухо ударилась о стену, но, к сожалению, не разбилась. — Отлично. Давай посмотрим бухгалтерию твоего предприятия. Открой приложение банка.
— Зачем? — насторожилась Катя, прижимая телефон к груди.
— Хочу увидеть приход. Ты месяц «греешь» аудиторию. Ты вложила сто пятьдесят тысяч моих денег, плюс кредитка, плюс текущие расходы на эти… — он пнул пакет ногой, — декорации. Покажи мне прибыль. Ну?
— Ты ведешь себя как налоговый инспектор! — она села на кровати, скрестив ноги по-турецки. — В блогинге нет мгновенных денег! Это игра в долгую! Я сейчас набираю лояльную аудиторию. У меня уже триста просмотров в сторис! Люди реагируют, они ставят огонечки!
— Огонечки, — повторил Максим. — Триста просмотров. Допустим. А сколько из них перевели тебе хоть рубль?
— Нисколько пока! Я еще не открыла продажи! Я только формирую личный бренд! — Катя начала злиться, её лицо пошло пятнами. — Ты не понимаешь стратегии запуска! Сначала ты даешь пользу бесплатно, влюбляешь в себя, а потом…
— А потом нас выселят, — закончил за неё Максим. — Катя, покажи мне телефон.
Он не стал ждать разрешения, просто вырвал смартфон из её ослабших пальцев. Катя вскрикнула, но нападать не решилась — что-то в лице Максима заставило её вжаться в спинку кровати.
Он открыл её профиль. Последнее видео: Катя кружится в том самом шелковом халате, подпись гласит: «Позволь себе быть роскошной, и мир падет к твоим ногам». Лайков: 42. Комментариев: 3. Один от бота с предложением заработка, два от таких же «богинь» с накрученными ресницами: «Красотка!», «В потоке!».
Максим пролистал ленту. Месяц. Месяц постов о том, как важно не работать. О том, что мужчина — это всего лишь инструмент для реализации женских желаний. О том, что если парень не дарит цветы каждый день, он абьюзер и нищеброд.
Он читал эти тексты, написанные его женой, женщиной, с которой он прожил три года, и чувствовал, как внутри умирает последняя надежда. Это была не просто глупость. Это была философия паразита.
— «Мужчина должен быть благодарен за то, что женщина просто находится рядом», — прочитал он вслух один из её постов. — Серьезно? То есть я должен быть благодарен тебе за то, что ты проела нашу подушку безопасности, засрала квартиру и теперь сидишь тут с телефоном, пока я думаю, у кого занять на проезд?
— Да! — выкрикнула Катя, и в её голосе зазвенела истерика. — Потому что я даю тебе энергию! Я вдохновляю тебя! Если бы ты был настоящим мужчиной, ты бы уже нашел вторую работу или открыл бизнес, чтобы обеспечить мои потребности! А ты ноешь из-за какой-то свечки! Ты не тянешь меня, Макс! Ты слаб для такой женщины, как я!
Максим медленно положил телефон на тумбочку. Он посмотрел на Катю, на её перекошенное злобой красивое лицо, на этот ворох дорогих тряпок вокруг неё. И вдруг понял: она не шутит. Она действительно считает его виноватым. В её искаженной реальности он — не жертва обмана, а плохой спонсор, который перестал выдавать купюры по первому требованию.
— Значит, я не тяну, — кивнул он. — Хорошо. Давай проверим твою теорию на практике. Твоя женственность стоит дорого. А моя «мужская функция», как ты выражаешься, закончилась ровно в тот момент, когда закончились деньги на счете.
Он подошел к шкафу-купе, с лязгом отодвинул зеркальную дверь.
— Что ты делаешь? — Катя напряглась, вытягивая шею.
— Провожу инвентаризацию, — бросил он через плечо. — Ты сказала, что ты — приз. А я — просто кошелек на ножках. Но вот незадача, кошелек пуст. А приз требует техобслуживания.
Максим повернулся к ней. В его глазах не было ни ярости, ни обиды. Только холодный расчет, с каким смотрят на сломанный инструмент, который не подлежит починке.
— Слушай меня внимательно, Екатерина. Завтра утром ты встаешь в семь ноль-ноль. Ты берешь свои документы, идешь в центр занятости, в «Пятерочку», в колл-центр — мне все равно. И возвращаешься с трудовым договором. Или хотя бы с графиком стажировки. И с этого дня половина аренды и продуктов — на тебе.
Катя рассмеялась. Это был злой, лающий смех человека, который уверен в своей безнаказанности.
— Ты пугаешь меня? Ультиматумы ставишь? Макс, ты никуда не денешься. Ты любишь меня. Ты три года за мной бегал. Кто тебе еще даст? Посмотри на себя — работяга с завода, руки в мазуте. Ты должен молиться на меня! Я никуда не пойду работать. Это убьет мой блог.
— Это не просьба, — Максим подошел к антресолям. — И не начало переговоров.
— А что это? — она с вызовом вздернула подбородок. — Выгонишь меня? На ночь глядя? Ты не посмеешь. Ты слишком мягкотелый. «Мамочка бы не одобрила», да?
Она попала в больное место, но не так, как рассчитывала. Упоминание мамы, которая всегда учила его терпеть и сглаживать углы, сейчас сработало как детонатор. Он терпел. Три года он терпел её капризы, её «поиски себя», её бесконечные курсы кройки и шитья, макияжа, астрологии. Он думал, что поддерживает. А на самом деле — кормил монстра.
Максим потянулся вверх, на самую пыльную полку антресоли. Его пальцы нащупали ручку старого, объемного чемодана, с которым они когда-то ездили в их первый и единственный отпуск в Турцию.
— Ты думаешь, я блефую? — спросил он, сдергивая чемодан вниз. Пыль взметнулась облаком в свете люстры.
— Убери этот хлам, у меня аллергия на пыль! — скривилась Катя, махая перед лицом рукой. — Макс, прекрати этот цирк. Ложись спать на диване, если тебе тут тесно. Утром поговорим, когда ты остынешь и извинишься.
Максим поставил чемодан на пол. Колесики глухо стукнули о ламинат. Он расстегнул молнию. Чрево чемодана раскрылось, черное и пустое, готовое поглотить остатки их совместной жизни.
— Я не буду извиняться, Катя. И ждать утра я тоже не буду. Время пошло.
Он шагнул к кровати и сгреб в охапку ворох брендовых пакетов вместе с чеками.
Максим действовал молча и методично, как конвейерная лента на его складе. Он сгреб пакеты с брендовыми шмотками и, не заботясь о сохранности содержимого, утрамбовал их в чемодан. Картон хрустнул, шуршащая бумага разорвалась, но крышка чемодана все равно топорщилась.
— Ты что, больной?! — Катя вцепилась в его руку, пытаясь остановить этот вандализм. Её идеальный маникюр больно впился в кожу. — Это шелк! Его нельзя так мять! Ты мне вещь испортишь!
Максим стряхнул её руку резким, коротким движением, словно сгонял назойливую муху. Он не смотрел на неё. Его взгляд был расфокусирован, направлен сквозь стены. Он подошел к шкафу, сдернул с вешалок её пуховики, джинсы, платья. Вешалки с пластиковым стуком падали на пол, создавая какофонию разрушения.
— Не трогай! — взвизгнула Катя, пытаясь перегородить ему путь своим телом. — Это моя собственность! Ты не имеешь права! Я вызову… я маме позвоню!
— Звони, — равнодушно бросил Максим, запихивая объемный пуховик поверх смятых пакетов «ЦУМа». — Пусть мама узнает, как её дочь просрала сто пятьдесят тысяч и семью ради лайков в интернете. Может, она тебя и приютит.
Он навалился всем весом на крышку чемодана. Молния жалобно заскрипела, но поддалась. Замок щелкнул, отрезая Катю от её гардероба.
— Ты ведешь себя как психопат! — Катя отступила к стене, её грудь бурно вздымалась. — Ты выгоняешь девушку на ночь глядя? Куда я пойду? На улицу? Ты хочешь, чтобы меня там убили?
Максим поднял тяжелый чемодан и поставил его на колеса. Затем он прошел в коридор, где сиротливо стояла сложенная тренога с кольцевой лампой. Он сунул её Кате в руки. Холодный металл штатива ударил её по ладони.
— Не убьют, — сухо ответил он. — Ты же у нас богиня. Светлая энергия. Маньяки к таким не липнут, у вас вибрации разные. Поедешь к маме, — закончил фразу Максим. — Она живет в Бутово, на такси у тебя денег нет, так что советую поторопиться, чтобы успеть на последнее метро.
Он выкатил чемодан в прихожую. Колесики глухо прогрохотали по стыкам ламината, и этот звук прозвучал как похоронный марш их трехлетней совместной жизни. Катя стояла посреди комнаты, прижимая к груди холодный штатив, словно это был скипетр свергнутой королевы. В её глазах, наконец, исчезла надменность, сменившись испугом и неверием. Сценарий «богини изобилия» не предусматривал такого поворота сюжета. Вселенная почему-то не прислала принца на белом мерседесе, чтобы спасти её от злого абьюзера, а просто молча наблюдала, как её выставляют за порог.
— Макс, подожди, — её голос дрогнул, потеряв бархатные, «проработанные» интонации. Она шагнула к нему, пытаясь поймать его взгляд. — Ты серьезно? Ну хорошо, я перегнула. Я поняла. Давай я вернусь на работу в салон. Завтра же позвоню Ленке. Только не выгоняй меня сейчас. На улице ночь, холодно…
Максим остановился у входной двери. Его рука лежала на защелке замка. Он посмотрел на жену — красивую, ухоженную, пахнущую сандалом и дорогим парфюмом, купленным на деньги, отложенные на его мечту. Внутри шевельнулась жалость. Старая, привычная жалость, на которой, как на гнилом фундаменте, держались их отношения последние полгода. Ему захотелось сказать: «Ладно, оставайся, но завтра чтобы как штык».
Но тут его взгляд упал на свое отражение в зеркале прихожей. Из стекла на него смотрел уставший, серый мужчина с темными кругами под глазами, в грязной рабочей спецовке. Мужчина, который постарел на пять лет за этот месяц. И жалость к ней сменилась острой, пронзительной жалостью к самому себе.
— Нет, Катя, — тихо, но твердо сказал он. — Если ты останешься, завтра будет то же самое. Ты найдешь тысячу причин не работать. У тебя заболит голова, будет ретроградный Меркурий или закроется чакра. Я больше не могу. Я пуст. Ты высосала все.
Он открыл входную дверь. Холодный воздух с лестничной клетки ворвался в душную, пропахшую благовониями квартиру, принеся с собой запах сырости и табака.
— Выходи.
Катя медленно, словно во сне, надела свои модные ботильоны на шпильке, накинула легкое пальто, совершенно не подходящее для осенней слякоти. Она подхватила сумочку, в которую Максим успел сунуть зарядку и паспорт.
— Ты пожалеешь, — прошипела она, проходя мимо него. В её глазах снова вспыхнула злоба — защитная реакция уязвленного эго. — Когда я поднимусь, когда стану миллионершей, ты будешь локти кусать. Ты приползешь ко мне, но я даже не посмотрю в твою сторону. Ты останешься здесь, в этом болоте, неудачник!
— Я переживу, — равнодушно ответил Максим.
Он выставил чемодан на лестничную площадку. Соседка с нижнего этажа, вечно курящая на лестнице баба Валя, с любопытством вытянула шею, наблюдая за драмой.
— Денег дай! — потребовала Катя, уже стоя у лифта. — На такси. Я не поеду в метро с чемоданом, я не грузчик!
Максим похлопал по карманам. Достал мятую купюру в сто рублей и мелочь, оставшуюся от обеда.
— Это все, что есть, — он вложил деньги в её протянутую ладонь с идеальным маникюром. — На метро хватит. А дальше — визуализируй. Ты же говорила, что мир заботится о тебе. Вот и проверь.
Он отступил назад, в квартиру, и захлопнул дверь. Щелчок замка прозвучал в тишине как выстрел. Два оборота верхнего, два оборота нижнего. Всё.
Максим прислонился спиной к двери и сполз по ней вниз, сев прямо на грязный коврик. Ноги дрожали, сердце колотилось где-то в горле. Адреналин схлынул, оставив после себя опустошение и звенящую тишину.
Он сидел так минут десять, слушая, как за дверью гудит лифт, как стучат каблуки, как что-то кричит Катя — слов было не разобрать, только интонации, полные обиды и претензий. Потом всё стихло.
Максим с трудом поднялся. Он прошел в комнату, где еще витал запах её духов. На тумбочке валялись забытые ватные диски, на полу — скомканный чек из ЦУМа. Он начал методично собирать остатки её присутствия. В мусорный пакет полетели засохшие цветы, пустые коробочки, разбросанные по углам бумажки с аффирмациями.
Затем он пошел на кухню. Открыл окно настежь. Свежий, холодный осенний ветер ворвался в помещение, выдувая приторный запах сандала и затхлости. Максим сгреб со стола банку с плесенью, засохший лимон, грязные чашки и смахнул всё это в мусорное ведро. Звон разбитой посуды показался ему самой лучшей музыкой за этот вечер.
Он набрал чайник, поставил его на плиту. Пока вода закипала, он достал из «заначки» — жестяной банки из-под чая, про которую Катя, к счастью, не знала — пачку дешевых макарон и банку тушенки. Его стратегический запас на самый черный день.
Через полчаса он сидел за чистым столом. Перед ним дымилась тарелка с простой, горячей едой. Впервые за месяц он ел не на бегу, не под аккомпанемент лекций об успешном успехе, не чувствуя себя виноватым за то, что он «недостаточно ресурсен».
В квартире было тихо. Не работала кольцевая лампа, никто не требовал не дышать, никто не снимал сторис. Эта тишина поначалу казалась пугающей, но с каждой минутой Максим находил в ней всё больше очарования. Это была тишина покоя.
Он достал телефон. Приложение банка всё так же показывало ноль. Долг за квартиру висел дамокловым мечом. Завтра придется унижаться перед начальником, просить аванс, возможно, продать что-то из техники. Впереди был тяжелый месяц. Придется пахать, экономить на всем, вылезать из ямы.
Но, глядя на пустую стену, где еще недавно висел плакат с картой желаний, Максим вдруг улыбнулся. Ему было легко. Впервые за долгое время он дышал полной грудью. Он знал, что справится. Потому что теперь его силы, его время и его деньги принадлежали только ему.
Он доел ужин, вымыл за собой тарелку — сразу, не оставляя на утро, — и выключил свет на кухне. Темнота мягко обняла его. Завтра в пять тридцать подъем, снова склад, снова коробки. Но это была его жизнь, его реальность, и он был готов строить её заново, кирпичик за кирпичиком, без фильтров и масок.
Максим лег на диван, вытянулся во весь рост, чувствуя, как ноет уставшая спина, и мгновенно провалился в сон — глубокий, спокойный сон свободного человека…
