— Сергей, вставай. Я сказала, вставай!
Наталья толкнула носком туфли в бок обмякшего тела, лежащего на ковре посреди гостиной. Никакой реакции, кроме невнятного мычания и поворота на другой бок. Она вернулась из командировки на день раньше, хотела сделать сюрприз, привезла из Питера его любимые корюшки, которые уже начинали источать свой специфический огуречный аромат из пакета, брошенного в прихожей. Но сюрприз ждал её саму. Уже на пороге, едва повернув ключ в замке, она поняла — что-то не так. Вместо привычного запаха чистоты и кофейных зёрен в нос ударил тяжёлый, спёртый дух перегара, смешанного с чем-то кислым и несвежим.
В центре комнаты, раскинув руки, спал её муж. Рядом с головой валялась пустая бутылка из-под дешёвого виски с кричащей этикеткой, которую она никогда в жизни не покупала. На подлокотнике кресла — засохшее пятно от чего-то пролитого. Первая волна раздражения — он обещал, что будет сидеть на больничном тихо, подлечит спину, разберёт балкон — сменилась брезгливостью. Она ещё раз пнула его, уже сильнее, в мягкое место.
— Вставай, алкаш. Ты что тут устроил?
Сергей лишь недовольно промычал что-то про «отстань» и попытался натянуть на голову край ковра. Наталья огляделась, и только сейчас её мозг, сфокусированный на пьяном муже, начал регистрировать другие, куда более страшные детали. Пустоту. На стене напротив дивана, где ещё три дня назад висела огромная плазменная панель, зияла прямоугольная дыра из крепёжных болтов и проводов. Взгляд метнулся к углу, где стоял их общий рабочий стол. Пусто. Ни её рабочего ноутбука, ни его мощного игрового компьютера, ни планшета, который всегда лежал на зарядке. Только клубок проводов и две мышки, брошенные как ненужный мусор.
Холод начал медленно подниматься от живота к горлу. Она сделала несколько шагов к встроенному в стену бару. Дверца из тонированного стекла была приоткрыта. Внутри, где стройными рядами стояли бутылки с коллекционным коньяком, односолодовым виски и дорогим джином — подарки от партнёров Сергея и её личная маленькая коллекция — было абсолютно пусто. Исчезло всё. Даже начатая бутылка вермута.
— Нет… — выдохнула она, но звук собственного голоса показался ей чужим.
Не чуя под собой ног, она бросилась в спальню. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Кровать была смята, но это было неважно. Её глаза были прикованы к туалетному столику. Открытая, перевёрнутая вверх дном шкатулка из карельской берёзы. Пустая. Исчезли мамины золотые серьги, которые та отдала ей на свадьбу. Исчез браслет, который Сергей подарил на первую годовщину. Исчезла тонкая цепочка с кулоном — её собственная покупка с первой большой премии. Всё, что имело хоть какую-то ценность, испарилось.
Она вернулась в гостиную. Ярость, холодная, острая и абсолютно беспощадная, вытеснила страх и растерянность. Она больше не пыталась его растолкать. Она подошла и со всей силы ударила его ладонью по щеке. Звук получился громким, хлёстким. Сергей дёрнулся и наконец-то приоткрыл мутные, ничего не понимающие глаза.
— М-м-м… Наташ?.. Ты чего так рано? — просипел он, пытаясь сфокусировать на ней взгляд.
— Где вещи, Сергей? — её голос был тихим, но в нём звенел металл. — Где телевизор? Где компьютеры? Где моё золото?
— Какое… золото? — он попытался приподняться на локте, но голова, видимо, не позволила. Он снова рухнул на ковёр. — Ты о чём? Всё на месте… Валера заходил… Мы посидели немного…
Имя «Валера» прозвучало как щелчок детонатора. Валера. Его старый дружок-алкоголик, вечно в долгах, вечно с мутной историей увольнения. Человек, которого она запретила приводить в их дом.
— Валера? — переспросила она так, что Сергей инстинктивно вжал голову в плечи. — Значит, это был Валера. Вставай. Ты сейчас мне всё расскажешь.
Голова Сергея раскалывалась. Он с трудом сел, опираясь на диван, и мир вокруг него качнулся, как палуба во время шторма. Во рту стоял отвратительный, кислый вкус вчерашнего виски. Он посмотрел на Наталью, на её холодное, чужое лицо, и его мозг, отчаянно цепляясь за обрывки воспоминаний, начал выстраивать защитную стену из отрицания.
— Наташ, ну ты чего? Он просто зашёл… У него там проблемы, с работы выгнали, жена… Ну, ты знаешь. По-человечески попросился переночевать пару дней. Сказал, совсем некуда идти. Принёс вот… бутылку. Мы просто поговорили, я и не заметил, как уснул.
Он говорил медленно, тщательно подбирая слова, пытаясь придать своему голосу оттенок обиженной невинности. Он обвёл мутным взглядом пустые места в комнате, и в его глазах появилось запоздалое, наигранное изумление.
— А где… телевизор? И компы… Слушай, это воры! Точно воры! Они, наверное, залезли, пока мы спали! Валера-то тут при чём? Он сам жертва! Бедный парень, ещё и это на него повесят…
Наталья стояла неподвижно, сложив руки на груди. Она смотрела на него не как на мужа, а как энтомолог на редкое, но отвратительное насекомое. Она дала ему договорить, донести до конца этот жалкий, неубедительный спектакль. Каждое его слово, каждая попытка обелить друга и выставить себя простаком лишь глубже вгоняла гвозди в крышку их брака.
— Воры, — повторила она без вопросительной интонации. Просто констатировала факт его лжи. — Воры залезли на наш девятый этаж через закрытое пластиковое окно? И так тихо вынесли сто килограммов техники и ящик алкоголя, что ты, спящий в метре от них, ничего не услышал? Сергей, ты меня совсем за идиотку держишь?
— Да не мог он! — в его голосе прорезались истерические нотки. Он вцепился в эту мысль как в спасательный круг. Признать вину Валеры означало признать свою собственную, признать, что он, Сергей, пропил и проспал их общее имущество, их безопасность, её ценности. — Валера мне как брат! Да он последнее отдаст! Это подстава! Его кто-то заставил, или… или это вообще не он был!
— Ты разрешил своему другу-алкоголику перекантоваться у нас пару дней, пока меня не было, и он вынес из дома всю мою ювелирку и технику! Ты спал пьяный рядом, пока он обчищал нашу квартиру! Ты не муж, ты соучастник! Я вызвала полицию, и если ты не напишешь на него заявление, то пойдешь по делу как подельник!
Он уже сам не верил в то, что говорил. Его аргументы рассыпались, не успев сформироваться. Но он продолжал говорить, потому что молчание было бы равносильно капитуляции. Он рассказывал про тяжёлую жизнь Валеры, про его золотое сердце, скрытое под слоем жизненных неурядиц, про их армейскую дружбу. Он строил вокруг своего друга шаткий бастион из сентиментальных воспоминаний и выдуманных добродетелей.
Сергей уставился на неё с жалкой надеждой, она, не сказав ни слова, развернулась и прошла в прихожую. Вернулась она со своей сумкой, из которой достала планшет — единственную ценную вещь, которую Валера, по счастью, не заметил. Её пальцы быстро и уверенно забегали по экрану. Она что-то нажала, увеличила, прокрутила.
Сергей следил за её манипуляциями с нарастающим страхом. Он не понимал, что она делает, но инстинктивно чувствовал, что сейчас произойдёт что-то непоправимое.
Наконец, она подняла голову. В её глазах не было ни злости, ни обиды. Только холодное, бесстрастное презрение. Она молча подошла к нему и развернула экран планшета ему в лицо.
Это была запись с камеры, установленной над дверью их подъезда. Зернистое, чёрно-белое изображение. В углу экрана светились цифры: 03:47. На записи невысокий, сутулый мужчина, в котором безошибочно угадывался Валера, вытаскивал из подъезда их вещи. Сначала он, кряхтя, выпер огромный баул, из которого торчал угол системного блока и связка проводов. Затем вернулся и выволок второй, набитый чем-то тяжёлым и угловатым — там явно были ноутбуки и бутылки из бара. Напоследок, оглядываясь, как крыса, он вынес в руках телевизор, прижимая его к груди. Экран бликовал в свете подъездного фонаря. Валера с трудом дотащил свою добычу до старенькой «девятки», припаркованной в тени, и начал запихивать всё в салон и багажник.
Сергей смотрел на экран, и краска медленно сходила с его лица, оставляя после себя землисто-серый оттенок похмелья и ужаса. Вот его «брат», его «друг», которого он только что так яростно защищал. Вот он, шатаясь не то от выпитого, не то от тяжести, методично и хладнокровно обчищает квартиру, где в отключке спит его «лучший друг». Стена отрицания рухнула, погребая его под своими обломками. Он смотрел на экран, а видел только собственное оглушительное, непростительное ничтожество.
Планшет погас. Сергей продолжал смотреть на тёмный экран, на котором теперь отражалось его собственное бледное, опухшее лицо. Доказательство не просто было неопровержимым — оно было унизительным. Каждый кадр, каждое движение Валеры на записи кричало о презрении. Он не крался, не боялся. Он просто брал то, что, по его мнению, плохо лежало, уверенный в полной безнаказанности, уверенный в том, что его собутыльник будет спать мёртвым сном.
— Он… — начал было Сергей, но голос его сорвался. Он прокашлялся, пытаясь собрать остатки мыслей в кучу. — Может, его заставили… У него долги, Наташ. Ты же знаешь, коллекторы… Может, они его подловили, угрожали…
Он говорил это уже без всякой надежды, скорее по инерции, как утопающий, который продолжает молотить руками по воде, хотя берега давно не видно. Он цеплялся за последнюю, самую нелепую соломинку, потому что альтернатива — признать, что его лучший друг, его «брат», оказался обычной крысой — была слишком страшной.
Наталья выключила планшет с такой же деловитостью, с какой подписывала на работе договоры. Она положила его на журнальный столик, точно по центру, и посмотрела на мужа.
— Хватит, Сергей. Этот бред даже слушать противно. У меня к тебе простое предложение. Без вариантов и обсуждений. Ты сейчас берёшь свой телефон и звонишь этому… существу. Я хочу, чтобы к вечеру всё, до последней вилки, было здесь. Не знаю как. Он продаст почку, возьмёт кредит, ограбит свою мать — меня это не волнует. Если к девяти вечера вещи не будут стоять на своих местах, я делаю одну простую вещь.
Она сделала паузу, давая словам впитаться в его затуманенный похмельем мозг.
— Ты ведь на больничном, да? Спина прихватила? Уже вторую неделю лечишься. А твой начальник, Андрей Викторович, думает, что ты дома лежишь пластом, уколы делаешь. Так вот, я ему отправлю два файла. Первый — вот это видео, где твой друг обносит нашу квартиру, пока ты лежишь в отключке. А второй… второй я сняла пять минут назад. Где ты, «смертельно больной» прораб, валяешься пьяный в луже собственной блевотины. Думаю, Андрей Викторович очень оценит такое отношение к работе. Особенно сейчас, когда у вас сдача объекта на носу. Как думаешь, он оставит на должности человека, который врёт ему в лицо и устраивает у себя дома притон?
Каждое её слово было похоже на удар молотка по гвоздю. Сергей съёжился. Работа была его последней цитаделью, единственным местом, где он ещё чувствовал себя значимым и уважаемым. Потерять её из-за пьянки с Валерой — это был бы конец всему. Он представил себе лицо Андрея Викторовича, всегда такого правильного, педантичного. Представил себе ухмылки рабочих за спиной. Это было страшнее, чем пустая квартира.
— Наташа, не надо… Пожалуйста… — прошептал он, но в его голосе не было силы. Это была мольба обречённого.
— Я не прошу. Я ставлю условие, — отрезала она. — У тебя пять минут на размышления. Потом я начинаю действовать. Телефон.
Она указала подбородком на его мобильный, валявшийся у дивана. Руки у Сергея тряслись так, что он с трудом попал пальцем по экрану. Он нашёл в контактах «Валера» и нажал на вызов. Длинные, мучительные гудки казались вечностью. Наталья стояла рядом, скрестив руки на груди, её лицо было непроницаемым.
Наконец, на том конце ответили.
— А-алё, — раздался в трубке весёлый, совершенно не похмельный голос Валеры. На фоне играла какая-то дешёвая попса.
— Валера, это я, Серёга, — выдавил из себя Сергей. — Слушай, тут такое дело…
— О, Серый! Здарова, братан! — проорал Валера так громко, что Наталья всё прекрасно слышала. — Ты как, оклемался? Я ж тебе говорил, вискарь — огонь! Ты вчера так сладко спал, как младенец!
Сергей замялся. Он посмотрел на жену, в её глазах плескался лёд.
— Валер, вещи… Ты забрал вещи из квартиры. Телевизор, компы… Наташино золото… Их надо вернуть. Срочно.
В трубке на секунду повисла тишина, а потом раздался взрыв хохота. Не просто смех, а гогот, полный издевательства и презрения.
— Вещи? Серый, ты о чём? Это компенсация, братан! За моральный ущерб! За то, что я годами слушаю твоё нытьё про эту твою мегеру. Ты же сам вчера жаловался, как она тебя пилит. Я тебя, можно сказать, освободил от части гнёта! Будешь теперь свободнее, без её цацек и своего ящика!
— Валера, ты не понял, — голос Сергея задрожал от унижения. — Верни всё. У меня будут проблемы.
— Проблемы у тебя, Серый, не из-за меня, а из-за того, что ты подкаблучник и тряпка, — уже без смеха, зло и чётко отчеканил Валера. — Ты сам меня позвал. Сам нажрался как свинья. Скажи спасибо, что я тебя самого на органы не продал. Всё, бывай, друг. Дела у меня.
Короткие гудки в трубке прозвучали как приговор. Сергей медленно опустил телефон. Он поднял на Наталью глаза, полные абсолютного, беспросветного отчаяния, всё ещё надеясь увидеть в них хоть каплю сочувствия. Но он ошибся. Он увидел только холодное, торжествующее подтверждение её правоты.
Короткие гудки повисли в оглушительной тишине разграбленной квартиры. Сергей медленно опустил руку с телефоном, словно она вдруг стала неподъёмно тяжёлой. Он смотрел на Наталью, и в его взгляде больше не было ни надежды, ни попыток оправдаться. Там была только пустота. Тупая, вязкая пустота человека, который только что заглянул за край пропасти и увидел, что дна у неё нет. Он проиграл. Проиграл не только спор с женой, он проиграл свою жизнь, поставив её на кон в пьяной игре с шулером, которого считал другом.
Наталья не произнесла ни слова. Ей и не нужно было. Её молчание было громче любого крика. Она с таким же холодным, отстранённым видом, с каким до этого показывала ему видео, взяла свой планшет. Сергей следил за её пальцами, которые легко порхали по экрану, открывая почтовую программу. Он видел, как она прикрепила два файла. Видео с Валерой. И короткий ролик с ним, распластанным на ковре.
— Наташа, не надо… Пожалуйста… — прошелестел он. Это была уже не мольба, а рефлекторный звук, вырвавшийся из глубин его раздавленного существа.
Она даже не подняла на него глаз. Её палец на мгновение замер над кнопкой «Отправить», а затем решительно нажал на неё. Щелчок отправленного сообщения прозвучал в тишине комнаты как выстрел. Сергей инстинктивно вздрогнул. Мгновение спустя его собственный телефон, лежавший на ковре, коротко завибрировал. Он знал, что это. Он знал, кто это. Но всё равно, как заворожённый, протянул дрожащую руку и поднял его. На экране светилось сообщение от Андрея Викторовича. Два слова, которые ставили жирный крест на его карьере: «Завтра. Увольнение».
Он уронил телефон. Стена, на которую он опирался, больше не держала его. Он просто сполз по ней на пол, обхватив голову руками. Всё. Конец. Это не было похоже на драматические сцены из кино. Не было слёз, криков, битья посуды. Была только тихая, удушающая агония осознания. Осознания того, что он сам, своими собственными руками, сжёг все мосты, разрушил всё, что эта женщина годами строила для них двоих. Он был архитектором своих руин.
А Наталья… Она убрала планшет в сумку. Её миссия была выполнена. Она не испытывала ни злорадства, ни удовлетворения. Только огромное, всепоглощающее чувство усталости и освобождения. Словно она много лет несла на себе тяжёлый, неудобный рюкзак, наполненный его ложью, его слабостями, его пустыми обещаниями, и вот сейчас, наконец, срезала лямки.
Не глядя на него, она прошла в спальню. Он слышал, как щёлкнули замки на чемодане. Слышал, как она открыла шкаф. Он не двигался. Он сидел на полу посреди гостиной, глядя на пустую стену, где раньше висел телевизор. Эта зияющая пустота была идеальным отражением его души. Он слышал её шаги — размеренные, уверенные. Она не металась, не собирала вещи в панике. Она действовала с деловитостью человека, который давно всё решил, и сегодняшний день лишь предоставил подходящий повод.
Через несколько минут она вышла из спальни с небольшим дорожным чемоданом на колёсиках. Она была уже в плаще, который сняла всего час назад. На плече висела её сумка. Она не стала собирать всё своё имущество. Она взяла только то, что было нужно ей для новой жизни. Остальное — мебель, посуда, книги — всё это было частью прошлого, которое она оставляла ему, как оставляют ненужный хлам в съёмной квартире.
Она остановилась в дверях прихожей и, наконец, посмотрела на него. В её взгляде не было ненависти. Было что-то хуже — безразличие. Так смотрят на незнакомого человека на улице.
— Заявление на развод я подам в понедельник. На раздел имущества претендовать не буду, можешь считать это компенсацией за мои украденные драгоценности, — её голос был ровным и спокойным. — Ключи оставлю в почтовом ящике. Прощай, Сергей.
Он поднял на неё глаза, пытаясь найти в них хоть что-то, за что можно было бы уцепиться. Тень сомнения, каплю жалости. Но там не было ничего. Только гладкая, холодная поверхность стекла.
— Наташа… куда ты? — выдавил он последний, самый глупый и бессмысленный вопрос.
Она на мгновение задумалась, словно подбирая наиболее точный ответ.
— Туда, где нет тебя и твоих «друзей». Туда, где не пахнет перегаром. Туда, где не нужно бояться, что тебя обворуют, пока ты спишь. Туда, где можно жить, а не выживать.
Она развернулась и вышла. Щёлкнул замок. Затем ещё один поворот ключа — контрольный. Шаги удалились по лестничной клетке. Наступила абсолютная тишина. Сергей остался один. Один в пустой, разграбленной квартире, в руинах своей собственной жизни. И впервые за долгие годы ему стало по-настоящему страшно, потому что он понял, что самым ценным из всего, что у него украли этой ночью, был не телевизор и не золото. Это была она…
