— Ты весь вечер мнёшь эту салфетку, Паш. Скажи уже, что случилось, или я убираю со стола и иду в душ. У меня завтра отчетный период, мне твои загадочные вздохи слушать некогда.
Ольга демонстративно отодвинула тарелку с недоеденным рагу. Аппетит пропал еще минут десять назад, когда она заметила, как бегают глаза мужа. Павел сидел напротив, ссутулившись над кухонным столом, и с методичностью маньяка скатывал бумажную салфетку в плотный, серый шарик. На скатерти уже лежало три таких же — памятники его нерешительности.
В кухне пахло остывающим ужином и едва уловимым напряжением, которое обычно предшествует просьбе, в которой очень хочется, но очень страшно признаться.
— Виталик звонил сегодня, — наконец выдавил Павел, не поднимая глаз.
Ольга закатила глаза, даже не пытаясь скрыть раздражение. Имя школьного друга мужа действовало на неё как звук бормашины.
— И что на этот раз? Его снова выгнала жена? Или его поймали пьяным за рулем, и нужно срочно найти знакомых в ГИБДД? Паш, сразу говорю: ночевать он здесь не будет. Прошлого раза с прожженным диваном мне хватило на всю жизнь.
— Нет, там другое, — Павел наконец поднял взгляд. В его глазах читалась какая-то лихорадочная, нездоровая надежда. — У него тема появилась. Реальная. Параллельный импорт, запчасти для китайцев. Сейчас это золотое дно, Оль. Там маржа двести процентов, если правильно зайти.
Ольга взяла чашку с чаем, сделала глоток, хотя чай был уже ледяным, и внимательно посмотрела на мужа. Она слишком хорошо знала этот тон. Так говорят люди, которых только что качественно обработали опытные мошенники или отчаявшиеся неудачники.
— Я рада за Виталика. Пусть заходит хоть в золотое дно, хоть в платиновое. Мы тут при чем?
Павел нервно дернул кадыком и снова принялся терзать несчастную салфетку.
— Ему на «оборотку» не хватает. Контейнер уже на границе, нужно выкупить партию, иначе уйдет неустойка. Банки сейчас кредиты долго одобряют, а деньги нужны вчера. Он просил одолжить. На два месяца. Вернет с процентами, сверху сто тысяч накинет.
— Сколько? — голос Ольги стал сухим и деловым.
— Полтора.
— Чего полтора? Тысяч? — уточнила она, прекрасно понимая ответ, но желая услышать это вслух.
— Миллионов, Оль. Полтора миллиона.
В кухне стало очень тихо. Было слышно, как гудит компрессор холодильника и как тикают часы в коридоре. Ольга медленно поставила чашку на блюдце. Звякнул фарфор, и этот звук показался оглушительно громким.
— То есть, ты предлагаешь выгрести всё, что мы копили три года? Всё, что откладывали на первый взнос за студию для сдачи? Отдать это Виталику? Человеку, у которого из активов только долги по алиментам и старый «Фольксваген»?
— Ты не понимаешь, это верняк! — голос Павла окреп, он начал заводиться, чувствуя сопротивление. — У него договоренности с дилерами. Он мне бизнес-план показывал. Там всё чисто. Ему просто перехватить надо. Мы же друзья, Оля! Мы с первого класса за одной партой. Он меня из таких передряг вытаскивал в молодости… Я не могу ему отказать, когда у нас деньги просто так на счете лежат и пылятся.
Ольга смотрела на мужа как на душевнобольного.
— Они не пылятся, Павел. Они работают под процент. И они — наша подушка безопасности. Но хорошо. Допустим. Я, как финансист, могу рассмотреть инвестицию.
Лицо Павла просветлело, он даже подался вперед.
— Правда? Я знал, что ты поймешь! Виталька будет счастлив…
— При одном условии, — перебила его Ольга, чеканя каждое слово. — Завтра мы идем к нотариусу. Оформляем договор займа с залогом имущества. Что у него есть? Гараж? Доля в родительской квартире? Машина? Пусть закладывает. И плюс — поручительство его жены. Если он так уверен в успехе, ему бояться нечего.
Улыбка сползла с лица Павла, сменившись выражением обиженного ребенка, у которого отобрали конфету. Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
— Оль, ну ты чего начинаешь? Какой нотариус? Это же Виталя.
— И что?
— Как ты себе это представляешь? Я приду к другу, который просит помощи, и суну ему под нос бумагу с требованием залога? — Павел повысил голос, в его тоне появились истеричные нотки. — Это унизительно! Это значит, что я ему не доверяю. Он просто развернется и уйдет. Он скажет, что я оскорбил его недоверием. Он больше руки мне не подаст!
— То есть, риск потерять полтора миллиона тебя не пугает, а риск, что Виталик надует губки — это трагедия? — Ольга почувствовала, как внутри начинает закипать холодная, злая ярость.
— Да при чем тут губки?! Это мужская дружба! Тебе не понять, ты везде ищешь подвох и выгоду! — Павел ударил ладонью по столу, салфетный шарик подпрыгнул и упал на пол. — Я не буду требовать с него расписок! Я дам ему слово, и он даст мне слово. Так делаются дела между нормальными мужиками!
Ольга медленно встала. Стул не скрипнул, она двигалась бесшумно, как хищник перед броском. Она подошла к окну, глубоко вдохнула спертый воздух кухни и резко развернулась к мужу. Её лицо было спокойным, но глаза метали молнии.
— Ты хочешь, чтобы я отдала наши деньги твоему другу и не просила никаких расписок, никаких гарантий возврата, чтобы не потерять вашу дружбу? Ты совсем уже с ума сошёл?! Да мне плевать на вашу дружбу, если я и дам наши деньги твоему дружку, то только со всеми гарантиями! Ты меня услышал?
— Не смей так говорить про моих друзей! — взвился Павел, вскакивая со своего места. Его лицо пошло красными пятнами. — Ты зациклена на бабках! Ты стала черствой сухарем! Виталик — крестный нашего несуществующего ребенка, между прочим!
— Виталик — паразит, Павел. И если ты этого не видишь, то ты слепой, — отрезала Ольга. — Полтора миллиона. Без расписки. Ты себя слышишь вообще? Ты готов поставить под удар наше будущее ради того, чтобы выглядеть крутым меценатом перед неудачником?
— Он отдаст! — рявкнул Павел. — Я за него ручаюсь!
— Чем ты ручаешься? Своей зарплатой менеджера? Ты эти деньги пять лет будешь отдавать, если он кинет. А он кинет, Паша. Как кидал всех до этого.
Павел смотрел на жену с ненавистью. Впервые за долгое время между ними не было простого бытового спора о том, кто выносит мусор. Между ними пролегла пропасть ценностей. Для Павла отказ дать деньги без гарантий был предательством святого понятия братства. Для Ольги его просьба была предательством здравого смысла и их семьи.
— Ты не понимаешь… — прошипел он, подходя к ней вплотную. — Я уже сказал ему «да».
Ольга удивленно вскинула брови.
— Что ты сказал?
— Я сказал ему, что привезу деньги завтра утром. Я пообещал.
— Так позвони и раз-обещай, — ледяным тоном ответила Ольга. — Или скажи, что жена-стерва не дала. Вали всё на меня, мне не привыкать быть плохой в твоих рассказах. Но денег без бумаг он не увидит.
— Ты меня позоришь! — выдохнул Павел. — Ты делаешь из меня подкаблучника!
— Ты сам из себя его делаешь, когда позволяешь постороннему мужику манипулировать твоим кошельком, — парировала она. — Ужин на столе. Я спать. Разговор окончен.
Она попыталась пройти мимо него к выходу из кухни, но Павел перегородил ей дорогу. Он не был крупным мужчиной, но сейчас его распирала обида и уязвленное самолюбие.
— Нет, не окончен, — зло сказал он. — Это и мои деньги тоже. Там половина — моя зарплата. И я имею право распоряжаться своей половиной так, как считаю нужным.
Ольга остановилась. Её взгляд скользнул по его лицу, отмечая выступивший на лбу пот и дрожащую жилку на шее.
— Твоя половина? — переспросила она. — Хорошо. Давай посчитаем.
Ольга не стала кричать. Она медленно прошла в гостиную, включила торшер, заливший комнату мягким, обманчиво уютным светом, и села в кресло. Вся её поза выражала готовность к длительной осаде. Павел, чувствуя, что разговор пошёл не по его сценарию, семенил следом, продолжая бубнить что-то про «общий вклад» и «право голоса».
— Садись, Паша, — сказала она, указывая на диван напротив. — Раз уж мы заговорили о правах, давай освежим память. Я финансист, я люблю цифры и факты. Эмоции — это для твоего Виталика.
— Опять ты начинаешь свой менторский тон, — огрызнулся Павел, плюхаясь на диван. Он избегал смотреть на жену, сверля взглядом узор на ковре. — Ты как училка в школе. Противно.
— Противно — это когда взрослый мужик в сорок лет стреляет деньги у друзей, потому что «не поперло», — парировала Ольга. — Давай по хронологии. Две тысячи восемнадцатый год. Виталик решает, что он великий перекупщик авто. Помнишь?
— Ну было, — буркнул Павел. — Идея была отличная. Брать битые, восстанавливать у Ашота в гаражах, продавать как «не бита, не крашена». Все так делают.
— Именно. Только Виталик, взяв у тебя двести тысяч «на старт», купил какой-то ржавый хлам, который даже Ашот отказался варить. В итоге машина сгнила во дворе, а деньги исчезли. Ты их вернул?
— Он отдал часть! — взвился Павел. — Пятьдесят тысяч он вернул через полгода!
— А остальные сто пятьдесят? — Ольга загибала пальцы. У неё были красивые, ухоженные руки, но сейчас этот жест выглядел как приговор. — Он сказал: «Братан, извини, жизнь прижала». И ты простил. Идём дальше. Две тысячи двадцатый. Пандемия. Все сидят по домам, а Виталик строит майнинг-ферму.
Павел дернулся, словно от зубной боли. Это была больная тема.
— Это был несчастный случай! — почти выкрикнул он. — Проводка не выдержала!
— Проводка в старом, сыром гараже, куда он воткнул оборудования на полмиллиона, занятых у нас и у твоих родителей, — безжалостно продолжила Ольга. — И заметь, Паша, он не застраховал ничего. Сгорело всё дотла. Вместе с гаражом соседа, которому потом ты, именно ты, помогал выплачивать компенсацию, чтобы на Виталика не подали в суд. Сколько мы тогда потеряли? Триста тысяч наших? Плюс родители добавили?
— Нельзя судить человека за неудачи! — Павел вскочил и начал нервно расхаживать по комнате. — Он пытался! Он крутится, он ищет варианты! Не то что я — сижу в офисе с девяти до шести, как планктон. Он рискует!
— Он рискует чужими деньгами, Паша! Чужими! — голос Ольги стал жестче, в нём зазвенела сталь. — Это называется не бизнес. Это называется паразитизм. И теперь, в две тысячи двадцать четвертом, ты хочешь отдать ему полтора миллиона. На что? На китайские запчасти? Чтобы он опять «прогорел», или таможня конфисковала груз, потому что он неправильно оформит накладные?
— Ты ничего не понимаешь в мужской дружбе! — Павел остановился напротив неё, его лицо перекосило от злости. — Ты меряешь всё деньгами. У тебя калькулятор вместо сердца. Да, он ошибался! Но кто не падает, тот не встает! А я должен его поддержать. Я мужик или кто? Если я сейчас скажу ему «нет», да еще и потребую какие-то бумажки, я его унижу. Я покажу, что я такая же мелочная крыса, как…
Он осекся, но слово уже повисло в воздухе.
— Как я? — спокойно закончила Ольга. — Договаривай. Мелочная крыса, которая закрыла ипотеку за три года. Крыса, которая оплатила лечение твоей маме, когда у неё суставы полетели. Крыса, которая собрала эти полтора миллиона, отказывая себе в отпуске и новой шубе, чтобы купить квартиру под сдачу и обеспечить нам старость.
— Да подавись ты своей шубой! — заорал Павел, не выдержав. — Ты меня этим куском хлеба теперь всю жизнь попрекать будешь? «Я заработала», «я отложила»! А я что, мебель здесь? Я тоже работаю! Но я хочу чувствовать себя человеком, а не твоим придатком! Виталик меня уважает. Он ко мне пришёл, как к старшему, как к надежному человеку. А ты хочешь это растоптать, выставив меня перед ним тряпкой, которой жена рулит!
Ольга смотрела на мужа и видела перед собой не партнера, а обиженного подростка. Он не слышал аргументов. Ему было плевать на финансовую безопасность. Ему было важно купить чувство собственной значимости за полтора миллиона рублей. За её, Ольгины, рубли.
— Значит, для тебя уважение Виталика, который кидает людей на деньги, важнее благополучия собственной семьи? — тихо спросила она. — Важнее, чем мое доверие? Важнее, чем наше будущее?
— Да ты достала со своим будущим! — Павел махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. — Жить надо сейчас! Может, завтра кирпич на голову упадет, а мы всё копим и копим. Ты скучная, Оль. Ты душная. Ты за эти копейки удавишься. А Виталик — он живой. У него глаза горят.
— У него глаза горят от азарта игромана, Паша.
— Замолчи! — он резко подошёл к серванту, где в нижнем ящике хранились документы. — Мне надоело это слушать. Ты меня не слышишь, я тебя не слышу. Я принял решение. Это мужской поступок. Я дам ему шанс. И если он поднимется — а он поднимется! — я тебе ни копейки с прибыли не дам. Сама будешь локти кусать.
Ольга не пошевелилась. Она наблюдала, как её муж, человек, с которым она прожила десять лет, превращается в чужака. В опасного, непредсказуемого врага, готового сжечь их дом, чтобы согреться на пять минут у костра чужого тщеславия.
— Ты не возьмешь эти деньги, — сказала она ровно.
— Это мы еще посмотрим, — злобно усмехнулся Павел. — Счет общий. Документы здесь. Я сейчас прямо при тебе переведу ему задаток. Плевать я хотел на твои запреты. Я глава семьи, в конце концов, или кто?
Он рванул ящик серванта на себя с такой силой, что тот едва не вылетел из пазов.
— Я найду эту папку, Оля. И сделаю то, что должен. А ты сиди и считай свои убытки в своей бухгалтерской книжке.
Ольга молча смотрела на его спину. Внутри неё что-то щелкнуло и погасло. Последняя капля жалости испарилась, уступив место холодному, хирургическому расчету. Разговоры закончились. Началась война.
— Где она? Куда ты её засунула? Я же видел её здесь неделю назад! — Павел рылся в ящиках с остервенением голодного зверя, ищущего кость.
На пол летели старые гарантийные талоны на холодильник, инструкции от микроволновки, какие-то квитанции пятилетней давности. Бумажный хаос расползался по ковру у его ног, как белое пятно капитуляции. Он искал синюю папку — ту самую, где лежали листы с резервными кодами доступа и логинами к их общему накопительному счету. Павел никогда не утруждал себя запоминанием паролей, полагаясь на феноменальную память жены и эту «священную» папку.
Ольга сидела неподвижно, положив ногу на ногу. В её руке, словно продолжение ладони, лежал смартфон. Экран был темным, но палец уже лежал на сканере отпечатка.
— Ты специально перепрятала, да? — Павел обернулся к ней. Его лицо лоснилось от пота, волосы прилипли ко лбу. — Ты знала, что этот день настанет, и подготовилась? Какая же ты… расчетливая.
— Я просто наводила порядок, Паша, — голос Ольги звучал пугающе ровно. — В отличие от тебя, я знаю, где лежат наши документы. И я знаю, что в этой папке. Но я тебе её не дам.
— Не дашь? — он нервно хохотнул, но смех вышел лающим, злым. — Ты не поняла, Оля. Я не спрашиваю разрешения. Я ставлю тебя перед фактом. Я уже позвонил Виталику, пока был в туалете. Я сказал ему, что деньги будут у него завтра к девяти утра.
Это признание повисло в воздухе тяжелым, удушливым смогом. Ольга почувствовала, как внутри неё обрывается последняя тонкая ниточка, связывавшая её с этим человеком. Он не просто просил. Он уже распорядился. Он продал их безопасность, их планы, их спокойствие за одобрительное похлопывание по плечу от школьного приятеля.
— Ты пообещал полтора миллиона, которые тебе не принадлежат, — медленно произнесла она. — Ты пообещал наши сбережения человеку, который их пропьет или потеряет за неделю. Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты предаешь меня. Прямо сейчас.
— Не драматизируй! — Павел пнул стопку бумаг на полу. — Я спасаю друга! И я спасаю свое лицо! Ты хоть представляешь, как на меня смотрят пацаны? «Паша-подкаблучник», «Паша у жены на поводке». Я устал, Оля! Я мужик, я добытчик!
— Ты добытчик? — Ольга впервые за вечер усмехнулась, но в этой улыбке не было ни грамма веселья. — Паша, ты приносишь в дом сорок процентов бюджета. Я — шестьдесят. И я веду все счета, потому что ты даже коммуналку без напоминания оплатить не можешь. Твой «добытчик» заканчивается там, где начинается ответственность.
— Заткнись! — рявкнул он, снова ныряя в недра серванта. — Я найду этот чертов лист с паролями. Я зайду в банк, переведу деньги, и ты мне слова не скажешь. А если будешь вякать — я вообще уйду. К маме уйду! Виталик мне потом с прибыли такую поляну накроет, что ты локти кусать будешь. Мы бизнес замутим, я с работы уволюсь, буду сам себе хозяин!
Ольга смотрела на него и видела не мужа, а чужого, неприятного человека. Истеричного, слабого, завистливого. Он был готов разрушить их семью не ради великой цели, не ради спасения жизни, а ради дешевого самоутверждения. Ради того, чтобы один вечер почувствовать себя «крутым решалой» перед неудачником Виталиком.
— Паша, остановись, — сказала она тихо. Это был последний шанс. — Если ты сейчас продолжишь искать эту папку, назад дороги не будет. Мы не просто поссоримся. Всё изменится.
— Да плевать я хотел! — его голос сорвался на фальцет. — Ага! Вот она!
Он победно выдернул из глубины полки синюю пластиковую папку. Его руки дрожали от возбуждения. Он выглядел как наркоман, нашедший дозу.
— Видишь? — он потряс папкой в воздухе. — Я сам всё решил! Без твоих соплей и нотаций. Сейчас я возьму телефон, введу коды и сделаю перевод. И ты ничего не сделаешь. Ни-че-го. Потому что счет оформлен на меня тоже, я имею полный доступ!
Он плюхнулся на пол прямо среди разбросанных бумаг, раскрыл папку и начал лихорадочно искать нужный лист с логинами.
— Где же он… Так, это страховка… это договор… А, вот! Логин, пароль…
Павел схватил свой смартфон, лежавший на диване, и начал тыкать пальцами в экран, вводя данные в банковское приложение. Он так торопился, что дважды ошибся цифрой, чертыхаясь и проклиная «дурацкую систему безопасности».
Ольга больше не смотрела на него. Она смотрела в свой телефон. Её лицо было абсолютно спокойным, словно она листала ленту новостей, а не вершила судьбу их брака. Пока Павел рылся в бумагах, выкрикивая оскорбления, пока он упивался своим бунтом, она уже открыла приложение того же банка. Face ID сработал мгновенно.
— «Введите код из смс»… Сейчас, сейчас… — бормотал Павел, не замечая, что происходит в комнате. — Ага, пришло. Ну всё, Оленька. Сейчас ты поймешь, кто в доме хозяин.
Ольга нажала на кнопку «Мои продукты». Её палец завис над строкой «Накопительный счет: Семейный». Цифры на экране радовали глаз — полтора миллиона и двести тридцать тысяч рублей. Результат трех лет отказов от лишнего, результат её премий и подработок.
— Виталик, брат, потерпи, сейчас всё будет, — шептал Павел, вводя пароль.
Ольга нажала «Перевод». Затем выбрала шаблон, созданный еще год назад на всякий случай — «Мама. Депозит». В поле суммы она ввела всё до копейки.
— Система висит, что ли? — Павел нервно постучал пальцем по экрану. — Крутится колесико… Давай, грузись, тварь!
Ольга выбрала опцию «Срочный перевод». Комиссия была кусачей, но это была плата за свободу. Она подтвердила операцию. На экране появилась зеленая галочка: «Исполнено». Затем она быстро зашла в настройки счета и нажала «Скрыть продукт».
— О, зашло! — воскликнул Павел. Его глаза горели торжеством. Он наконец-то попал в личный кабинет. — Ну что, дорогая? Смотри и учись, как дела делаются. Сейчас я…
Он замолчал на полуслове. Его палец замер над экраном. Улыбка медленно сползла с лица, сменившись выражением тупого непонимания. Он моргнул, потом провел пальцем вниз, обновляя страницу. Еще раз. И еще раз.
— Не понял… — просипел он. — А где?
Ольга заблокировала свой телефон и положила его на подлокотник кресла. В комнате повисла тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Павла, который смотрел в экран своего смартфона, как в бездну. Бездну, где вместо полутора миллионов светился идеальный, круглый, абсолютный ноль.
— Это ошибка… Глюк системы… — бормотал Павел, судорожно обновляя страницу приложения. Его палец скользил по стеклу экрана влажным, дерганым движением. — Где деньги? Куда они делись? Тут же полтора миллиона было!
Он поднял на жену глаза, полные животного ужаса. В этот момент он был похож не на главу семьи и не на «решалу», а на школьника, потерявшего деньги на школьные обеды.
— История операций, Паша, — холодно подсказала Ольга, даже не повернув головы в его сторону. Она рассматривала свой маникюр, словно ничего интереснее в мире не существовало. — Посмотри последнюю транзакцию.
Павел трясущимися руками нажал на иконку часов. Строка загрузилась мгновенно. «Перевод клиенту банка. Иванова Ирина Сергеевна. Сумма: 1 523 000 руб. Статус: Исполнено».
Телефон выпал из его рук на ковер с глухим стуком.
— Ты… ты перевела всё тёще? — прошептал он, словно не веря своим глазам. — Ты отдала наши деньги своей матери? Прямо сейчас? Пока я искал пароль?
— Я не отдала, — поправила его Ольга ледяным тоном учителя, объясняющего прописные истины нерадивому ученику. — Я их спасла. Депозит открыт на имя моей мамы, но он безотзывный. Срок — один год. Это значит, Паша, что снять их нельзя. Ни мне, ни ей, ни тем более тебе. Никаких досрочных расторжений, никаких «передумали». Деньги в сейфе, ключ от которого выброшен в океан ровно на двенадцать месяцев.
Павел медленно поднялся с пола. Его лицо пошло багровыми пятнами, вены на шее вздулись. Он шагнул к жене, сжимая кулаки.
— Ты воровка! — заорал он, брызгая слюной. — Это мои деньги! Ты украла их у меня! Ты украла их у Виталика! Я же слово дал! Ты понимаешь, что ты наделала, дрянь?! Как я теперь ему в глаза посмотрю?
Ольга даже не шелохнулась. Она медленно подняла взгляд и посмотрела на мужа с таким презрением, что он невольно остановился в шаге от неё.
— Твои деньги? — переспросила она тихо, но каждое слово падало, как тяжелый камень. — Давай уточним. Твои деньги — это сорок пять тысяч, которые приходят тебе на карту пятого и двадцатого числа. И знаешь что? С сегодняшнего дня ты живешь именно на них.
— Что ты несешь? — рявкнул Павел, хотя уверенности в его голосе поубавилось.
— То и несу. Ты хотел быть самостоятельным мужчиной, принимающим взрослые решения? Поздравляю, ты им стал. С этого момента наш бюджет раздельный. Я оплачиваю ипотеку, я покупаю продукты, я оплачиваю счета за квартиру. На свои деньги. А ты… — она окинула его уничижительным взглядом. — Ты делаешь со своей зарплатой что хочешь. Хочешь — проедай, хочешь — отдавай Виталику.
— Ты не посмеешь… — прошипел он.
— Я уже посмела. Ты же хотел отдать полтора миллиона без расписки? Пожалуйста, отдавай. Бери кредит. Микрозайм возьми. Продай свою почку. Но к семейным накоплениям твои руки больше не прикоснутся. Доступ закрыт, Паша. Финита ля комедия.
В комнате повисла тяжелая, звенящая тишина. Слышно было только тяжелое дыхание Павла. Он стоял посреди разбросанных бумаг, осознавая масштаб катастрофы. Он не просто потерял деньги. Он потерял лицо. Через восемь часов он должен был встретиться с другом и торжественно вручить ему пачку купюр, спасая того от проблем. А теперь он придет пустым.
В этот момент на полу завибрировал его телефон. На экране высветилось фото: улыбающийся Виталик с пивным бокалом. И подпись: «БРАТ».
Звук вибрации в тишине казался оглушительным, как автоматная очередь. Павел смотрел на экран, как кролик на удава, но не смел пошевелиться.
— Ответь, — безжалостно предложила Ольга. — Скажи ему правду. Скажи: «Виталя, прости, я хотел отдать тебе всё, но моя жена оказалась умнее меня». Или нет, скажи проще: «Денег нет».
— Заткнись! — взвизгнул Павел. Он схватил телефон и сбросил вызов. — Это всё из-за тебя! Ты меня унизила! Ты меня растоптала! Я для тебя пустое место!
— Нет, Паша. Ты для меня был мужем. Партнером. А пустым местом ты стал пять минут назад, когда решил, что «понты» перед школьным приятелем дороже безопасности твоей семьи. Ты сделал свой выбор. Ты был готов рискнуть нашим будущим. Теперь живи с последствиями.
Ольга встала с кресла. Она не выглядела расстроенной или заплаканной. Она выглядела как человек, который только что вынес мусор — дело неприятное, но необходимое.
— Я иду спать в гостевую. Завтра я сменю замки на двери в спальню. Твои вещи останутся здесь, в гостиной. Живи как знаешь. Еду покупай себе сам. Бензин, обслуживание машины — всё сам. И если Виталик действительно такой хороший друг, может, он тебе займет до зарплаты? Ах да, у него же ничего нет.
Она направилась к выходу из комнаты, перешагивая через разбросанные Павлом документы. У самой двери она остановилась, но не обернулась.
— И еще, Паша. Если ты попытаешься устроить скандал моей матери или как-то на неё надавить по поводу депозита — я подам на развод и раздел имущества в тот же день. И тогда ты останешься не просто без денег, а еще и без квартиры, потому что первый взнос был моим добрачным. Подумай об этом, когда будешь придумывать оправдания для своего дружка.
Ольга вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Щелкнул замок.
Павел остался один. Телефон в его руке снова зажужжал. Опять Виталик. Настойчиво, требовательно. Следом прилетело сообщение: «Паш, ты где? Мы договаривались созвониться. Скинь скрин перевода, мне людям показать надо, что бабки идут».
Павел смотрел на эти буквы, и они расплывались перед глазами. Он медленно опустился на диван, прямо на скомканное покрывало. Вся его ярость улетучилась, оставив после себя липкий, холодный страх и сосущую пустоту в желудке.
Он представил завтрашний день. Встречу с Виталиком. Его разочарованный, злой взгляд. Его слова: «Ну ты и фуфлыжник, Паша». Представил, как Виталик расскажет всем общим знакомым, что Паша «слился».
Но еще страшнее было то, что он остался в этой квартире совершенно бесправным. Без денег. Без уважения. Жена, которую он считал просто «удобной и скучной», одним нажатием кнопки на экране превратила его в нищего сожителя.
Он посмотрел на закрытую дверь, за которой скрылась Ольга. Ему хотелось вскочить, выбить эту дверь, наорать, заставить её вернуть всё как было. Но он понимал — ничего не выйдет. Она не отдаст. И она права. Он был гол как сокол.
Телефон зажужжал в третий раз. Павел с отвращением, словно держал в руках ядовитую змею, нажал кнопку «Выключить питание». Экран погас.
Он сидел в полумраке гостиной, среди мусора из старых квитанций, слушая тишину. Тишину, в которой отчетливо звучал крах его маленького, уютного мирка. Он хотел быть героем для друга, а стал банкротом в собственном доме. И самое страшное было в том, что где-то в глубине души, под слоями обиды и злости, он понимал: денег Виталик бы не вернул. Никогда.
Но признаться в этом себе значило бы признать, что Ольга победила. Поэтому Павел сжал зубы, лег на диван лицом к спинке и уставился в серую обивку, чувствуя, как одиночество накрывает его с головой. Дружбы больше не было. Семьи тоже. Был только пустой кошелек и долгая, холодная ночь впереди…
