Я стояла у плиты, когда на телефон пришло уведомление из банка. Обычное дело — проверить баланс перед походом в магазин. Открыла приложение и замерла. На счёте осталось триста рублей. Триста! А должно было быть двести восемьдесят тысяч. Те самые деньги, которые мы с Серёжей копили два года. На репетиторов для Кати перед поступлением, на ремонт в ванной, где плитка отваливается уже полгода.
Сердце ухнуло куда-то вниз. Я несколько раз обновила страницу — вдруг ошибка? Нет, всё правильно показывает. Вчера вечером ушёл огромный перевод. Получатель — Валентина Ивановна Морозова. Свекровь моя, значит.
Руки затряслись. Я вышла из приложения, зашла снова. Может, глюк какой? Но цифры не менялись. Двести восемьдесят тысяч испарились. Просто так. Без моего ведома. А ведь это был наш общий счёт! Как он посмел?!
Когда Серёжа вернулся с работы, я уже час сидела на кухне, уставившись в одну точку. Дочка делала уроки в своей комнате, ничего не подозревая. Я ждала. Молча. Потому что если бы начала говорить раньше, то просто закричала бы.
— Оль, привет! — Он зашёл, улыбаясь, поцеловал меня в макушку. — Что на ужин?
Я подняла на него глаза.
— Серёжа. Куда делись деньги со счёта?
Он остановился на полпути к холодильнику. Спина напряглась. Развернулся медленно, и я сразу поняла — он знает, о чём я. Знал заранее. И всё равно сделал.
— Какие деньги? — Голос неуверенный, фальшивый.
— Двести восемьдесят тысяч. Наши накопления. Те, что мы копили на Катю и на ремонт. Куда они делись, я спрашиваю?!
Он вздохнул и сел напротив. Посмотрел в сторону, потёр переносицу.
— Оль, не кричи. Катя услышит.
— Отвечай! — Я стукнула ладонью по столу, и он вздрогнул.
— Я… перевёл маме.
Тишина. Я смотрела на него и не верила своим ушам.
— Ты что?
— Маме. Она попросила. Ей срочно нужны были деньги.
— Срочно?! — Я почувствовала, как внутри всё закипает. — На что срочно?! Она умирает, что ли?!
— Нет, но ей нужны деньги! Она меня вырастила, Оля. Одна. Отец бросил нас, когда мне пять было. Она работала на двух работах, чтобы я учился, чтобы поесть было что. Я обязан ей помочь!
— Обязан?! — Я встала так резко, что стул опрокинулся назад. — А своим детям ты что обязан? А мне?! Это были наши деньги! Общие! Ты даже не спросил!
— Я знал, что ты не разрешишь.
— Конечно, не разрешила бы! Потому что у нас у самих дочь скоро поступать будет! Ей репетиторы нужны, а это деньги немалые! У нас в ванной потолок течёт! Ты это забыл?!
Серёжа смотрел в пол.
— Мама сказала, что это срочно. Что ей очень надо.
— И ты, как идиот, перевёл всё?! Даже не поговорив со мной?!
— Не называй меня идиотом, — он поднял голову, и в глазах мелькнула обида. — Я сделал то, что должен был сделать.
— Ты предал меня, — тихо сказала я. — И наших детей.
Он ничего не ответил. Просто встал и ушёл в спальню. А я осталась стоять посреди кухни, чувствуя, как ноги подкашиваются. Как вообще так можно? Как можно взять и отдать всё, что у нас было? Не спросив. Не предупредив. Просто потому, что мама попросила.
Ночью я не спала. Лежала, уставившись в потолок, и прокручивала в голове все эти годы. Мы женаты пятнадцать лет. Пятнадцать! И всё это время я знала, что Валентина Ивановна для Серёжи — святое. Он её боготворит. Я понимала это, принимала. Но чтобы настолько?
Утром я встала раньше всех. Оделась, накрасилась — хотела выглядеть спокойной. Поехала к свекрови. Надо было поговорить. Может, она не знала, что это все наши деньги? Может, Серёжа ей сказал, что это его личные накопления?
Валентина Ивановна открыла дверь в халате, с бигудями на голове.
— Ольга? С чего это ты с утра пораньше?
— Валентина Ивановна, можно войти? Нам надо поговорить.
Она пожала плечами и пропустила меня. Квартира у неё всегда была идеальной — ни пылинки, всё на своих местах. Я села на край дивана, она устроилась напротив в кресле.
— Слушаю тебя.
— Вы попросили у Серёжи денег?
— Попросила, — кивнула она. — А что такого? Он мой сын.
— Он перевёл вам двести восемьдесят тысяч. Это все наши накопления. Мы копили их на дочь, на учёбу. И на ремонт. Вы это знали?
Валентина Ивановна усмехнулась. Вот так — усмехнулась. Как будто я сказала что-то смешное.
— Знаешь, Оленька, ты молодая ещё. Здоровая. Работаешь. Заработаете ещё. А я что? Мне шестьдесят восемь. Я всю жизнь вкалывала, чтобы Серёже было хорошо. Теперь пришло время, когда он должен мне помочь.
— Но это же… это же наши семейные деньги!
— Серёжа сам решил мне дать, я его не заставляла. Значит, он посчитал нужным. А ты что? Жадничаешь?
Я молчала. Просто смотрела на неё и не могла поверить. Она даже не виновата не чувствует. Совсем.
— Вы больная? — спросила я. — Вам на лечение надо было?
— При чём тут это? — Она поправила халат. — Мне деньги понадобились, и всё. Я мать, имею право просить у сына помощи.
— На что вам понадобились двести восемьдесят тысяч?
Валентина Ивановна помолчала, потом вздохнула.
— На дачу. Нашла хороший участок, недорого. Хочу на старости лет на свежем воздухе бывать, огородик завести.
Я не сразу поняла, что она сказала. Потом до меня дошло.
— На дачу?! Вы потратили наши деньги на дачу?!
— Мои деньги, — поправила она. — Серёжа мне их отдал. Значит, мои.
Я встала. Ноги были ватные, голова кружилась.
— Вы понимаете, что из-за вас моя дочь может не поступить в институт? Что нам теперь нечем платить за репетиторов?
— Ты драматизируешь, — махнула рукой Валентина Ивановна. — Катя умная девочка, сама справится. А если не поступит — на бюджет пойдёт или год поработает, денег накопит. Не всё же родители должны.
Я развернулась и пошла к двери. Если бы осталась хоть на минуту дольше, не знаю, что бы сделала. Руки тряслись, когда я натягивала куртку.
— Ты чего обиделась-то? — донеслось мне вслед. — Не понимаю я вас, современных. Свекровь помочь — жалко, а сами на шмотки тратитесь!
Я хлопнула дверью и вышла на лестничную площадку. Прислонилась к стене, закрыла лицо руками. Господи. Господи, как же так?
Дома Серёжа ждал меня на кухне.
— Ну что, съездила? Поговорила?
— Поговорила, — кивнула я, снимая куртку. — Твоя мама купила на наши деньги дачу.
Он молчал.
— Дачу, Серёжа! Не лечилась. Не долги отдавала. Дачу себе купила! И ей даже не стыдно! Она сказала, что мы ещё молодые, ещё заработаем!
— Ну и что теперь? — он посмотрел на меня устало. — Хочешь, чтобы я у неё отобрал? Она же уже купила.
— Я хочу, чтобы ты понял, что натворил! Ты отдал последние деньги! У нас ребёнок! У нас планы были!
— А у меня мать есть! — повысил голос он. — Она одна меня растила! Ты понимаешь, каково ей было?! Отец нас бросил, денег не было, она работала до ночи! Я обязан ей!
— Обязан?! — Я засмеялась горько. — Ты своей семье обязан! Дочери своей! Мне! Но нет, тебе удобнее думать только о маме!
— Не смей так говорить!
— Буду! Потому что это правда! Ты всю жизнь делаешь так, как она скажет! Даже жениться ты на мне согласился только после того, как она одобрила!
— Неправда!
— Правда! Ты помнишь, как мы выбирали квартиру? Я хотела в новостройке, рядом с парком. А ты выбрал ту, что напротив твоей мамы! Чтобы она могла в любой момент заглянуть!
— Она старая, ей нужна помощь!
— Ей шестьдесят восемь, Серёжа! Она здоровее меня! Каждый день на рынок ходит, сумки таскает, по даче теперь будет ползать! Какая, к чёрту, помощь?!
Мы стояли друг напротив друга, и я вдруг поняла — он не изменится. Никогда. Для него мама всегда будет важнее. Важнее меня. Важнее Кати. Важнее нашего сына, которому всего восемь лет. Он так устроен. И я больше не могу с этим жить.
— Знаешь что, — тихо сказала я. — Может, мне действительно пора начать жить отдельно.
Он побледнел.
— Ты о чём?
— О том, что я устала. Устала быть на втором месте. Устала чувствовать себя чужой в собственной семье. Устала от того, что твоя мама решает, как нам жить.
— Оля, не неси чушь! Ты моя жена!
— Я была твоей женой, — поправила я. — Пока ты не выбрал маму.
Следующие недели прошли как в тумане. Я пыталась жить обычной жизнью — водила Катю на занятия, готовила ужины, ходила на работу. Но внутри всё изменилось. Я смотрела на Серёжу и видела чужого человека. Того, кто предал меня. Того, кто поставил чужие интересы выше интересов собственных детей.
Катя заметила, что что-то не так.
— Мам, вы с папой ссоритесь?
— Немного, солнышко. Бывает у взрослых.
— Из-за чего?
— Из-за денег, — честно ответила я. — Папа сделал то, с чем я не согласна.
Она кивнула и ушла к себе. А я осталась на кухне и подумала — а чему я её учу? Молчать? Терпеть? Ставить чужие интересы выше своих?
Нет. Хватит.
Я записалась на консультацию к юристу. Узнала, как делится имущество при разводе. Что мне положено. Что положено детям. Юрист оказалась женщиной лет сорока пяти, с умными глазами и спокойным голосом.
— Значит так, — сказала она, просмотрев мои бумаги. — Квартира в ипотеке, машина тоже. Накопления он перевёл матери. Официально это был подарок, вернуть не получится. Но при разделе имущества вы имеете право на половину всего совместно нажитого.
— А что, если я хочу жить отдельно? Сейчас. Не дожидаясь развода.
Она посмотрела на меня внимательно.
— Можете снять квартиру. Или договориться, чтобы он съехал. Но лучше всё оформить официально — подать на раздел имущества, на алименты. Чтобы защитить себя и детей.
Я кивнула. Защитить себя и детей. Да. Именно это я и собираюсь сделать.
Вечером я сказала Серёже, что подала заявление на раздел имущества.
Он сидел на диване с пультом в руках, смотрел какую-то передачу. Когда услышал мои слова, замер.
— Что ты сказала?
— Я подала на раздел имущества. И завела отдельный счёт. Буду получать зарплату туда. Твоя зарплата — твоя. Моя — моя.
Он вскочил.
— Ты с ума сошла?! Мы семья!
— Были семьей, — я говорила спокойно, удивляясь собственному спокойствию. — Пока ты не решил, что твоя мама важнее.
— Оля, прекрати! Ты рушишь семью!
— Нет, Серёжа. Это ты разрушил. Когда отдал все наши деньги, не спросив меня. Когда поставил интересы своей матери выше интересов своих детей. Я просто защищаю свою семью. Себя и детей.
— Катя и Мишка — тоже мои дети!
— Тогда докажи это делом, а не словами. Верни деньги. Извинись. Признай, что был неправ.
Он молчал. Смотрел на меня, и в глазах было столько растерянности, столько обиды. Но не было главного — понимания.
— Я не могу вернуть деньги. Мама уже потратила.
— Значит, возьми кредит. Займи у друзей. Продай машину, в конце концов! Но верни то, что украл у собственной семьи!
— Я не крал! Это были мои деньги тоже!
— Наши! — крикнула я. — Наши, Серёжа! Общие! И ты не имел права распоряжаться ими единолично!
Он сел обратно на диван, опустил голову.
— Что ты хочешь от меня?
— Ничего, — устало ответила я. — Я больше ничего от тебя не хочу. Живи как знаешь. Только от моей зарплаты держись подальше. И от детей.
Я ушла в спальню и закрыла дверь. Села на кровать и заплакала. Не от жалости к себе. Не от обиды. От облегчения. Потому что впервые за все эти годы я не промолчала. Не стерпела. Не сделала вид, что всё нормально. Я отстояла себя.
Серёжа пытался меня вернуть. Звонил, писал, приезжал. Приносил цветы. Обещал, что всё будет по-другому. Что он поговорит с матерью. Что найдёт деньги. Но я видела — он не понимает. Для него я просто обиделась. Закапризничала. Он не видит, что совершил предательство. Что сломал доверие. Что выбрал не нас.
Валентина Ивановна тоже объявилась. Пришла как-то вечером, когда Серёжа был на работе.
— Ты чего это вдруг взбеленилась? — спросила она с порога. — Семью рушишь из-за каких-то денег?
— Из-за каких-то? — переспросила я. — Валентина Ивановна, это были все наши накопления.
— Ну и что? Серёжа мне их отдал, значит, посчитал нужным. А ты теперь скандалишь, развод грозишь. Стыдно должно быть!
— Знаете, что? — Я посмотрела ей прямо в глаза. — Мне действительно стыдно. Стыдно, что я столько лет молчала. Стыдно, что позволяла вам лезть в нашу жизнь. Стыдно, что не сказала сразу — держитесь подальше от нашей семьи. Но теперь всё. Я больше не буду молчать.
— Да как ты смеешь?! Я мать Серёжи!
— И что? Это даёт вам право воровать у собственных внуков? Покупать себе дачи на деньги, отложенные на их образование?
— Я ничего не крала! Серёжа сам дал!
— Потому что вы его так воспитали! Чтобы он чувствовал себя вечно виноватым! Чтобы считал, что обязан вам всем! Но знаете что? Вырастить ребёнка — это не подвиг. Это обязанность родителей. И дети ничего вам за это не должны!
Валентина Ивановна побледнела.
— Вон отсюда! — почти прошептала она. — Вон из моего дома!
— Это не ваш дом, — спокойно ответила я. — Это квартира, которую мы с Серёжей купили вместе. И если кто-то здесь лишний, так это вы.
Я закрыла дверь. Руки дрожали, сердце колотилось. Но внутри была такая лёгкость, такое облегчение! Впервые в жизни я сказала свекрови всё, что думаю. И мне не стыдно. Совсем.
Прошло полгода. Я живу в съёмной квартире с детьми. Небольшая однушка, но наша. Тихая, спокойная. Без звонков в дверь, без незваных визитов, без чужих советов. Я оформила накопительный счёт на имя Кати. Каждый месяц перевожу туда деньги. Немного, но стабильно. К её поступлению наберётся на репетиторов. Может, не на всех, но на основных точно хватит.
Мишка спрашивал поначалу, почему мы живём не с папой. Я объяснила, как могла. Что иногда взрослым лучше жить отдельно. Что мы всё равно семья, просто по-другому. Катя поняла без слов. Она уже большая, умная. Видела, как я менялась. Как становилась спокойнее, увереннее.
— Мам, а ты не жалеешь? — спросила она однажды.
— О чём?
— Ну… что вы с папой расстались.
Я задумалась.
— Знаешь, Катюш, я жалею о другом. Что не сделала это раньше. Что терпела так долго. Что молчала.
Она кивнула.
— Я горжусь тобой, мам.
У меня защипало в носу. Обняла её крепко.
— Спасибо, солнышко.
Серёжа живёт теперь с матерью. Переехал к ней через месяц после того, как я съехала. Звонит иногда, просит вернуться. Говорит, что всё изменится. Что он понял. Что готов исправиться. Но я слышу в его голосе неуверенность. Он сам не верит в то, что говорит.
Позавчера он приходил. Принёс Мишке конструктор, Кате — книгу. Пытался со мной поговорить. Просил дать ещё один шанс. Сказал, что без меня плохо. Что скучает. Что готов съехать от матери, снять нам квартиру побольше, начать всё заново.
Я слушала его и думала — а я готова? Готова ли я вернуться к тому, что было? К молчанию, к терпению, к тому, чтобы снова быть на втором месте?
— Серёжа, — сказала я. — Ты хороший человек. Но ты не изменишься. Твоя мама всегда будет для тебя главной. А я не хочу снова быть второй. Я хочу быть важной. Для себя, для детей. Понимаешь?
Он молчал. Потом кивнул и ушёл.
Я закрыла за ним дверь. Прислонилась к ней спиной, закрыла глаза. И улыбнулась. Потому что впервые за много лет я чувствую себя живой. Настоящей. Не той, которая постоянно приспосабливается, молчит, терпит. А той, которая знает себе цену. Которая не боится остаться одна. Которая выбирает себя.
Нет, Серёж. Я не та, что была. И не хочу снова ею становиться.
