— Светка завтра заедет в восемь утра. Ты бак заправь до полного, а то ей в Москву пилить, не хватало ещё на трассе встать. И омывайку долей, там, кажется, пусто.
Антон произнес это между делом, даже не отрываясь от тарелки с борщом. Он энергично работал ложкой, заедая суп огромным куском серого хлеба. Звук его жевания в тишине кухни казался неестественно громким. Лена, стоявшая у раковины с мокрой кружкой в руках, замерла. Вода продолжала течь, ударяясь о дно нержавейки, но она словно перестала слышать этот шум. Ей показалось, что она ослышалась. Или что это какая-то дурацкая, неуместная шутка, которыми Антон иногда пытался разрядить обстановку после тяжелого рабочего дня.
Она медленно закрыла кран, вытерла руки вафельным полотенцем и повернулась к мужу.
— Что ты сказал? — переспросила она ровным голосом. — Какая Светка? Куда заедет?
Антон поднял на неё глаза, в которых читалось искреннее недоумение пополам с раздражением человека, которого отвлекают от еды глупыми вопросами.
— Сестра моя, Света. Ты что, забыла? Я же говорил на прошлой неделе, у её подруги, этой, как её… Маринки, девичник в Москве. Клуб какой-то пафосный, все дела. Светка хочет произвести впечатление, пыль в глаза пустить. Ну не на электричке же ей ехать и не на каршеринге. Вот я и сказал, что мы её выручим.
Лена почувствовала, как внутри начинает зарождаться холодное, колючее чувство. Это было не просто возмущение, это было ощущение, будто кто-то залез к ней в карман и начал пересчитывать мелочь.
— Выручим чем? — уточнила она, уже догадываясь об ответе, но желая услышать это вслух.
— Ну как чем? Машиной твоей, — Антон пожал плечами и потянулся за солонкой. — Ей всего на два дня. В субботу туда, в воскресенье обратно. Тебе же она на выходные не нужна? Ты вроде говорила, что хочешь дома посидеть, сериал досмотреть.
Лена оперлась бедром о столешницу, скрестив руки на груди. Её пальцы непроизвольно сжались в кулаки.
— Антон, ты сейчас серьезно? — она внимательно посмотрела на мужа. — Ты пообещал мою машину своей сестре, даже не спросив меня?
— А что тут спрашивать? — искренне удивился он, откусывая хлеб. — Дело житейское. Родня же. Свете очень надо. Там будут какие-то мажоры московские, ей нельзя ударить в грязь лицом. Твоя «Тойота» как раз выглядит прилично, цвет белый, перламутр, наполированная вся. Самое то для красивого въезда.
— Моя «Тойота», — медленно, с нажимом произнесла Лена, — куплена мной за месяц до нашей свадьбы. На мои деньги, которые я копила три года, отказывая себе в отпуске и новой одежде. Я на неё пахала как проклятая. И я никому, слышишь, никому не даю её водить. Даже тебе.
Антон отложил ложку. Борщ был наполовину съеден, но аппетит у него явно пропал. Его лицо начало приобретать то самое упрямое, обиженное выражение, которое появлялось всегда, когда кто-то смел перечить его «мужскому слову».
— Вот только не надо начинать эту песню про «моё-твоё», — поморщился он. — Мы семья или кто? Живем вместе, спим вместе, едим из одного холодильника. Какая разница, на чьи деньги куплена железка? Стоит под окном, гниет. Жалко тебе, что ли? От неё убудет, если человек двести километров проедет?
— От неё убудет, если за рулем будет Света, — жестко отрезала Лена. — Ты забыл, как она «Хёндай» своего бывшего припарковала в столб? Или как она на отцовской «Ниве» умудрилась коробку сжечь за полчаса? У неё таланта к вождению ноль, зато амбиций — вагон. Я не собираюсь потом собирать свою машину по частям или выслушивать, что «ой, там бампер сам поцарапался об бордюр».
— Да она нормально водит! — вспылил Антон, отодвигая тарелку. — То были случайности, с кем не бывает. Она на курсы ходила, опыт набрала. Ты просто предвзято к ней относишься. Тебе лишь бы повод найти, чтобы гадость про мою сестру сказать.
— Я не говорю гадости, я констатирую факты. Машина — это средство повышенной опасности и моя собственность. И ответ: нет. Пусть едет на такси, на поезде, на бла-бла-каре. Мне всё равно. Ключи она не получит.
В кухне повисло напряжение, густое, как кисель. Антон встал из-за стола. Он был выше Лены на голову, крупный, широкоплечий, и сейчас пытался использовать это преимущество, нависая над ней, как скала. Обычно это работало — Лена не любила конфликты и часто уступала, чтобы сохранить мир. Но не в этот раз. Машина была для неё чем-то большим, чем просто средство передвижения. Это был символ её независимости, её успеха, её личного пространства, в которое она не пускала посторонних.
— Ты меня подставляешь, — процедил Антон сквозь зубы. — Я уже сказал ей, что всё решено. Она уже подружкам растрезвонила. Ты понимаешь, как я буду выглядеть? Как трепло? Как подкаблучник, которому жена не разрешает машину взять?
— А кто тебе сказал, что моя машина теперь собственность всей вашей семейки? Я своей родне-то её не даю, а ты хочешь, чтобы я дала её твоей сестре на выходные? Нет уж! Пусть покупает сама себе машину!
— Да как? На что?
— Или пусть ты купишь ей машину, раз такой добрый!
— У меня нет таких денег, и ты это знаешь! — рявкнул Антон, и его лицо пошло красными пятнами. — Ты специально, да? Тычешь мне в нос тем, что у тебя зарплата больше? Что у тебя тачка есть, а я на метро езжу? Нравится унижать мужа?
— Я тебя не унижаю. Я защищаю своё имущество. Ты сам себя унизил, когда распорядился чужой вещью без спроса.
— Чужой?! — Антон ударил ладонью по столу так, что подпрыгнула солонка. — Ах, чужой? Значит, я для тебя чужой человек? Посторонний? Мы два года живем, а у тебя всё еще есть «чужое»?
— Машина — моя, Антон. Документы на меня. Кредит платила я. Обслуживаю я. Страховка на меня, и вписана там только я. Юридически, фактически и морально — она моя. И точка.
Антон тяжело дышал, раздувая ноздри. В его взгляде смешались ярость и бессилие. Он привык, что в его родительской семье всё было «колхозное»: кто первый встал, того и тапки. Отец давал машину дяде, дядя — племяннику, и никто не считал царапины. Лена со своими принципами и аккуратностью была для него инородным телом, которое нужно было сломать, перестроить под себя.
— Значит так, — сказал он тихо, и от этого тона у Лены по спине пробежал холодок. — Завтра Света приедет. И ты отдашь ей ключи. Сама, с улыбкой. Потому что если ты этого не сделаешь, ты покажешь, что ни во что меня не ставишь. А жить с бабой, которая меня не уважает, я не собираюсь. Выбирай: или твоя драгоценная железяка, или нормальные отношения в семье.
Лена смотрела на него и не узнавала. Зависть, которую он так тщательно скрывал все эти месяцы, наконец-то прорвалась наружу гнойным нарывом. Ему нужна была не машина для сестры. Ему нужно было почувствовать власть над этой машиной. И над женой, которая посмела быть успешнее.
Ультиматум повис в воздухе тяжелым, удушливым облаком. Лена молчала, глядя на мужа так, словно впервые увидела его при ярком свете без прикрас. Перед ней стоял не любимый человек, а чужак, уверенный в своем праве распоряжаться ее жизнью. Слова про «нормальные отношения» прозвучали как издевка. В его понимании «нормально» — это когда он решает, а она молча кивает, даже если решение идет вразрез с её интересами.
— Я тебя услышала, — наконец произнесла она, и её голос прозвучал пугающе спокойно. — Но мой ответ прежний. Нет.
Лена развернулась и направилась в спальню. Ей вдруг стало физически некомфортно находиться с ним в одном пространстве, дышать одним воздухом. Ей нужно было уйти, проветрить голову, просто исчезнуть из этой квартиры хотя бы на пару часов. Она планировала взять сумку, сесть в машину и просто покататься по ночному городу, пока адреналин не перестанет стучать в висках.
Антон, не ожидавший, что его угроза не сработает, на секунду опешил, но тут же бросился следом. Он влетел в спальню, когда Лена уже открывала шкаф, чтобы достать джемпер.
— Ты куда собралась? — рявкнул он, хватаясь за дверцу шкафа и с силой захлопывая её прямо перед носом жены. — Мы не договорили! Ты что, самая умная? Думаешь, развернулась и ушла, и проблема рассосалась?
Лена отшатнулась, инстинктивно прижав руки к груди.
— Я не собираюсь продолжать этот разговор в таком тоне, — отчеканила она. — Отойди от шкафа. Мне нужно одеться.
— Никуда ты не пойдешь! — Антон раскинул руки, перекрывая ей путь, словно вратарь на воротах. Его глаза лихорадочно блестели. — Ты сядешь и будешь слушать! Ты, кажется, не поняла главного принципа семьи. Нет больше никакого «твоего». Есть «наше». Когда мы расписались, ты перестала быть единоличницей. Всё, что в этом доме — общее. И машина твоя — общая. И деньги на счетах — общие. Это коммунизм в отдельно взятой квартире, Лена, привыкай! А ты ведешь себя как крыса, которая прячет кусок сыра под подушкой!
— Крыса? — Лена усмехнулась, хотя внутри всё дрожало от обиды. — Интересный у тебя коммунизм, Антон. Моя машина — общая, моя зарплата — на ипотеку и продукты, а твои долги по кредитке — это твои «личные трудности», о которых я узнаю случайно? И твоя мама, которой мы обязаны помогать с каждой премии — это святое, а мои родители перебьются? Хорошо ты устроился.
— Не смей приплетать сюда мать! — взвизгнул он, и слюна брызнула изо рта. — Ты мелочная! Ты жадная! Ты трясешься над куском железа, когда родному человеку нужна помощь! Света — моя кровь! А ты кто? Жена? Сегодня жена, завтра нет, а сестра — это навсегда!
— Вот именно, — кивнула Лена. — Сегодня жена, завтра нет. Ты очень верно подметил. А теперь дай мне пройти.
Она попыталась обогнуть его, но Антон грубо схватил её за плечо и толкнул обратно вглубь комнаты. Лена не удержалась на ногах и неуклюже села на кровать. Это было уже за гранью. Он никогда раньше не позволял себе распускать руки.
— Ключи, — потребовал он, протягивая раскрытую ладонь. — Давай сюда ключи. Я сам отгоню машину к Свете, раз ты такая принципиальная стерва. А ты сиди тут и дуйся сколько влезет. Утром спасибо скажешь, что я за тебя мужской поступок совершил.
Лена посмотрела на его трясущуюся руку. Потом перевела взгляд на комод у входа. Связка ключей с брелоком в виде маленького серебристого поршня лежала там, рядом с её сумкой. Антон проследил за её взглядом.
В следующую секунду они оба сорвались с места. Это было унизительно, дико, пошло — взрослые люди наперегонки бежали к тумбочке, чтобы завладеть куском пластика и металла. Антон был ближе, но Лена двигалась быстрее, подстегиваемая страхом за своё имущество.
Он успел накрыть ключи ладонью, но Лена, не раздумывая, вцепилась в его запястье обеими руками и с силой дернула на себя, впиваясь ногтями в кожу. Антон взвыл от неожиданности и боли, рефлекторно разжимая пальцы. Ключи со звоном упали на паркет.
Лена рухнула на колени, схватила связку и, перекатившись, вскочила на ноги, прижимая сокровище к груди.
— Ты больная! — заорал Антон, осматривая царапины на руке. — Ты мне кровь пустила из-за тачки! Психопатка!
— Не подходи! — выкрикнула Лена, отступая в коридор. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. — Не смей ко мне приближаться!
Она схватила с вешалки плащ, даже не пытаясь его надеть, сунула ноги в первые попавшиеся кроссовки, сминая задники. Антон стоял в дверях спальни, тяжело дыша. В его позе читалась угроза, но и растерянность — он не ожидал такого яростного отпора. Он привык видеть Лену спокойной, рассудительной, немного мягкой. А сейчас перед ним стояла загнанная в угол кошка, готовая выцарапать глаза.
— Ну и вали! — крикнул он ей в спину, когда она уже дергала замок входной двери. — Вали к своему папочке! Жалуйся! Только учти, если ты сейчас уйдешь с ключами, назад можешь не возвращаться! Мне такая жена-жмот не нужна!
— Договорились! — бросила Лена, распахивая дверь.
Она выскочила на лестничную площадку, едва не споткнувшись о порог. Дверь за спиной не захлопнулась — Антон стоял в проеме, продолжая выкрикивать проклятия.
— Свете я скажу, что ты просто завидуешь! Что ты боишься, что она на твоей тачке будет круче выглядеть! Слышишь? Ты просто закомплексованная дура!
Лена не ответила. Она бежала вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, сжимая в кулаке ключи так сильно, что металл врезался в кожу. Ей казалось, что если она остановится хоть на секунду, Антон догонит её, отберет всё, что у неё есть, и заставит жить по своим уродливым правилам «общежития».
Вылетев из подъезда в прохладу осеннего вечера, она дрожащими руками нажала на кнопку разблокировки. Машина приветливо мигнула фарами — единственный верный друг в этом безумии. Лена прыгнула на водительское сиденье и сразу заблокировала двери центральным замком. Только когда двигатель заурчал, и она выехала со двора на проспект, Лена позволила себе выдохнуть. В зеркале заднего вида удалялись окна их квартиры, где горел свет, и где человек, которого она считала близким, сейчас, наверное, уже звонил сестре, чтобы полить её грязью. Но это было уже неважно. Главное — руль был в её руках.
Лена вела машину не просто аккуратно — она вела её с хирургической точностью, словно везла в багажнике ящик с нитроглицерином. За окнами мелькали огни вечернего города, светофоры сменялись с красного на зеленый, но она не замечала этой суеты. Внутри неё, там, где еще полчаса назад бушевал пожар обиды и страха, теперь разлилась ледяная пустыня. Эмоции выгорели, оставив после себя лишь голый, циничный расчёт.
Она прекрасно понимала: вернуться сейчас домой и просто припарковать машину во дворе — значит капитулировать. Антон не успокоится. Он найдет запасные ключи, которые, кажется, валялись где-то в ящике с документами, или устроит утренний террор, вымотая ей все нервы, пока она не сдастся просто ради тишины. Нет, «Мазда» должна исчезнуть. Раствориться. Стать недосягаемой.
Лена свернула в сторону старого гаражного кооператива на окраине района. Здесь, среди рядов ржавых железных ворот и кирпичных боксов, пахло мазутом, сырой землей и мужским одиночеством. Этот запах детства успокаивал. Она набрала отцу.
— Пап, я подъезжаю. Открой, пожалуйста. Да, срочно. Нет, ничего не случилось. Просто нужно поставить машину.
Отец ждал её у ворот бокса номер сорок восемь. В старой ветровке, с неизменной сигаретой в зубах, он выглядел как страж какой-то древней сокровищницы. Он не задавал лишних вопросов, и Лена была ему за это безумно благодарна. В их семье не было принято лезть в душу грязными сапогами, в отличие от шумного клана Антона.
Лена медленно, сантиметр за сантиметром, загнала белоснежный автомобиль в тёмное нутро гаража. В свете единственной тусклой лампочки её машина смотрелась здесь как инопланетный корабль, приземлившийся на свалке. Вокруг громоздились старые стеллажи с банками краски, комплекты зимней резины, какие-то доски и коробки с инструментом.
Она заглушила двигатель. Тишина навалилась мгновенно, плотная и глухая. Лена посидела несколько секунд, вцепившись в руль, прощаясь со своим комфортом. Потом решительно выдернула ключи из замка зажигания, вышла и захлопнула водительскую дверь. Щелчок замка прозвучал как выстрел.
— Что, поругались? — коротко спросил отец, когда она вышла на улицу, щурясь от дыма его сигареты.
— Хуже, пап. Начали делить шкуру неубитого медведя. Точнее, мою шкуру, — Лена протянула ему связку ключей. — Пап, спрячь это. Далеко спрячь. И не отдавай никому. Даже мне, если я вдруг приеду с Антоном и буду улыбаться. И тем более, если приедет он один и будет плести что угодно про больницы, пожары или конец света.
Отец молча взял ключи, взвесил их на ладони, словно оценивая тяжесть проблемы, и сунул в глубокий карман своих замасленных брюк.
— Понял. В сейф уберу. А запасные где?
— Запасные дома, я про них забыла, — Лена досадливо прикусила губу. — Но это неважно. Машина здесь, а этот гараж даже болгаркой вскрывать замучаешься.
Отец кивнул и начал закрывать тяжелые створки ворот. Лязгнул засов, потом скрипнул огромный навесной замок, который помнил еще советские времена. Лена дернула его рукой, проверяя надежность. Заперто намертво. Теперь её «Мазда» была в безопасности, законсервирована, как в банковской ячейке.
— Тебя подвезти? — спросил отец, кивая на свою старенькую «Ниву».
— Не надо. Я такси вызвала. Не хочу тебя в это впутывать, там сейчас будет… громко.
Она обняла отца, чувствуя запах табака и старой куртки, и пошла к выезду из кооператива. Телефон в кармане вибрировал не переставая. Лена достала его и увидела череду сообщений от Светы.
«Ленка, ты чего трубку не берешь? Антоха сказал, ты там истерику устроила. Не будь жмотиной, мне реально тачка нужна!» «Ау! Мы уже маршрут построили. У тебя там страховка открытая или мне Антоху вписать?» «Слышь, королева, ты не борзей. Брат сказал, ты просто цену набиваешь. Давай по-хорошему».
Лена читала эти строки, и на лице её застыла кривая усмешка. Ни «пожалуйста», ни «привет», ни капли уважения. Только дай, дай, дай. Они действительно считали её просто функцией, приложением к ресурсу. Она не стала отвечать. Просто нажала «Заблокировать контакт». А потом, подумав, зашла в приложение банка и перевела все деньги с общего накопительного счёта, куда вносила девяносто процентов средств, на свой личный, закрытый вклад.
К воротам кооператива подкатило такси — убитый, грязный «Логан» с шашечками. Лена села на продавленное заднее сиденье, пахнущее дешёвым ароматизатором «Елочка» и несвежим телом водителя. Контраст с её уютным салоном был разительным, но она даже испытала мстительное удовлетворение.
— Куда едем? — буркнул таксист, не оборачиваясь.
— Домой, — тихо ответила Лена, глядя в окно на темные улицы. — Едем на войну.
Всю дорогу она сидела прямо, как будто проглотила лом. Страха больше не было. Было лишь холодное понимание: тот человек, к которому она сейчас едет, перестал быть её мужем в тот момент, когда попытался выломать ей руки ради хотелок своей сестры. Осталось только донести до него эту мысль. И сделать это нужно было так, чтобы он запомнил этот урок на всю оставшуюся жизнь, пока будет стаптывать подошвы ботинок, шагая до метро. Она возвращалась не жертвой. Она возвращалась хозяйкой положения, у которой в руках были все козыри, а у противника — только пустые амбиции и билет на трамвай.
— Ну что, остыла? Психи свои выгуляла? — Антон встретил её в прихожей, подперев плечом косяк двери в ванную. На его лице играла самодовольная ухмылка человека, который уверен, что бунт на корабле подавлен, а провинившийся матрос вернулся драить палубу. — Ключи на тумбочку клади. Света уже три раза звонила, нервничает. Ей вещи собирать надо, а она не знает, во сколько выезжать.
Лена медленно сняла кроссовки, аккуратно поставив их на полку. Она не торопилась. Каждое её движение было наполнено тягучим, демонстративным спокойствием, которое действовало на взвинченного мужа как красная тряпка на быка. Она прошла мимо него, даже не повернув головы, словно он был предметом мебели, и направилась на кухню, чтобы налить себе воды.
— Ты оглохла? — Антон отлип от косяка и тяжелыми шагами пошел за ней. — Я сказал, ключи давай. Не доводи до греха, Ленка. Я и так твою выходку терпел два часа. Другой бы уже замок сменил, а я жду, как дурак.
Лена сделала глоток холодной воды, чувствуя, как живительная влага остужает горло. Потом она поставила стакан на стол и, наконец, посмотрела на мужа. Взгляд её был пустым, как витрина закрытого магазина.
— Машины нет, Антон, — ровно произнесла она. — И ключи тебе не понадобятся.
— В смысле «нет»? — он замер, не донеся руку до её плеча. — Ты что, разбила её? В ментовке была? Куда ты её дела?
— Она в надежном месте. В таком, откуда ты её не достанешь, даже если вызовешь МЧС. Гараж, бетон, два замка. И, кстати, я забрала оттуда все документы. Так что даже если ты взломаешь ворота, далеко ты не уедешь. Первый же пост ГАИ — и ты поедешь по статье за угон.
Антон побледнел, потом резко покраснел. Он метнулся к окну, рывком отодвинул штору и уставился вниз, во двор. На привычном месте, где всегда ночевала белая «Мазда», теперь стоял чужой грязный джип. Реальность происходящего дошла до него не сразу. Он не мог поверить, что его жена, всегда такая уступчивая, удобная Лена, действительно провернула эту спецоперацию у него под носом.
— Ты совсем берега попутала? — просипел он, оборачиваясь. — Ты хоть понимаешь, что ты натворила? Ты меня перед семьей опозорила! Света рассчитывала! Я слово дал!
— Твое слово — твои проблемы, — пожала плечами Лена. — Ты пообещал чужую вещь. Это называется воровство на доверии. Я лавочку прикрыла.
В этот момент в кармане его домашних штанов заверещал телефон. Антон выхватил трубку, увидел имя сестры и, злорадно усмехнувшись, нажал на громкую связь. Он решил, что коллективное давление сломает жену быстрее.
— Антоша! Ну вы где?! — голос Светы визгливо ударил по ушам, заполняя собой маленькую кухню. — Я уже чемодан собрала! Маринке написала, что приеду на белой тачке, мы там фотосессию хотели замутить перед клубом! Когда мне выходить?
Антон ткнул телефоном в лицо Лене: — На! Скажи ей! Скажи ей сама, что ты крыса, которая родне пожалела кусок железа! Давай, объясни человеку, почему она должна пешком переться!
Лена не отшатнулась. Она наклонилась к динамику, глядя прямо в налитые кровью глаза мужа, и четко, разделяя слова, произнесла:
— Света, фотосессия отменяется. Машины не будет. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Антон тебя обманул. У него нет машины. И у меня для тебя машины нет. Так что бери свой чемодан и дуй на электричку. Или пусть твои мажоры московские за тобой вертолет присылают.
На том конце повисла звенящая тишина, а затем трубка взорвалась воплем: — В смысле?! Ты че гонишь, овца?! Антоха, ты слышишь, че она лепит?! Ты мужик или кто? Забери у неё ключи! Дай ей по башке, чтоб в чувство пришла! Мне ехать надо!
— Слышала? — Антон победно посмотрел на жену, словно поддержка истеричной сестры давала ему юридическое право на насилие. — Люди говорят, что ты неадекватная. Отдай ключи, или я за себя не ручаюсь! Я сейчас всю квартиру переверну, я запасные найду!
Он швырнул телефон на стол и кинулся в коридор, к ящику с документами. Лена даже не шелохнулась. Она слышала, как он с грохотом выдвигает ящики, как летят на пол папки, паспорта, квитанции. Он искал запасной комплект, который она предусмотрительно переложила в свою сумку еще неделю назад, чисто интуитивно, словно предчувствуя этот день.
Через минуту Антон вернулся. Он тяжело дышал, волосы были всклокочены, а в руках он сжимал пустой брелок от старой сигнализации.
— Где они? — прорычал он, наступая на неё. — Куда ты их спрятала, тварь?
— У папы, — соврала Лена, не моргнув глазом. — Вместе с основными. Ты проиграл, Антон. Смирись.
— Ах ты дрянь… — он замахнулся, но ударить не решился. Вместо этого он со всей силы ударил кулаком по стене рядом с её головой. Штукатурка посыпалась на плечи Лены, но она даже не зажмурилась. — Ты понимаешь, что это всё? Конец? Я с тобой после такого в одну постель не лягу! Ты мне враг теперь!
— Отлично, — кивнула она. — Спи на диване. Или на коврике. Мне всё равно. Но запомни одну вещь, дорогой мой муж. Халява закончилась. С этого дня ты — пешеход. Ты больше никогда не сядешь за руль моей машины. И даже на пассажирское сиденье не сядешь. В «Ашан» — на автобусе. К маме на дачу — на электричке. На работу — на метро.
— Да подавись ты своей тачкой! — заорал Антон, брызгая слюной. Телефон на столе продолжал исторгать проклятия голосом Светы, но никто уже не обращал на него внимания. — Думаешь, я без тебя не проживу? Да я себе завтра кредит возьму! Куплю тачку лучше твоей в сто раз! И ты у меня ещё проситься будешь покататься!
— Возьми, — согласилась Лена. — Только платить будешь сам. Из своей зарплаты. А с общего бюджета я тебя снимаю. Питаемся раздельно, коммуналку пилим пополам. Добро пожаловать во взрослую жизнь, Антоша.
Она взяла со стола его телефон, на котором всё еще бесновалась золовка, и сбросила вызов. Затем, не говоря больше ни слова, вышла из кухни, зашла в спальню и повернула защелку замка.
Антон остался стоять посреди разгромленной прихожей, среди разбросанных бумаг. Он слышал, как щелкнул замок двери спальни, отрезая его не только от жены, но и от привычного комфорта. Он посмотрел на свои руки — они тряслись. Внутри клокотала ярость, но сквозь неё пробивался липкий, холодный страх. Он вдруг отчетливо понял, что угрозы про кредит были блефом — с его кредитной историей ему не дадут даже тостер.
Он подошел к окну и снова посмотрел во двор, на пустое место, где раньше стояла красивая белая машина, делавшая его жизнь удобной и статусной. Теперь там была лишь грязь и чужие колеса. Он остался один на один со своей злобой, с орущим телефоном, на который снова звонила сестра, и с осознанием того, что сегодня он действительно стал пешеходом. И, похоже, надолго…
