Уильям Джеймс Сайдис, однажды названный самым умным человеком планеты, уйдёт из жизни в абсолютном одиночестве, в дешёвой съёмной комнате, и от его былой славы не останется и следа. Его имя забудут, его открытия растворятся в безвестности, а его смерть примут как закономерную развязку сломанной судьбы.
А началось все с одного научного эксперимента отца, в котором в роли подопытного оказался его собственные сын.
Фабрика вундеркиндов. Как Борис Сайдис создавал гениев
Когда Борис Сайдис, талантливый психолог, эмигрировал в США из Российской империи, он уже твёрдо решил: новый мир даст ему не только свободу, но и возможность воплотить в жизнь свои самые смелые идеи в области воспитания. Идеи, которые перевернут представление о человеческих возможностях и позволят вырастить человека заведомо выше и умнее среднестатистического.
Не долго думая, он выбрал в качестве объекта эксперимента собственного сына. С рождения Уильям стал частью строгой программы. В шесть месяцев мальчику показывали кубики с буквами и проговаривали их вслух — английский язык с первых дней должен был стать для него настолько же естественным, как дыхание. Уже в год Уильям написал первое слово — «door», а к полутора годам читал The New York Times, придирчиво поправляя родителей, если те допускали грамматические ошибки в речи.
В два с половиной года мальчик уверенно печатал на машинке сразу на двух языках — английском и французском, а в пять лет создал собственный искусственный язык Vendergood, основанный на латыни, греческом и математической логике. Его система была столь изощрённой, что глаголы в ней спрягались по алгоритмам, а слова выстраивались как математические формулы.
Но вместе с гениальностью пришли и первые тревожные признаки того, что этот блестящий ум не обошли стороной проблемы. Уильям с детства проявлял гиперрациональное мышление: он категорически отвергал всё, что не могло быть логически объяснено.
Так, в его личном «чёрном списке» оказались плюшевые мишки.
Страх перед плюшевыми мишками
Эта странная фобия казалась взрослым всего лишь детской причудой, но для Уильяма она имела глубокий смысл. Он считал плюшевых мишек воплощением фальши: неправильная анатомия, несоответствующие пропорции, глаза и лапы, которых не бывает у настоящих медведей. Но хуже всего было то, что эти игрушки «притворялись живыми».
Он не переносил, когда взрослые разыгрывали перед ним наигранные диалоги с игрушками, и однажды в четыре года разорвал мишку, чтобы убедиться — нет ли внутри механизма, заставляющего «эту нелепую куклу» двигаться.
Это было не просто детское раздражение — это был первый бунт против неуправляемого и нерационального мира. Того мира, в котором и сам Уильям вскоре перестанет находить себе место.
Гарвард в 11 лет и обет безбрачия
Когда в девять лет Уильям поступил в Гарвард, американская пресса буквально взорвалась. Газеты наперебой предсказывали миру небывалые открытия и ждали от мальчика доказательства теорий, способных перевернуть представление о времени и пространстве. Но за громкими заголовками никто не слышал самого ребёнка, простого маленького человека.
Уже в 11 лет Уильям Сайдис читал лекции о четырёхмерном пространстве, заставляя взрослых ученых чувствовать себя школьниками. Однако за этим публичным триумфом скрывался измождённый подросток, страдающий от нервных срывов и уже в столь юном возрасте испытавший, что такое назойливое внимание прессы, не прерывающееся ни на миг. На него буквально давили бесконечным повышенным интересом.
Вскоре после одного из интервью в Boston Herald на всю страну прогремела сенсация: «Гений дал обет безбрачия».
Репортёр не постеснялся задавать 16-летнему юноше вопросы о его личной жизни, и, пытаясь уйти от неловких расспросов, Уильям заявил, что намерен жить в полном одиночестве, посвятив себя науке и умственным занятиям.
Эта фраза разлетелась по страницам The New York Times, а вслед за ней — по всей стране. Подростка открыто высмеивали. Его называли «человеком-компьютером», лишённым элементарных человеческих чувств.
Но истина была куда печальнее: Уильям просто пытался спастись от того, что бесконечно на него давило.
Побег от гениальности: сознательный отказ от великой судьбы
Когда в 1919 году в Бостоне начались социалистические демонстрации, Сайдис оказался среди протестующих — не потому, что был политически активен, а потому, что искал любой способ сломать навязанное ему общественное представление.
Его арестовали за ношение красного флага, приговорили к полутора годам заключения, но даже в этот момент пресса не оставила его в покое.
После суда Уильям принял окончательное решение: уйти из науки, отказаться от карьеры, от общественной жизни, от самого себя.
Он подделывал почерк, чтобы писать «как обычный человек», работал клерком и оператором счётных машин, а когда коллеги узнавали его настоящее имя, увольнялся и переезжал в другой город под новым именем.
В письме к другу он напишет:
«Я живу как хочу, и единственный способ сделать это — не быть Уильямом Сайдисом».
Последние годы: смерть в безвестности
Оставшиеся годы жизни Уильям Сайдис провёл в полном уединении, пряча своё имя и прошлое, как самую страшную тайну. Он жил в дешёвых комнатах, работал на случайных низкооплачиваемых должностях, коллекционировал трамвайные билеты — единственную «безопасную» радость, которая не требовала объяснений, не напоминала о разрушенных мечтах и не вторгалась в его хрупкий внутренний мир.
Любая попытка заговорить с ним о прошлом встречала резкое, почти агрессивное отторжение. Отец умер в 1923 году — и Уильям даже не пришёл на его похороны.
Когда в 1937 году он по неосторожности дал знакомой короткое интервью, оно стало основой уничижительной статьи в журнале New Yorker в популярном цикле «Где они сейчас?». Его описывали как жалкого, грузного человека с рыжеватыми усами и непривычно толстой шеей, который с трудом формулирует мысли.
Сайдис попытался отстоять своё право на частную жизнь в суде, но дело проиграл. Суд признал его «публичной фигурой», а значит, его неудачи и страдания могли обсуждаться на всю страну.
Это был последний удар.
Загадка последнего дня и несостоявшиеся открытия
В июле 1944 года домовладелица нашла Уильяма без сознания в съёмной комнате бостонского общежития. Он умер от обширного инсульта — в 46 лет, так и не оставив миру ни одного признанного великого открытия, ни громкого труда, который вошёл бы в историю науки.
Патологоанатомы ожидали увидеть в его мозге какие-то аномалии, подтверждающие его гениальность — увеличенные отделы, необычные извилины, но его мозг оказался… совершенно обычным.
Говорят, что за несколько дней до смерти Сайдис работал над новой теорией гравитации. Но рукописи исчезли. Одни считают, что он сам их уничтожил, другие — что они были потеряны или до сих пор хранятся где-то, забытые и никому не нужные.
Ещё в 1925 году он опубликовал книгу «The Animate and the Inanimate» под псевдонимом, в которой фактически предсказал существование тёмной материи и высказал гипотезу об обратимости времени — идеи, которые современная наука признала только спустя десятилетия.
Физик Ричард Фейнман, уже после смерти Сайдиса, скажет:
«Он опередил нас, но кто бы поверил странному ребёнку?»
Эпилог: цена сломанного детства
История Уильяма Сайдиса — это не рассказ о гениальности и несбывшихся надеждах. Это история о том, как опасно превращать детей в проекты, чем может обернуться стремление к идеальности, и как общество, вечно жаждущее сенсаций, с равнодушием наблюдает за тем, как ломаются человеческие судьбы.
За гениальностью всегда стоит хрупкая душа. И если её не защитить, от великого ума останется лишь коллекция старых трамвайных билетов и заброшенные рукописи — печальные реликвии человека, который всю жизнь мечтал быть как все.
