— Следаки сказали, что это сто процентов по наводке. Точно по наводке, Жан. Никаких случайных гастролеров. Пришли конкретно за ней, понимаешь? Я захожу, дверь просто прикрыта, язычок замка утоплен, а внутри — тишина. У меня аж сердце в пятки ушло. Думал, вынесли всё подчистую: телик, ноут, твою шкатулку с золотом. А они, суки, аккуратные оказались. Профессионалы.
Витя тараторил без умолку, размахивая руками, словно дирижер перед невидимым оркестром. Он встретил Жанну в коридоре, даже не дав ей толком снять сапоги, и сразу обрушил на нее этот поток информации. В квартире пахло чем-то кислым, застарелым, будто окна не открывали все три дня, пока ее не было, а поверх этого запаха был щедро распылен дешевый освежитель с ароматом «Морской бриз». Эта химическая свежесть только подчеркивала духоту.
— Дай пройти, Вить, — устало сказала Жанна, отодвигая мужа плечом. Чемодан на колесиках глухо стукнул о порожек ламината. — Голова раскалывается после поезда. Какие профи? О чем ты вообще?
— Я же тебе говорю! — Витя забежал вперед, заглядывая ей в лицо с какой-то собачьей преданностью и тревогой. Глаза у него бегали, на лбу выступила испарина, хотя в квартире было не жарко. — Вскрыли квартиру. Вчера днем, пока я на смене был. Соседка баба Валя ничего не слышала, говорит, тихо было, как в склепе. Менты приезжали, пальчики катали, протокол составили. Сказали, шансов мало, такие вещи сразу в другой регион скидывают или перешивают.
Жанна замерла с расстегнутой молнией пуховика. Смысл слов наконец-то пробился сквозь дорожную усталость.
— Что взяли? — голос ее стал сухим и жестким.
— Шубу, Жан. Норковую. Ту самую. — Витя скорбно поджал губы и опустил глаза, изображая вселенскую скорбь. — Больше ничего не тронули. Видимо, спугнул кто-то, или заказ был конкретный. Я когда увидел пустую вешалку, меня чуть удар не хватил. Я же знаю, как ты ее любила.
Жанна молча прошла в спальню. Шкаф-купе был приоткрыт. В отделении для верхней одежды, там, где обычно царственно висела тяжелая, лоснящаяся «Блэкглама» — подарок отца на ее тридцатилетие, последний его подарок перед инфарктом, — теперь зияла пустота. Одинокая велюровая вешалка сиротливо покачивалась от сквозняка.
Она провела рукой по пустой перекладине. Обида, горькая и липкая, подступила к горлу, но Жанна сглотнула ее. Не время раскисать. Странно было другое. Воры-профессионалы, работающие по наводке, обычно не оставляют бархатные плечики. И уж точно не оставляют внизу, на дне шкафа, коробку с ее зимними сапогами, которую пришлось бы сдвинуть, чтобы снять длинный подол шубы. Коробка стояла на месте, покрытая тонким слоем пыли.
— Ты заявление написал? Копию талона дали? — спросила она, не оборачиваясь.
— А? Да, конечно! — Витя засуетился в коридоре. — Все у оперов. Сказали, позвонят, как новости будут. Но ты сама понимаешь, висяк. Они мне сразу намекнули: ищите, мол, ветра в поле. Я им говорю: «Мужики, это память!», а они только плечами жмут.
Он подошел сзади, попытался обнять ее за плечи, но руки у него были влажные и дрожали. Жанна инстинктивно дернула плечом, сбрасывая его ладонь.
— Иди, чай поставь. Я в душ. Мне нужно смыть с себя этот вагон.
Витя с готовностью кивнул и ретировался на кухню. Было слышно, как он гремит чайником, слишком громко, слишком активно, стараясь создать видимость нормальной жизни.
Жанна выдохнула и начала раздеваться. Она стаскивала с себя дорожную одежду, чувствуя, как тело ноет от жесткой полки плацкарта. Джинсы, свитер, носки — все это хотелось немедленно засунуть в стирку, чтобы забыть запах чужих тел и вокзальной гари. Она подхватила охапку своих вещей и направилась в ванную, по пути прихватывая с кресла в гостиной джинсы Вити, которые он, по своей вечной привычке, бросил там комком.
— Ты скоро? — крикнул он с кухни. В голосе слышалась фальшивая бодрость. — Я бутеров нарезал!
— Сейчас, машину только запущу! — отозвалась Жанна.
В ванной гудел вентилятор. Она открыла люк стиральной машины и начала сортировать белье. Свои вещи, его футболки, пропитанные запахом дешевого табака. Витины джинсы были тяжелыми, ткань задубела от грязи. «Сколько он их носил, не снимая? Неделю?» — брезгливо подумала она.
Перед тем как отправить джинсы в барабан, она привычно сунула руку в карманы. Это был рефлекс, выработанный годами брака: Витя вечно забывал там зажигалки, мелочь, саморезы или бумажные купюры, которые потом превращались в труху.
В левом кармане было пусто. В правом пальцы наткнулись на жесткий, скомканный комок бумаги. Жанна вытащила его. Это был не чек из супермаркета — бумага была плотнее, желтоватая, глянцевая с одной стороны. Термолента, которую используют в кассовых аппаратах, но шире.
Она хотела было выкинуть мусор в ведро, но взгляд зацепился за жирный логотип вверху мятого листка: подкова, переплетенная с монетой. Ломбард «Фортуна».
Сердце пропустило удар, а потом забилось медленно и тяжело, отдаваясь гулом в ушах. Жанна аккуратно, двумя пальцами расправила чек на крышке стиральной машины. Черные цифры, пропечатанные матричным принтером, плясали перед глазами.
«Залоговый билет № 4589-Б. Залогодатель: Воронов Виктор Сергеевич. Предмет залога: Изделие меховое, норка, цвет черный, б/у. Оценочная стоимость: 25 000 рублей. Сумма займа: 15 000 рублей. Дата: 14.11.2023. Время: 18:45».
Вчерашний вечер. То самое время, когда, по словам Вити, «профессионалы» вскрывали их квартиру.
Жанна перечитала строчку с суммой. Пятнадцать тысяч. Пятнадцать жалких тысяч рублей за вещь, которая стоила двести. За память об отце, которую нельзя было оценить деньгами. Она смотрела на дату, потом на свое отражение в зеркале над раковиной. Лицо было серым, под глазами залегли тени, но взгляд… Взгляд стал абсолютно пустым.
С кухни донеслось веселое звяканье ложки о чашку. Витя, наверное, уже расслабился, думая, что его легенда проглочена, переварена и усвоена. Он сидел там, пил чай и, возможно, уже проверял коэффициенты на вечерний матч второй лиги Португалии.
Жанна медленно сжала бумажку в кулаке. Бумага хрустнула громко, как ломающаяся кость. Она выключила воду, которая все это время шумела в раковине, и в наступившей тишине этот хруст показался оглушительным. Спектакль окончен. Антракта не будет.
На кухне было тепло и уютно, работал маленький телевизор, бубня какую-то бесконечную рекламу майонеза. Витя сидел за столом, поджав под себя ногу, и с аппетитом жевал бутерброд с колбасой. Он выглядел человеком, у которого гора свалилась с плеч: жена дома, легенда проглочена, можно жить дальше. Он даже потянулся к пульту, чтобы переключить канал на спортивные новости, когда в проеме двери возникла Жанна.
Она не вошла, она просто встала на пороге. В руке, опущенной вдоль бедра, белел маленький, скомканный клочок бумаги. Витя, почувствовав на себе тяжелый, немигающий взгляд, поперхнулся. Кусок хлеба встал поперек горла. Он закашлялся, стуча себя кулаком в грудь, и слезы выступили на его глазах — не от раскаяния, а от физиологического рефлекса.
Жанна молча подошла к столу. Ее шаги были тихими, но каждый из них отдавался в голове Вити набатом. Она разгладила ладонью мятый чек прямо на столешнице, рядом с тарелкой, на которой лежали крошки.
— Что это, Вить? — спросила она. Голос был ровным, лишенным интонаций, словно у навигатора в машине.
Витя скосил глаза. Увидев логотип ломбарда, он побелел так стремительно, будто из него разом откачали всю кровь. Рот его приоткрылся, но ни звука оттуда не вылетело.
— Это… это старое, Жан, — наконец выдавил он, пытаясь накрыть бумажку ладонью. Рука его тряслась мелкой, противной дрожью. — Это я телефон старый носил, помнишь? Еще весной. Ты чего в карманах роешься?
— Дату читай, — Жанна перехватила его запястье. Пальцы у нее были ледяные и сильные. — Четырнадцатое ноября. Вчера. Артикул изделия: мех, норка.
Витя дернул руку, освобождаясь, и вскочил со стула. Стул с противным скрежетом поехал по плитке. Он заметался по маленькой кухне, как загнанная крыса, не зная, куда деть взгляд.
— Жанна, послушай, ты не так поняла… — забормотал он, облизывая пересохшие губы. — Это временно. Это просто залог! Я не продавал насовсем! Это… ну, передержка!
Жанна смотрела на него с брезгливостью, которую даже не пыталась скрыть. Она медленно, четко выговаривая каждое слово, произнесла ту фразу, которая вертелась у нее на языке с момента находки:
— Ты продал мою шубу, пока я была в командировке, чтобы закрыть долги по своим ставкам на спорт? Ты сказал мне, что её украли домушники, а сам отнес её в ломбард за копейки? Я нашла квитанцию в твоих джинсах! Ты не мужик, ты жалкий лудоман. Собирай манатки и вали жить на улицу, пока я не сменила замки!
Витя замер. Плечи его поникли, вся напускная бравада и суетливость исчезли, оставив только жалкую, ссутулившуюся фигуру неудачника.
— Не продал, а заложил! — взвизгнул он вдруг, переходя в атаку. Это была защитная реакция загнанного зверя. — Разница есть! Мне нужны были деньги срочно. Понимаешь? Срочно! Там такой верняк горел, Жанна! Коэффициент четыре с половиной на победу аутсайдера, инсайд стопроцентный был! Мне нужно было перехватить буквально на пару часов. Я бы выиграл, выкупил шубу и еще бы сверху полтинник принес!
— Ты отнес вещь, которая стоит двести тысяч, за пятнадцать? — Жанна ткнула пальцем в цифры на чеке. — Пятнадцать тысяч, Витя? Это цена твоей совести? Это даже не десять процентов от стоимости. Ты отдал ее за копейки первому встречному барыге.
— Да потому что времени не было торговаться! — заорал он, брызгая слюной. — Матч начинался через пятнадцать минут! Мне нужно было успеть пополнить счет! В других местах паспорт требовали, проверки, а тут сразу наличку давали. Я думал, я отыграюсь! Я был уверен! Это судья, тварь продажная, пенальти на последней минуте назначил! Если бы не он…
Он осекся, увидев выражение лица жены. Жанна смотрела на него не как на мужа, не как на мужчину, с которым прожила пять лет. Она смотрела на него как на плесень, обнаруженную под обоями. В этом взгляде не было ненависти, только холодное, гигиеническое отвращение.
— Ты больной, — тихо сказала она. — Ты не просто лудоман, Витя. Ты вор. Ты украл у меня вещь. Ты придумал целый спектакль с полицией, с отпечатками пальцев, заставил меня поверить, что наш дом вскрыли… А сам просто сбегал в ломбард, как наркоман за дозой.
— Не называй меня вором! — Витя ударил кулаком по столу. Чашка с чаем подпрыгнула, выплеснув бурую жижу на скатерть. — Я муж твой! У нас общий бюджет! Я хотел как лучше! Я хотел денег в семью принести! Ты думаешь, мне легко на заводе горбатиться за копейки, пока ты по командировкам катаешься? Я хотел, чтобы мы жили нормально!
— Чтобы мы жили нормально, нужно работать, а не спускать зарплату на тотализаторе, — отрезала Жанна. — И уж тем более не выносить из дома вещи жены. Пятнадцать тысяч… Господи, Витя, ты продал память об отце за возможность посмотреть футбол с надеждой.
— Да куплю я тебе новую шубу! — он махнул рукой, снова садясь на стул и закрывая лицо ладонями. — Отстань ты. Выкуплю я этот билет. Завтра зарплата, займу у парней, выкуплю. Никуда она не денется из ломбарда, там месяц срок хранения. Чего ты трагедию устраиваешь на ровном месте? Подумаешь, тряпка.
Жанна смотрела на его трясущуюся спину, на грязные волосы, которые давно пора было постричь, на пятно от чая, расплывающееся по скатерти. Она вдруг ясно осознала, что никакого «завтра» не будет. Завтра он займет у парней, но не пойдет в ломбард. Он снова увидит «верняк» с коэффициентом пять. И снова проиграет. А потом, когда она уйдет на работу, он посмотрит на плазменный телевизор в гостиной. Или на ее ноутбук. Или на обручальные кольца, лежащие в шкатулке.
Ей стало физически дурно. Воздух на кухне показался отравленным.
— Пятнадцать тысяч, — повторила она еще раз, словно пробуя на вкус абсурдность этой цифры. — Ты даже воровать толком не умеешь, Витя. Ты продешевил. Ты продал нас обоих по цене металлолома.
Витя поднял на нее глаза — красные, воспаленные, полные злобы и детской обиды.
— Ты меня сейчас пилить будешь весь вечер? — спросил он с вызовом. — Ну ошибся, ну бывает. Все ошибаются. Ты сама не святая. Давай, расскажи мне, какая ты правильная, а я дерьмо. Тебе же это нравится.
Жанна молча развернулась и пошла в коридор. Разговаривать было не с кем. Человека, которого она знала, больше не существовало. На его месте сидело существо, живущее от ставки до ставки, готовое сожрать все вокруг себя ради призрачного выигрыша.
— Это не просто тряпка, Витя, — тихо произнесла Жанна. Она стояла посреди гостиной, глядя на пустую стену, где когда-то висела фотография их свадьбы, которую она сняла еще полгода назад, будто предчувствуя неладное. — Отец подарил мне её за две недели до реанимации. Он уже тогда знал, что уходит. Он еле ходил, задыхался, но поехал со мной в салон, чтобы выбрать самое лучшее. Он хотел, чтобы мне было тепло, когда его не станет. Он словно… словно оставил мне свои объятия. А ты? Ты отнес его последнее «люблю» в ломбард за пятнадцать кусков.
Витя, который плелся за ней из кухни, раздраженно фыркнул. Его бесило это спокойствие, этот тон, пропитанный не злостью, а какой-то смертельной усталостью. Ему было бы проще, если бы она орала, била тарелки — тогда он мог бы наорать в ответ, защититься, перевести стрелки. Но против этой тихой истины у него не было оружия.
— Ой, ну хватит уже давить на гниль! — взмахнул он руками, и в этом жесте было столько пренебрежения, что Жанну передернуло. — Папа, папа, папа… Ты из него святого делаешь! Умер человек, всё, земля пухом. Вещам служить не надо. Это мещанство, Жанна. Фетишизм какой-то. Подумаешь, шкуры. Я тебе десять таких куплю, когда экспресс зайдет! Ты будешь в соболях ходить, а не в этой старой норке!
— Когда экспресс зайдет? — она медленно повернулась к нему. — Витя, ты живешь в выдуманном мире. Ты не купишь мне даже варежки. Ты за пять лет не купил в этот дом ничего, кроме игровой приставки, которую сам же и юзаешь.
— Потому что мне не везет! — заорал он, срываясь на визг. Его лицо пошло красными пятнами. — Потому что ты меня не поддерживаешь! Жена должна быть музой, вдохновлять, верить! А ты? Ты вечно с кислой миной, вечно деньги прячешь. Думаешь, я не знаю, что у тебя есть заначка? Если бы ты мне дала тогда нормальную сумму, я бы не тронул твою драгоценную шубу! Это ты виновата! Ты своей жадностью довела меня до крайности!
Жанна смотрела на него широко раскрытыми глазами. Логика лудомана разворачивалась перед ней во всей своей уродливой красе. Оказывается, это она виновата в том, что он вор. Это она спровоцировала его, потому что смела иметь сбережения и не отдавала их на откуп букмекерам.
— То есть, если бы я отдала тебе свои накопления, ты бы их спустил, а шуба осталась бы цела? — уточнила она ледяным тоном. — И я должна быть тебе благодарна за такую рокировку?
— Ты ничего не понимаешь в бизнесе! Ставки — это инвестиции! — Витя начал расхаживать по комнате, пиная ворсистый ковер. — Там аналитика нужна, ум! Я почти нащупал систему. Мне просто нужен оборотный капитал. А ты сидишь на своих деньгах, как собака на сене. Я взял то, что плохо лежало. В конце концов, мы семья, у нас все общее. Твоя шуба — это наш актив. Я его реализовал, чтобы спасти ситуацию.
— Ты реализовал не актив, — Жанна почувствовала, как внутри всё сжимается от отвращения. — Ты реализовал мое доверие. Ты продал меня. И знаешь, что самое страшное? Ты даже не раскаиваешься. Ты жалеешь только о том, что ставка не сыграла.
Витя вдруг остановился. Он увидел, как она смотрит на ноутбук, лежащий на журнальном столике. Потом ее взгляд скользнул на ее пальцы, где блестело тонкое золотое кольцо. В ее глазах читался неприкрытый страх. Она поняла. Она всё поняла.
Он испугался. Не того, что потеряет жену, а того, что потеряет крышу над головой и источник питания. Без Жанны он не выживет. Квартира была её, доставшаяся от того самого ненавистного тестя.
Витя рухнул на колени. Это вышло не театрально, а тяжело и грузно, с глухим стуком костей о ламинат. Он пополз к ней, хватая ее за ноги, пачкая джинсы своими потными ладонями.
— Жанночка, солнышко, прости дурака! — завыл он, и этот плачущий голос был еще отвратительнее, чем его крики. — Бес попутал! Клянусь, это последний раз! Я завяжу! Я мамой клянусь, больше ни одной ставки! Я устроюсь на вторую работу, я грузчиком пойду, я выкуплю шубу! Только не гони! Мне некуда идти, Жан!
Он тыкался лицом ей в колени, сопли и слезы размазывались по ткани. Жанна стояла, боясь пошевелиться, словно ее обвила ядовитая змея. Она чувствовала запах его немытых волос, запах его страха и лжи.
— Ты клялся, — сказала она мертво. — Ты клялся год назад, когда проиграл отпускные. Ты клялся полгода назад, когда вынес микроволновку. Ты всегда клянешься, Витя. А потом ты просто ждешь, когда я усну, чтобы проверить мои карманы.
Она попыталась отступить, но он вцепился в ее ноги мертвой хваткой.
— Я всё верну! Дай мне шанс! Займи мне денег, я отыграюсь прямо сейчас, вечером лига чемпионов! Верняк, Жанна! Железобетон! Я верну шубу и сверху накину!
Это было последней каплей. Даже стоя на коленях, унижаясь, он всё равно думал только об одном — как отыграться. В его голове не было мысли о работе, о спасении брака. Там крутились только коэффициенты и жажда легких денег.
Жанна с силой, с какой-то звериной брезгливостью дернула ногой, отпихивая его от себя. Витя, не ожидавший такого отпора, завалился на бок, нелепо раскинув руки.
— Не трогай меня, — прошипела она, отступая к прихожей. — Ты заразный. Ты болен, и я не собираюсь умирать вместе с тобой в нищете. Ты ведь завтра телевизор вынесешь. А послезавтра? Что ты сделаешь, когда в доме кончатся вещи? Ударишь меня по голове, чтобы снять сережки?
— Ты дура! — закричал он с пола, понимая, что мольбы не действуют. Лицо его исказилось злобой. — Кому ты нужна, разведенка с прицепом из комплексов! Я тебя терпел пять лет!
Жанна уже не слушала. Она смотрела на него и видела перед собой абсолютно чужого человека. Паразита, который присосался к ее жизни и выпивал ее по капле. И если она не оторвет его прямо сейчас, вместе с кожей и мясом, он сожрет ее целиком.
Жанна прошла на кухню, стараясь не слушать поток оскорблений, который несся ей в спину. Её движения стали механическими, четкими, лишенными суеты. Она открыла нижний ящик под мойкой, достала рулон плотных черных мешков для строительного мусора и с резким, визжащим звуком оторвала один. Этот звук — треск полиэтилена — заставил Витю замолчать на полуслове.
Она вернулась в прихожую, расправила мешок, встряхнув его, словно собиралась упаковывать труп, и начала методичную зачистку.
— Ты че творишь? — Витя поднялся с пола, опираясь рукой о стену. Его лицо выражало смесь недоумения и животного испуга. — Жанна, положи пакет. Ты чего удумала?
Жанна молча сдернула с вешалки его куртку — ту самую, которую он купил с ее премии полгода назад. Куртка полетела в черное зияющее нутро мешка. Следом отправились грязные кроссовки, прямо поверх одежды, оставляя следы уличной слякоти на ткани. Шапка, шарф, ключи от машины, которая давно стояла в гараже со сломанной коробкой передач, потому что деньги на ремонт ушли букмекерам.
— Эй! Эй! — Витя подскочил к ней, пытаясь выхватить пакет. — Ты не имеешь права! Это мои вещи! Это мое имущество!
Жанна резко развернулась, выставив локоть вперед, как щит. В её глазах было столько ледяной решимости, что Витя невольно отшатнулся. Он никогда не видел её такой. Обычно мягкая, уступчивая Жанна сейчас напоминала сжатую пружину, готовую распрямиться и ударить насмерть.
— Имущество у тебя в ломбарде, — отчеканила она. — А здесь — мусор, который я забыла вынести пять лет назад.
Она прошла в комнату. Витя семенил следом, скуля и хватая её за рукава свитера, но она стряхивала его, как назойливое насекомое. Жанна подошла к телевизору. Под ним, мигая синим огоньком в режиме ожидания, стояла игровая приставка. Витя замер, словно загипнотизированный. Это была его святыня, его портал в мир, где он был героем, а не должником.
Жанна рывком выдернула провода. HDMI-кабель с сухим щелчком выскочил из гнезда.
— Не трожь! — взвизгнул Витя, бросаясь наперерез. — Только не плойку! Жанна, не будь тварью! Я ее сам покупал!
— На деньги, которые мы откладывали на стоматолога, — напомнила она, запихивая консоль в мешок прямо поверх грязных ботинок. Пластик хрустнул, соприкоснувшись с жесткой подошвой. Туда же полетели джойстики и моток проводов.
Мешок наполнился. Он был тяжелым, бугристым и выглядел так же неопрятно, как вся их совместная жизнь. Жанна затянула пластиковые завязки морским узлом.
— Вон, — сказала она, указывая на входную дверь.
— Куда? — Витя ошарашенно хлопал глазами. — Жан, ночь на дворе. Ты че, серьезно? Мне идти некуда! У родителей ремонт, там дышать нечем! К пацанам я не могу, я им всем должен!
— Мне плевать, — Жанна подтащила мешок к порогу. — Иди в ломбард. Попросись на передержку вместо шубы. Может, оценят твою шкуру рублей в триста. На пиво хватит.
Она распахнула входную дверь. Из подъезда пахнуло холодом, сыростью и запахом чужого жареного лука. Этот запах показался ей сейчас запахом свободы.
— Выметайся, — она схватила Витю за плечо и с неожиданной силой толкнула его в спину.
Он уперся ногами в порог, цепляясь руками за косяк.
— Я не пойду! — заорал он, и его голос эхом разнесся по лестничной клетке. — Ты не можешь меня выгнать! Я здесь прописан! Я полицию вызову! Я тебя засужу, стерва! Ты у меня по миру пойдешь!
— Вызывай, — Жанна навалилась на него всем телом. — Расскажешь им про кражу со взломом. Про отпечатки пальцев. Про то, как ты ложный донос хотел оформить. Давай, Витя, звони 02. Вместе посмеемся.
Упоминание полиции сработало как ушат ледяной воды. Хватка Вити ослабла. Жанна воспользовалась моментом и вытолкнула его на лестничную площадку. Он споткнулся, пролетел пару метров и едва удержал равновесие, схватившись за грязные перила.
Следом за ним вылетел черный мешок. Он гулко ударился о кафельный пол, что-то внутри звякнуло — возможно, джойстик раскололся.
Витя стоял на площадке в одних носках, дрожа от холода и бешенства. Он выглядел жалким, но Жанна не чувствовала жалости. Внутри было пусто и чисто, как в операционной после ампутации гангренозной конечности.
— Жанна! — крикнул он, делая шаг к двери. Лицо его перекосилось от злобы. — Ты пожалеешь! Ты приползешь ко мне, когда я поднимусь! Ты сдохнешь одна со своими кошками! Открой, сука!
Он попытался вставить ногу в проем закрывающейся двери, но Жанна, не дрогнув, захлопнула тяжелое металлическое полотно. Удар пришелся бы по ноге, если бы он не успел отдернуть её в последнюю секунду.
Грохот двери прозвучал как выстрел.
Жанна тут же провернула вертушку ночного задвижки. Раз. Два. Три оборота. Потом заперла верхний замок. Потом нижний.
С той стороны обрушились удары кулаками по металлу. Глухие, бессильные удары.
— Открой! Отдай хотя бы куртку, тварь! Там холодно! — орал Витя. — Я тебе дверь сожгу! Я тебе замки клеем залью!
Жанна прислонилась лбом к холодной двери. Она слушала эти вопли и понимала, что это последние звуки его присутствия в её жизни. Завтра она сменит личинку замка. Завтра она подаст на развод через госуслуги. Завтра она пойдет в ломбард и выкупит память об отце, даже если придется влезть в кредитку.
Но это будет завтра.
А сейчас она просто сползла по двери на пол, сидя на коврике в пустой прихожей. Удары снаружи становились реже, превращаясь в невнятное бормотание и ругань. Потом послышался звук лифта. Витя уезжал. Вместе со своим мешком, своими долгами и своей ложью.
В квартире наступила тишина. Настоящая, благословенная тишина, которую не нужно было заполнять оправданиями. Жанна глубоко вздохнула. Воздух все еще пах дешевым освежителем и его потом, но сквозняк из щели уже выдувал этот запах прочь…
