Ее ноги стали предметом обсуждения. О них говорили и при императорском дворе, и в лучших салонах Петербурга и Москвы, и в хмельных офицерских компаниях, и во время игры в винт, и просто на улице. Мужчины говорили с восторгом, женщины — с завистью.
Да ведь и было чему восторгаться и завидовать! Невероятно длинные, стройные, сильные ноги лучшей балерины своего времени, дополненные изумительной фигурой и весьма интересным личиком, свели с ума не одного мужчину.
За право обладать ею многие были готовы отдать все — семью, состояние, честь и даже жизнь. И отдавали. Однажды из-за нее стрелялись четверо…
Холодной ночью 6 января 1799 года некая, приехавшая в Санкт-Петербург вместе со своим помещиком крестьянка, разрешилась от бремени в одном из странноприимных домов столицы. Крестьянка родила очаровательную девочку, а сама вскорости скончалась — роды были крайне тяжелыми.
Перед смертью мать успела назвать дочку Авдотьей, Дуней. Фамилия у покойной была Истомина, поэтому девочку так и записали — Авдотья Истомина.
До 5 лет сирота воспитывалась в доме помещика, которому принадлежала ее мать. Затем девочку отдали в балетную школу Санкт-Петербурга.
Балет, как и театр, в те годы был одним из немногих «социальных лифтов» для крестьянских детей. При наличии таланта и большого везения, представители низшего класса империи могли добиться значительных высот.
У Дуни талант был. Уже в раннем возрасте проявилась ее гибкость, изящество, невероятная пластичность. Педагоги балетного отделения Петербургского театрального училища не могли нарадоваться на юную воспитанницу, быстро ставшую лучшей на курсе знаменитого балетмейстера Шарля-Лупи Дидло.
В 1816-ом году 17-летняя красавица Истомина окончила балетное училище и сразу же дебютировала на сцене петербургского Большого театра. Выступление было исключительно удачным, и вскоре Авдотья стала примой балетной труппы.
Слава юной красавицы-танцовщицы стремительно распространялась по Петербургу. «Пойдем смотреть на Истомину», — говорили петербуржцы, даже не думая о том, что в спектакле принимает участие еще несколько десятков артистов.
Легкая, техничная, великолепно чувствующая музыкальный ритм девушка буквально зачаровывала публику, танцуя так, будто она была дочерью древнегреческой богини танца Терпсихоры, а не безвестной крестьянки-посудомойки.
Да ее и называли так — Русская Терпсихора.
С 1818 по 1820 годы Истомина станцевала главные партии в балетах, сделавших ей громкое имя: «Зефир и Флора», «Роланд и Моргана», «Африканский лев» и др. Авдотья не ограничивалась танцами: она также играла в спектаклях-водевилях, выступая как настоящая театральная актриса.
В отличие от многих своих коллег, Истомина не была всего лишь исполнителем всех указаний балетмейстера. Авдотья смело вносила в свой танец исправления и дополнения, а ее решение впервые на российской сцене встать на пуанты и сделать шаги на пальцах — это уже была своего рода революция в балете.
Публика Истомину обожала. В салонах только о ней и говорили. Особенно, конечно, очаровательная танцовщица с великолепными ногами интересовала мужчин. Александр Сергеевич Пушкин, известный ценитель женских ножек, посвятил Истоминой следующие строки:
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет,
И быстрой ножкой ножку бьет.
В первой половине XIX в. Авдотья Истомина была кумиром молодежи. Барышни хотели быть на нее похожими, а юноши желали лишь одного — ее внимания. Об Истоминой постоянно писали в прессе, обсуждая каждый ее шаг, каждый поход в ресторацию.
Мужчины забрасывали Авдотью предложениями (и далеко не все они были вполне пристойными), однако, 17-летняя балерина отдала предпочтение молодому, веселому штаб-ротмистру Василию Шереметеву.
Около двух лет Авдотья жила с Шереметевым в его петербургской квартире, но в начале ноября 1817 года между влюбленными произошел разрыв. Истомина назвала причиной ссоры плохой характер Василия, и заявила, что «давно намеревалась по беспокойному его характеру и жестоким со мною поступкам, отойти от него».
Впрочем, злые языки в высшем обществе столицы говорили иное: Шереметев, якобы «по юным летам своим, вероятно, ничем другим перед нею не провинился, как тем, что обмелел его карман».
Как бы то ни было, уже 3 ноября 1817 года Истомина забрала все свои вещи из квартиры Шереметева и перебралась в снятые ею апартаменты.
5 ноября Авдотья, как обычно, играла в театре, и после спектакля к ней подошел поклонник — государственной Коллегии иностранных дел секретарь Александр Грибоедов. Грибоедов состоял также в дружбе с Шереметевым, и неоднократно бывал на квартире у Василия и Авдотьи.
Узнав о ссоре, Грибоедов посоветовал балерине немедленно обратиться за помощью к служащему театральной дирекции князю Шаховскому.
Авдотья согласилась поехать с Александром Сергеевичем, однако, Грибоедов, вместо того, чтобы отвезти женщину к Шаховскому, завел ее на свою квартиру, которую он снимал вдвоем с графом Завадовским. Балерина рассказывала впоследствии следователю:
«Вскоре приехал и Завадовский, где он, по прошествии некоторого времени, предлагал ей о любви, но в шутку или в самом деле, того не знает, но согласия ему на то объявлено не было, с коими посидевши несколько времени, была отвезена Грибоедовым на свою квартиру».
Об этом визите стало известно Василию Шереметеву. Штаб-ротмистр немедленно помчался к Истоминой, просил у нее прощения и умолял вернуться. Однако, Истомина осталась непреклонной и выразила желание ехать к князю Шаховскому просить материальной помощи.
Шереметев не сдался. Покараулив Авдотью у театра, он под угрозой немедленно застрелиться упросил ее сесть в карету и отвез на свою квартиру. Чистосердечное раскаяние и опасения о судьбе Шереметева, вынудили Истомину сменить гнев на милость: она осталась у Василия.
На протяжении следующих дней Шереметев буквально допрашивал возлюбленную о событиях, имевших место быть в квартире графа Завадовского и господина Грибоедова. Дело в том, что по Петербургу уже поползли весьма неприятные слухи.
Истомина сначала уверяла, что у Завадовского не была, но, после того, как Шереметев пригрозил застрелить ее, девушка призналась, что визит все-таки был.
Получив у Авдотьи признание, Шереметев немедленно отправил Завадовскому вызов на дуэль. Друг Василия, корнет Уланского полка и будущий декабрист Александр Якубович согласился быть секундантом штаб-ротмистра, и, одновременно — участником второй дуэли — с Александром Грибоедовым.
9 ноября 1817 года в 4 часа утра Шереметев и Якубович прибыли к Завадовскому. Графу было предложено «в тот же час драться насмерть», иначе к нему могли быть применены меры воздействия, не соответствующие его статусу.
Завадовский от поединка не отказался, но попросил дать ему пообедать. Якубович заявил, что ждать не намерен, но согласен отложить дуэль до 10 ноября.
Выигранное таким образом время Завадовский потратил на попытку примирения с Шереметевым. К штаб-ротмистру был отправлен барон Строганов, тщетно убеждавший Василия в бесцельности поединка.
На уговоры и подготовку дуэли ушло еще двое суток, наконец, 12 ноября в два часа дня противники и их свидетели прибыли на Волково поле. Барьер установили на восемнадцати шагах. Выстреливший первым обязан был продолжить движение и подойти вплотную к барьеру.
Первым выстрелил Шереметев. Пуля оторвала край воротника на сюртуке Завадовского. Условия дуэли были таковыми, что, в случае промаха, должен был последовать второй раунд, затем третий и т.д. до тех пор, пока кто-то не будет убит. В такой ситуации у Завадовского, кстати сказать, великолепного стрелка, не было иного выхода, кроме как стрелять на поражение.
Пуля угодила в живот Шереметева, прошла через всю брюшину и застряла в левом боку. Ранение было тяжелейшим. Якубович, отложив дуэль с Грибоедовым до лучших времен, повез раненого друга на его квартиру, где тот скончался 13 ноября.
Следствие признало действия Завадовского «необходимой законной обороной». Графа выслали за границу, а его секунданта Якубовича сослали на Кавказ.
Слава Авдотьи Истоминой приобрела скандальный оттенок. Многие осуждали балерину, однако, было немало молодых людей, которые считали Шереметева и Завадовского героями, а саму Авдотью — романтической иконой.
Девушку неоднократно приглашали на допросы, но никакой вины Авдотьи обнаружено не было. В конце концов, Истомину оставили в покое.
Осенью 1818 года в Тифлисе оказался Александр Грибоедов, который следовал через русский Кавказ в Персию с дипломатической миссией. В Тифлисе находился и самый главный враг Александра Сергеевича — Якубович.
Грибоедов винил себя в смерти Шереметева, и на протяжении нескольких месяцев всячески пытался уладить конфликт с Якубовичем, однако, тот упорствовал в своем желании поединка.
Стрелялись в овраге у Татарской могилы, неподалеку от грузинского селения Куки. Первым выстрелил Якубович. Пуля угодила Грибоедову в мизинец левой руки. По злой иронии судьбы, именно по шраму на мизинце Александра Сергеевича опознают после жестокого нападения религиозных фанатиков на русское посольство в Тегеране…
Грибоедов имел право сделать еще несколько шагов к барьеру, и, фактически, стрелять в Якубовича в упор. Однако, великий писатель этого не сделал: Александр Сергеевич издали выстрелил в «молоко». Он мог бы выстрелить и в воздух, но в этом случае обиженный Якубович наверняка затребовал бы второй раунд дуэли.
Смерть Василия Шереметева разделила жизнь Авдотьи Истоминой на «до» и «после». Девушка впала в тяжелейшую депрессию, стала винить себя в смерти любимого. Балерина начала прикладываться к рюмке, что вскоре отразилось на ее балетной карьере. Лишь вмешательство театрального руководства позволило Авдотье взять себя в руки.
Балерина прослужила в Петербургском Большом театре почти 20 лет. К 40 годам красота Истоминой начала угасать, да и здоровье подводило: женщину начали мучать боли в ногах.
В 1836 году артистка обратилась к императору Николаю I с просьбой дать ей длительный отпуск, чтобы поправить здоровье на водах. Однако, Государь в ответ на этот отправил письмо в дирекцию театра, в котором посоветовал уволить Авдотью Ильиничну. Что и было сделано.
После окончания балетной карьеры Истомина решила наладить личную жизнь. Сначала она вышла замуж за своего ученика, танцора Годунова, скончавшегося очень рано. Затем ее избранником стал актер Петр Экунин, который был младше Авдотьи Ильиничны на 21 год. Этот брак по любви общество Истоминой так и не простило: в свете судачили, что «старуха» обвенчалась с «мальчиком».
В 1847 году в Санкт-Петербург пришла холера: эпидемия была страшной. В столице вспыхнул Холерный бунт, успокоить который удалось лишь после того, как царь Николай I прибыл на площадь и на глазах у толпы облобызал первого попавшегося под руку старичка.
Царь не заразился, но Авдотье Экуниной повезло гораздо меньше. Женщина заболела и передала заразу своему мужу. 26 июня 1848 года бывшая прима-балерина Санкт-Петербургского балета скончалась в возрасте 49 лет. Немного позднее этот свет покинул и ее супруг, Петр Экунин.
Авдотью и Петра похоронили на Большеохтинском кладбище в Санкт-Петербурге. На скромном могильном камне великая балерина была названа «отставной артисткой»…
