Это были его глаза – серые, водянистые, круглые, как у совы. Острый хищный нос на широком бледном лице, растянутые в улыбке тонкие губы…
Софья Ильинична вздрогнула и побледнела: никакая генетическая экспертиза здесь не была нужна, ведь это ОН – продолжение ее давних ночных кошмаров и проклятие всей ее жизни. Казалось, вырвалась из капкана, но прошлое не хотело ее отпускать, властно напомнив о себе.
Много лет назад
Солнечные лучики пробивались сквозь давно не мытые окна подъезда, чтобы ласково прикоснуться к ее щеке и, задержавшись на губах, на мгновение по-королевски высветить небрежную копну золотистых волос девушки. Но Соня, вприпрыжку сбегавшая по выщербленным ступенькам, ничего этого не замечала. Она думала о новом своем сарафанчике в горошек, и о Максиме, и…
Да и мало ли о чем может думать студентка восемнадцати лет, только что сдавшая сессию? Не о талонах же на продукты, как ее мама, и не о том, что отцу уже месяц, как не выплачивают зарплату. Родители ждали ее на даче. Но Соне туда не очень-то и хотелось, ведь придется возиться с клубникой. Но родители считали, что именно дача поможет им выжить.
Поэтому каждое свободное место на шести сотках было плотно засажено картошкой, помидорами и прочими прозаичными вещами. А Соне хотелось цветов и песен. И еще моря, на которое они ездили всей семьей в лучшие времена.
На электричку она не успела – пришлось ждать следующую, через час. И, ругая себя, стала ждать следующую. Поздновато получалось, как ни крути.
На станции было пусто. Даже дачники куда-то подевались. А еще два километра топать! Одной. Соня вдохнула вечернюю свежесть уже остывавшей земли и, поправив сумку, бодро побежала по утоптанной тропинке, петлявшей среди заливного луга.
Идти было легко, и она снова стала думать о Максиме, о том, как он улыбается, ходит, говорит… Взрослый уже, работает инженером, а иногда прямо как мальчишка. Вот взял и нарвал ей вчера цветов с клумбы. Вот уж бабки как орали!
Зато не бандит какой-нибудь с их мерседесами. Интеллигентный парень, с мамой хочет ее познакомить.
Задумавшись, она не заметила, что уже идет по небольшому лесочку, и ей не миновать мужской компании, расположившейся чуть левее, на полянке, заросшей земляникой.
Дернулась убежать или обойти незнакомцев, мельком заметив, что выпивают и едят мужчины как-то необычно тихо, но опасность от них идет, это не местные алкаши.
Один из них, лет тридцати пяти, легко поднялся с земли и почти не слышно подошел к ней. Ее поразила его какая-то осторожная звериная грация, с которой он двигался.
— Ой, а кто это к нам пожаловал? Кралечка какая! – Низко, словно из бочки, прогудел незнакомец, хватко беря ее за локоть.
Соня застыла в оцепенении, не в силах оторвать взгляд от его широкого белого лица с хищным носом и круглыми, как у совы серыми глазами, в которых плескалась жестокость. Слова застряли в горле, и она как бы видела себя со стороны – жалкую жертву в легком сарафанчике, которую уже не отупстят…
— Слушай, Шило, на кой она тебе сдалась? – Подал голос второй, из компании — коротко стриженый крепыш спортивного вида.
— Не твое дело, — огрызнулся Шило, резко швырнув Соню на землю.
Больше Соня почти ничего не помнила — только то, как ее касались чужие руки, как пронзила резкая боль. И как почему-то сильно пахло земляникой, в изобилии росшей вокруг.
Ночь опустилась на заснувший лес. Где-то вдалеке, спросонья, крикнула птица, а в болотце неподалеку радостно квакали лягушки. Было сыро и холодно, но она так и лежала, не открывая глаз, удивляясь тому, что еще жива, хотя шаги ублюдков затихли давным-давно.
Наконец, она встала и побрела к дачам. Сарафан был цел, но в крови, и Соня застирала его подол в болотце. Жить не хотелось. Мысли были тягучими, как патока, только лихорадочно обжигала одна: «Мама не должна ничего узнать — у нее и так сердце больное. А я справлюсь. Как-нибудь…».
Она ускорила шаг и вскоре уже открывала скрипучую дверь в маленький домик, где ее никто не тронет.
— Доченька, — обрадовалась мама, помешивая варенье в большом эмалированном тазу. – А мы тебя уже и не ждали сегодня. И, внимательнее вглядевшись в лицо дочери, — с тревогой спросила:
— Ты чего такая? И синяк вон на руке. Чего так поздно?
— Я… заблудилась… — Всхлипнула Соня. Никак не могла к дачам выйти.
— Какой же ты еще ребенок, — почти успокоено сказала мама. Здесь идти-то…– Ложись, давай. Поздно уже, вон отец давно спит.
Соня долго терла мочалкой свое тело, не замечая холода воды и не чувствуя облегчения. А потом заснула мертвецким сном без сновидений. Она тогда еще не знала, какое это счастье – не видеть сны.
Утром ей показалось, что все произошедшее с ней, это просто страшный сон. Она с удовольствием позавтракала, ударно прополола клубнику и даже помечтала о предстоящей встрече с Максимом. Но ночью проснулась от своего крика – тогда ей впервые приснилось это белое широкое лицо с круглыми совиными глазами.
—Дочушка, что с тобой? – трясла ее за плечо испуганная мама. Илюша, неси валерьянку!
И вот тогда Соня разрыдалась: до икоты, до судорог. И снова ничего не сказала маме, сославшись на кошмар.
На следующий день приехала милиция – опрашивали дачников, не видели ли те троих мужчин. Как выяснилось, сбежали из колонии особо опасные преступники.
Мама охала и честила душегубов, а Соня мелко затряслась, еле сдерживая крик:
— Нет, я ничего не видела! И ей показалось, что милиционер посмотрел на нее с подозрением…
В город они возвращались все вместе. Проходя мимо знакомого леска, Соня закрыла глаза и крепко схватилась за руку матери. Но та, занятая своей тяжелой поклажей, не обратила внимания.
Ей казалось, что дома станет легче, но кошмары повторялись снова и снова. Она с трудом выходила на улицу, и с трудом встретилась с Максимом, сославшись на то, что приболела. Она стала бояться его прикосновений, а когда впервые они остались одни, в истерике убежала с той квартиры, где у них могло было быть все, но ничего так и не случилось. А после не отвечала на его звонки. И… отчаянно скучала по нему.
Мама видела, что с ней что-то происходит.
— Доченька, ну скажи, что тебя мучает ,– не раз просила она. Но как могла Соня рассказать ей о таком?
А тут новая напасть – по утрам Соню стало подташнивать, налилась грудь. Она так и не дождалась месячных и поняла, что беременна.
В растерянности, она ходила под окнами поликлиники, не решаясь зайти и попросить направление на аборт. А когда решилась, то врач только удивилась:
— Милочка, какой аборт? У вас же четырнадцать недель как минимум! Рожайте себе на здоровье.
Вернувшись домой, она поняла, что надо делать. Надо убить себя, чтобы это гадкое семя никогда не выросло в ней. Вот и хорошо, что родителей дома нет — никто ей не помешает.
Соня наломала спичечных головок и залила водой. Глядя, как вода меняет цвет на темную, она даже с каким-то удовольствием думала о том, что скоро ее мучения закончатся. И, закрыв глаза, поднесла стакан к губам.
— Не смей! – Что-то больно ударило ее по руке, густая жижица растеклась по столу, оставляя коричневые лужицы. А рядом стояла совершенно белая мама в банном халате и с намыленными шампунью волосами. Дома она, оказывается, была, только в ванной. Как догадалась, как почуяла, что с дочерью беда?
— Мама, меня… тогда в лесу… И я беременна — механически-спокойно сказала Соня. Ей уже было все равно.
Зря Соня не призналась раньше. Родители сделали все, чтобы она смогла жить дальше. Только от ненавистного живота не смогли избавить, где росло и стучалось, просясь в мир, это проклятое семя.
Заходил чудом прорвавшийся к ней Максим. И, увидев этот живот, презрительно обронил:
— Вот она какая, твоя любовь. Нагуляла. А ведь я тебя берег, не трогал до свадьбы.… Эх!
И сжал кулаки.
На секунду Соне показалось, что еще не все потеряно, что если она все объяснит, то Максим поймет и простит.
Ребенка, по согласованию с родителями, она оставила в роддоме, даже побоялась взглянуть не него, когда акушерка возвестила, что у нее мальчик и поднесла к ее лицу трепыхающееся тельце. И это было единственное, что она увидела.
А дальше жизнь пошла своим чередом. Диплом она получала уже с другим курсом, так как из-за беременности пришлось взять академку, а после устроилась в больницу, где и проработала всю свою жизнь кардиологом, переходя с одной карьерной ступенечки на другую.
Постепенно она научилась улыбаться и перестала бояться прикосновений мужчин. И даже вышла замуж за хорошего человека, родила двоих дочерей. Вполне благополучная, уважаемая женщина, мать и уже бабушка. Да еще и классный профессионал «при должности».
Хорошая судьба. От той истории остались лишь некая холодность в спальне, ненависть к землянике и периодически повторявшийся раз в несколько лет тот самый кошмар. А еще – сын, судьбой которого она никогда не интересовалась.
Но однажды, когда она была в своем кабинете, на ее смартфоне высветился незнакомый номер. Мужской голос в трубке был низким и… знакомым. «Я ваш сын, — сказал он. – хотите верьте, хотите нет».
София Ильинична сбросила вызов и в панике открыла фрамугу, стараясь дышать глубоко-глубоко, чтобы сердце восстановило свой ритм. Мысли лихорадочно прыгали, но она была уверена, что это точно он, ведь никто, кроме родителей, не знал, что она родила когда-то сына. Значит, узнал каким-то образом, может, в роддоме кого подкупил. Долго ли?
Стало нестерпимо больно. Прошлое, казавшееся столь далеким, снова становилось явью, и от этого никуда было не деться. Значит, нужно уничтожить это прошлое, это подлое семя, чтобы больше никто ее не тревожил. А там – хоть в тюрьму! Но есть способы…
Вздохнув, она взяла заливающийся смартфон, где ужа было с десяток непринятых вызовов.
— Что вам от меня надо? – ровно спросила она, изо всех сил стараясь не сорваться в панику.
— Ничего.
— Ответил мужчина. – Просто хочу на вас посмотреть. И узнать, кто мой отец…
— Заходите ко мне в кабинет через час, — ответила она. — Вы же наверняка знаете, где я работаю, равно как и имена моего мужа и детей. А про себя злорадно подумала, что сейчас он все узнает о своем папашке. Или папашках? Значит, надо еще успеть сбегать в сестринскую и кое-что взять. Никто не догадается, она же врач.Ну да, не убий, клятва …А что делать, если ее убили? Тогда.
***
И вот сейчас перед ней на пороге, стоял ее оживший кошмар: белое широкое лицо, хищный острый нос, круглые совиные глаза… Копия того самого, первого, его воплощенное зло!
— Проходите, садитесь, — сказала она, указав на стул, где обычно сидели посетители.
— Чаю хотите? Вон уже и заварку налила. А кипяток попозже, чтобы горяченький.
Молодой человек кивнул и представился:
— Роман Витальевич Февралев, — Это оттого, что в феврале родился. А что Витальевич, так все мы Витальевичи, по завхозу…
«Ага, Витальевич, — подумала Софья Ильинична, — Шило твой отец, уголовник.
— Я хочу сразу сказать, что вас не осуждаю, — продолжил Роман. Девчонка молодая, не замужем, куда тут ребенок. Не повезло мне…И вам. А сейчас мне мама уже и не нужна, это раньше все ждал, что заберет…
«Не разжалобить тебе меня!». – Подумала Софья Ильинична. А вслух спросила, наливая кипяток в две заранее приготовленные чашки с заваркой:
— А работаешь кем?
— Так анестезиологом. Я тоже врач, хотя у детдомовских редко так получается. Но я всегда хотел…А сейчас на курсах повышения квалификации здесь. Жена дома осталась с сыном, а сейчас еще дочку ждем. Вот, смотрите, Павка, получается, внук ваш… Похож вроде бы.
Он протянул ей свой смартфон, откуда на нее таращился забавный карапуз лет четырех от роду. В нем и правда было что-то ее. Или ей показалось?
Кстати, вы красивая и добрая, — продолжил Роман. А я в отца, наверное, не похож на вас. Может, вы скажете мне, кто он?
«Убийца Шило!» — Хотелось крикнуть Софье Ильиничне, но она почему-то смешалась и сказала:
— Он…врач был. Хирург. Очень хороший человек, но женатый. Любили мы друг друга. Его как раз Виталием и звали. А фамилия — Шилов.
— А где он? – Жадно спросил Роман, — Очень хочу его увидеть.
— Не получится, — грустно улыбнулась Софья Ильинична. Нет его уже на свете. Да и старше он меня намного был
— Жалко, — огорчился Роман, потянувшись к своей чашке с чаем. –Так мечтал его увидеть…
Он поднес чашку с к губам. Софья Ильинична напряглась, в голове ее словно зазвенели молоточки. Убийца! Она сейчас станет убийцей! В чем он виноват? Это не он тем страшным вечером ломал ей жизнь, не он ее казнил. Так почему же она готова казнить его?
— Стой, не пей! — Крикнула она и резко, как когда-то ее мама, выбила чашку из его рук. И с облегчением заплакала, поняв, что не решилась на страшное, а ее годами пестуемая боль, растворяется, словно слежавшийся черный снег под весенними лучами солнца.
— А знаешь, – сказала она, приходи-ка ты сегодня к нам в гости. С сестрами познакомлю. Только, уж прости, скажу, что ты мой племянник. Троюродный.
А чай… Испорченный был. Сейчас налью тебе свеженького…
