«Где он?» — воскликнула Мария. Тюремщик указал фонарем на дверь в конце коридора. Юная княгиня бросилась туда сломя голову. Сколько верст она преодолела, сколько трудностей перенесла! Сквозь пургу, по безлюдным, занесенным снегом, пространствам. Голодная, холодная, оставившая далеко позади малютку-сына… К нему, к нему!
И вот он. Но он ли это?
Мария заплакала, не в силах узнать в худом, изможденном существе в кандалах своего красавца-мужа.
Она бросилась к супругу, упав на колени, стала целовать его кандалы.
Каторжная любовь княгини началась…
Поздней ночью 22 июля 1804 года в доме генерала Николая Раевского царила небывалая суматоха. Служанки бегали по лестницам с одеяльцами и кувшинами с водой, возбужденно лаяли карликовые собачки, раздавался смех и громкий плач. Объяснялось все просто: только что супруга генерала, Софья Алексеевна, произвела на свет очаровательную девочку. Назвали малышку Марией.
Детство Марии проходило в петербургском и в киевском домах своего отца, а также в живописных малороссийских имениях. Семья Раевских, в которой помимо Марии было еще четверо детей, была очень дружной и сплоченной (неслучайно впоследствии Лев Толстой сделал ее одним из прообразов семейства Ростовых в «Войне и мире»).
Отец и мать, несмотря на случавшиеся между ними редкие размолвки, были для своих отпрысков примером любви, верности и уважения.
Родители дали Марии великолепное домашнее образование. К 14 годам девочка превосходно играла на пианино, пела на уровне профессиональной певицы, свободно говорила на английском и французском языках.
Мария много читала, отдавая предпочтение художественной литературе и историческим книгам. В своей семье девочка больше всего обожала отца, однако из-за большой занятости генерала Раевского, ей нечасто приходилось видеть папа́.
Воспитанием дочери занималась Софья Алексеевна Раевская — женщина строгая, нервная, с неуравновешенным характером. Марии было тяжело под гнетом матери, тем не менее, она никогда не позволяла себе неуважительного отношения к родительнице.
В 1820 году Марии исполнилось 16 лет, и она разительно изменилась. Вот как об этом преображении писал современник:
«Дочка героя войны 12 года Раевского из малоинтересного подростка превратилась в стройную красавицу, смуглый цвет лица которой находил оправдание в чёрных кудрях густых волос и пронизывающих, полных огня очах».
«Полные очи огня» Марии смутили сердце 22-летнего польского поэта графа Густава Олизара, который зачастил к Раевским. Вскоре граф посватался к Марии, но получил от Николая Николаевича отказ, обоснованный следующим образом:
«Различие наших религий, способов понимать взаимные наши обязанности, — сказать ли вам наконец? — различие национальностей наших, — всё это ставит непроходимую преграду меж нами».
Историкам неизвестно, как относилась к Олизару сама Мария Николаевна. Известно только, что, получив отказ, Густав Филиппович сильно тосковал, и, удалившись в свое имение Артек в Крыму, писал скорбные стихи о безнадежной любви к Амире (так он называл Марию).
Судьба Марии решилась в 1824 году. Семья Раевских, потерявшая много имущества в результате пожара, находилась на грани разорения. Когда к 20-летней Марии посватался 36-летний князь Сергей Волконский, Николай Николаевич Раевский не смог отказать боевому товарищу, герою Отечественной войны.
5 октября 1824 года в Киеве состоялась помолвка Марии Раевской с князем Волконским, а 11 января этого же года в Киеве сыграли свадьбу.
Этот брак уладил финансовые дела Раевских, но Николай Николаевич не переставал тревожиться из-за близости Волконского к молодежным свободолюбивым кружкам. По слухам, перед свадьбой Раевский убедил будущего затя подписать бумагу с обещанием не заниматься «антигосударственной деятельностью».
Отбывать медовый месяц молодожены отправились в Гурзуф. Вопреки всеобщим ожиданиям, в первые годы Мария не была счастлива в браке с мужем, который был старше ее на 16 лет. Барышня жаловалась сестре, что Волконский порой бывал резок, отказывался от общения с ней, а в некоторых ситуациях был «несносен». Знаменитый пушкинист Павел Щеголев писал:
«Мы знаем, что духовной близости не было ни между женихом и невестой, ни между мужем и женой».
Однако такое положение сохранялось лишь до первой беременности Марии. После беременности молодая женщина так сильно привязалась к мужу, что физически не могла долго находиться в разлуке с ним. Вот что писала Мария Сергею Григорьевичу, находившемуся в Тульчине в штабе 2-й армии:
«Не могу тебе передать, как мысль о том, что тебя нет здесь со мной, делает меня печальной и несчастной, ибо хоть ты и вселил в меня надежду обещанием вернуться к 11-му, я отлично понимаю что это было сказано тобой лишь для того, чтобы немного успокоить меня, тебе не разрешат отлучиться.
Мой милый, мой обожаемый, мой кумир Серж! Заклинаю тебя всем, что у тебя есть самого дорогого, сделать всё, чтобы я могла приехать к тебе, если решено, что ты должен оставаться на своем посту».
Уже по этому письму можно понять, что все страхи и обиды, которые Мария испытывала в первые годы брака, были полностью преодолены, и она глубоко любила своего мужа.
В конце декабря 1825 года князь Волконский внезапно прискакал в Умань, где в то время находилась Мария Николаевна. Сергей Григорьевич вскользь сообщил супруге, что офицер Павел Пестель арестован по делу Южного общества декабристов. Больше Волконский не стал ничего говорить, как мог, успокоил супругу и приказал ей собираться.
Князь отвез Марию Николаевну к ее родителям в имение Болтышка в Киевской губернии, а сам сразу же уехал. Ни Мария, ни ее родители еще не знали, что произошло в Петербурге 14 декабря.
1 января 1826 года князь Сергей Волконский был арестован по делу о восстании Черниговского пехотного полка. Сергея Григорьевича под конвоем доставили в Петербург и посадили в Петропавловскую крепость.
Николай Николаевич и Софья Алексеевна Раевские узнали об этом, но Марии об аресте мужа решили не говорить: молодая княгиня вот-вот должна была родить.
Роды начались 2 января 1826 года и проходили исключительно тяжело. Мать хотела, что дочь рожала, лежа в кровати, но отец настоял, чтобы роды проходили в кресле, по-старинке. В результате бедная женщина мучилась от сильнейших болей.
Мария родила сына Николая и надолго слегла. Пока она находилась в постели, родители на все вопросы дочери о супруге отвечали, что князь Волконский в Молдавии и с ним все в порядке.
Лишь когда Мария немного окрепла, Николай Николаевич решился сказать ей правду. Молодая княгиня сразу же села писать письмо мужу, томящемуся в Петропавловской крепости:
«Я узнала о твоём аресте, милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться… Какова бы ни была твоя судьба, я её разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край света, если это понадобится, — не сомневайся в этом ни минуты, мой любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты останешься в ней».
Эти простые слова 22-летней княгини стали легендой, пережили века.
Суд над князем Волконским и другими декабристами состоялся 10 июня 1826 года. Приговор был крайне суров — Сергея Григорьевича приговорили к смертной казни путем «отсечения головы».
До 10 июля Волконский ждал в Петропавловской крепости исполнения приговора, однако, вместо палача в его камеру пришел представитель Николая I и сообщил о помиловании и замене смертного приговора отправкой в Сибирь на каторжные работы на 20 лет.
Кроме того, Волконский лишался всех своих чинов и дворянского звания, а его портрет как героя Отечественной войны был удален из Военной галереи Зимнего дворца.
Волконскому невероятно повезло, ведь 13 июля его товарищи-декабристы Пестель, Рылеев, Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин и Каховский были повещены на кронверке Петропавловской крепости.
Едва оправившись от послеродовой болезни, Мария Николаевна забрала новорожденного сына и поехала в Петербург. Она хотела лишь одного — увидеть мужа. Вскоре выяснилось, что для маленького Николеньки дорога невыносима, и княгине пришлось оставить сына в Белой Церкви, в имении своей родственницы графини Браницкой.
Александру Раевскому, старшему брату Марии, служившему при дворе камергером, удалось добиться разрешения на свидание сестры с мужем. Между тем, Софья Алексеевна Раевская написала зятю письмо, в котором умоляла проявить сдержанность и не открывать дочери всю «степень виновности, которая тяготеет над ним». Софья Алексеевна опасалась, что ослабленная родами дочь может «потерять рассудок».
По мнению матери Марии, лучшее, что мог сделать ее зять — убедить молодую княгиню вернуться в Киев и там жить с сыном, ожидая, когда решится судьба ее мужа.
Князь Волконский желал иного: он писал Раевским, что жены многих других арестованных уже получили разрешение последовать за своими мужьями. Сергей Григорьевич писал:
«Выпадет ли мне это счастье, и неужели моя обожаемая жена откажет мне в этом утешении? Я не сомневаюсь в том, что она с своим добрым сердцем всем мне пожертвует, но я опасаюсь посторонних влияний, и её отдалили от всех вас, чтобы сильнее на неё действовать».
Разрешение на встречу было выдано Бенкендорфом 17 апреля, однако, Раевские предпочли не сообщать об этом Марии. Лишь через четыре дня, 21 апреля молодая княгиня увиделась с мужем на квартире коменданта Петропавловской крепости. Свидание проходило в присутствии двух посторонних людей — коменданта крепости, а также врача.
Волконский проявил мужество: он не жаловался на судьбу, не призывал жену разделить его участь. Напротив, князь попросил Марию поскорее возвратиться к сыну.
Окончательного приговора супругу Мария Николаевна ждала в Москве. Здесь состоялась знаменитая встреча Волконской с императрицей Марией Федоровной. Княгиня шла на аудиенцию с надеждой, что ей помогут спасти мужа, и была очень разочарована, поняв, что «ее позвали просто из любопытства».
Родственники держали Марию почти в полной изоляции, тем не менее, она узнала, что несколько жен декабристов выразили намерение поехать в ссылку с мужьями. Княгиня сомневается — способна ли она на такой поступок? Особенно ее тревожит судьба сына. Мария пишет мужу в Петропавловскую крепость:
«К несчастью для себя я вижу хорошо, что буду всегда разлучена с одним из вас двоих; я не смогу рисковать жизнью моего ребёнка, возя его повсюду с собой».
Пока князь томился в заключении, а княгиня, фактически, находилась под домашним арестом, шла жестокая подковерная борьба двух семей — Волконских и Раевских. Родственники князя делали все, чтобы убедить Марию Николаевну отправиться с мужем в Сибирь, Раевские всячески этому препятствовали.
В конце концов, мать Сергея Григорьевича, княгиня Александра Николаевна Волконская, заявила, что поедет в Сибирь, если невестка на это не способна. Активное давление на Марию Николаевну оказывала и сестра князя Волконского, Софья. Александр Раевский неистово сражался с этими дамами: он и вся его семья были уверены, что Мария должна остаться в Киеве и растить сына.
В конце сентября Марии Николаевне, наконец, сказали, что ее мужа отправляют на каторгу в Сибирь на 20 лет. Княгиня упрекнула брата, что от нее скрывали всю тяжесть положения, но все равно заявила, что последует за мужем.
Александр Раевский, которому необходимо было срочно быть в Одессе, строго-настрого запретил сестре покидать Белую Церковь, где она в тот момент находилась. Как только брат уехал, Мария Николаевна собрала вещи, забрала сына, и выехала в Петербург.
В столицу княгиня прибыла 4 ноября 1826 года. Здесь она встретилась со своим отцом. Генерал Раевский, который ранее был категорически против поездки дочери в Сибирь, больше не возражал, но при условии, что маленький Николенька останется в семье Раевских:
«Когда сын её у меня, она непременно воротится», — говорил генерал домочадцам.
15 декабря княгиня Волконская отправила прошение императору, а сама занялась финансами. Мария собрала все деньги, которые смогла, заложила в ломбарде свои драгоценности.
21 декабря государь позволил княгине Волконской ехать в Сибирь с мужем. Мария пошла прощаться с батюшкой. Николай Николаевич, прочтя ответ императора на прошение, вышел из себя:
«Я показала ему письмо Его Величества; тогда мой бедный отец, не владея более собой, поднял кулаки над моей головой и вскричал: „Я тебя прокляну, если ты через год не вернёшься“. Я ничего не ответила, бросилась на кушетку и спрятала голову в подушку».
Последние дни перед отправкой в Сибирь Мария Николаевна провела в Москве. Здесь она получила письмо от батюшки. Генерал Раевский, страдавший из-за того, что так «безобразно» расстался с дочкой, написал письмо, которое заставит прослезиться и камень:
«Пишу к тебе, милой друг мой, Машинька, на-удачу в Москву. Снег идёт, путь тебе добрый, благополучный. Молю Бога за тебя, жертву невинную, да укрепит твою душу, да утешит твоё сердце!».
В конце декабря 1826 года княгиня Волконская выехала в Казань.
Путь к мужу был очень тяжелым. Марию Николаевну застала сильная метель. Единственной спутницей княгини была горничная, настолько сердитая и ворчливая, что бедняжка Мария даже не смогла пересилить себя и поздравить эту женщину с новым, 1827 годом.
В Иркутск княгиня приехала 21 января. С ней встретился гражданский губернатор Иван Богданович Цейдлер, сообщивший, что ее мужа отправили отбывать наказание на Благодатский рудник.
Цейдлер принялся уговаривать Волконскую возвратиться домой. Мария Николаевна отказалась, и тогда Иван Богданович дал ей на подпись «Условия», разработанные генерал-губернатором Сибири А.С. Лавинским специально для жен декабристов.
Условия подразумевали отказ от прежнего звания взамен на статус «жены ссыльно-каторжного». Также Марии Николаевне необходимо было согласиться с тем, что рожденные на каторге дети будут казенными крестьянами. Драгоценности и деньги подлежали изъятию.
Княгиня подписала предложенные условия. Цейдлер еще неделю тянул с выдачей подорожной, надеясь, что суровые условия Сибири заставят женщину передумать. Тщетно.
29 января Волконская отправилась на Благодатский рудник.
Перед отъездом Мария Николаевна написала письмо отцу. Надежды на то, что оно дойдет, было мало, но письмо дошло. Николай Николаевич, по свидетельству Екатерины Раевской, читал письмо со слезами на глазах.
До Благодатского рудника было 600 верст дикой дороги, на которой попадались только станции бурятов. На станциях Марии Николаевне предлагали лишь сушеную рыбу и говядину. Эти продукты нежная девушка есть не могла, и сильно голодала.
11 февраля 1827 года в лютую пургу и трескучий холод княгиня добралась до Благодатского рудника. На следующий день состоялась встреча с мужем. Свидание прошло в бывшей казарме, в которой содержали декабристов.
«Сергей бросился ко мне; бряцанье его цепей поразило меня: я не знала, что он был в кандалах … Вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени и поцеловала его кандалы, а потом — его самого».
Для жизни Марии Николаевне была выделена крестьянская изба, в которой уже жила Екатерина Трубецкая, прибывшая на рудник немногим ранее. Женщины обнялись — им предстояло вместе нести ярмо «каторжной любви».
На следующий день Мария Николаевна побывала в шахте, где работал ее муж и другие декабристы. Сергей Григорьевич приободрился, в глазах его появилась радость.
Приезд жены, без всякого сомнения, спас князю Волконскому жизнь. До этого он совершенно пал духом, не видел смысла жить и говорил товарищам, что жалеет о замене казни на каторгу.
Мария Волконская и Екатерина Трубецкая начали понемногу налаживать свой быт. Горничных пришлось отослать:
«Наши девушки стали очень упрямиться, не хотели нам ни в чём помогать, и начали себя дурно вести, сходясь с тюремными унтер-офицерами и казаками».
Женщинам было позволено видеть мужей два раза в неделю. В свободное время Мария и Екатерина смогли наладить получение посылок и писем от родных для всех декабристов Благодатского рудника — это было огромным подспорьем для отчаявшихся мужчин.
Осенью 1827 года декабристов перевели в Читу, где был построен новый острог. Туда же переехали Мария, Екатерина и примкнувшая к ним Александра Ентальцева.
В Чите женщинам стало легче. Они снимали нормальную комнату в доме дьякона, вели совместное хозяйство.
«Ссыльно-каторжные» дамы в каком-то смысле взяли «шефство» над декабристами. Мария, Екатерина и Александра «поделили» заключенных между собой и вели за них переписку с их родственниками, сообщая о всех нуждах, о здоровье и прочем. Важность этого переоценить невозможно — женщины спасали декабристам жизни.
В марте 1828 года Марию Николаевну ждала страшная весть «с большой земли». Скончался ее сын, Николенька.
Пережить эту трагедию ей помогло только свидание с мужем: родители вместе оплакали тяжелейшую утрату.
После этого Мария поняла, что она не может больше жить отдельно от Сергея Григорьевича. Волконская стала добиваться права поселиться вместе с супругом. По ее примеру, это же стали делать и другие «жены декабристов».
В мае 1829 года Николай I позволил женщинам жить с их мужьями, «если на то есть возможность». Возможность ограниченная — маленькая камера в остроге, но Мария все равно проводила все дни рядом с супругом.
В Читинском остроге Мария Николаевна узнала о смерти горячо любимого отца, здесь же она родила мертвую девочку Софью.
Летом 1830 года в Петровском заводе было завершено строительство постоянной тюрьмы для декабристов. Болотистая местность, огромное серое здание без окон произвели на заключенных и их жен удручающее впечатление. Тем не менее, нужно было как-то приспосабливаться.
Рядом с тюрьмой находилась деревенька, на одной из улиц которых жены декабристов купили себя домики. Улицу эту стали называть «Дамской».
Мало-помалу условия содержания декабристов смягчались. Уже осенью 1830 года правительство разрешило заключенным жить с женами в «особых отделениях с дворами». Это были комнаты-камеры с выходом на улицу, где располагался небольшой дворик.
В Читинском остроге Мария Николаевна узнала о смерти горячо любимого отца, здесь же она родила мертвую девочку Софью.
Летом 1830 года в Петровском заводе было завершено строительство постоянной тюрьмы для декабристов. Болотистая местность, огромное серое здание без окон произвели на заключенных и их жен удручающее впечатление. Тем не менее, нужно было как-то приспосабливаться.
Рядом с тюрьмой находилась деревенька, на одной из улиц которых жены декабристов купили себя домики. Улицу эту стали называть «Дамской».
Мало-помалу условия содержания декабристов смягчались. Уже осенью 1830 года правительство разрешило заключенным жить с женами в «особых отделениях с дворами». Это были комнаты-камеры с выходом на улицу, где располагался небольшой дворик.
В 1859 году Волконские отправились в заграничный вояж, побывали на известных курортах, отдохнули в Риме. Для Марии Николаевны это путешествие было маленькой компенсацией за годы страданий. Но здоровье княгини было уже сильно подорвано, и никакие курорты восстановить его не могли.
В 1863 году, находясь в своем имении Воронки в Стародубском уезде, Мария Николаевна крепко заболела. Ее супруг, прикованный к постели, в это время находился в Эстляндии, в имении Фалле, и очень жалел, что не может быть рядом с больной женой.
10 августа Мария Николаевна скончалась на руках у дочери Елены в возрасте 59 лет. Ее «каторжная любовь» закончилась.
Сергей Григорьевич пережил супругу на два года: он умер 28 ноября 1865 года в возрасте 76 лет.
Так сложилась судьба женщины, которая последовала за мужем в Сибирь, потому что не могла поступить иначе. Ведь любовь не выбирают. Даже если она каторжная.
