Великий художник не получил в детстве любви от родителей и всю жизнь искал её у разных женщин.
Рассказываем непростую историю жизни знаменитого художника.
Неклассный художник
Великий художник, король пейзажей Исаак Левитан был приемным ребенком в семье своего дяди, а с 13 лет воспитывался в художественном училище. Приемные родители умерли, и Исааку пришлось совсем туго, он голодал, а иногда, спасаясь от холода, ночевал в училище.
«Красивый мальчик-еврей, более похожий на мальчиков, которые с цветком в кудрявых волосах так часто встречаются на площадях Неаполя и Венеции. … Про него ходило в школе много рассказов, с одной стороны, о его даровании, а с другой – о его великой нужде. Говорили, что он не имеет иногда и ночлега», — вспоминали его сокурсники.
Педагоги, великие Поленов и Саврасов, высоко ценили талант юноши, но из училища Левитан выпустился со званием «неклассный художник». Это самое низшее звание из возможных – аттестационная комиссия состояла по большей части из антисемитов. Нелюбовь, бедность, несправедливость сделали свое дело: художник с юности был тоскливым, неуравновешенным, внутренне одиноким человеком.
Неделя хорошего настроения сменялась у него месяцами отвращения к жизни. Он дважды пытался стреляться, подолгу не мог видеть людей и считал «едва выносимую душевную тяжесть» своим нормальным рабочим состояние.
Антон Павлович Чехов, близкий друг Левитана, называл его «алкоголиком»: Левитан был равнодушен к алкоголю, но ему было необходимо средство, помогающее забыться, примириться с внутренним адом. И таким средством для него стали постоянные, непрекращающиеся увлечения женщинами.
Левитану было всего 26 лет, когда Чехов сказал: «Это лучший русский пейзажист, но, представьте, уже нет молодости. Пишет уже не молодо, а бравурно. Я думаю, что его истаскали бабы. <…>. Если бы я был художником-пейзажистом, то вел бы жизнь почти аскетическую…»
Маша
«Левитан был неотразим для женщин, и сам он был влюбчив необыкновенно. Его увлечения протекали бурно, у всех на виду, с разными глупостями, до выстрелов включительно. С первого же взгляда на заинтересовавшую его женщину он бросал все и мчался за ней в погоню, хотя она вовсе уезжала из Москвы.
Ему ничего не стоило встать перед дамой на колени, где бы он ее ни встретил, будь то в аллее парка или в доме при людях», — писал брат писателя Михаил Чехов.
Вот обычная для художника история: он гостил у Чеховых и в лесу встретил сестру писателя, Машу. Остановился с ней поболтать, и вдруг упал на колени и стал пылко говорить о своей любви. Маша страшно смутилась, закрыла лицо руками. А Левитан: – Милая Маша, каждая точка на твоем лице мне дорога!
Мария повернулась, убежала и целый день плакала в своей комнате от какой-то обиды и непонятной жалости к художнику. Пришел Антон Павлович: – Чего ты ревешь? И сказал: Маша, конечно, может выйти замуж за Левитана, но это будет глупостью, ему нужна женщина бальзаковского возраста, а не девчонка. Маша ничего не ответила Левитану, он неделю ходил мрачный, а потом пылко увлекся другой девушкой.
Попрыгунья
Вскоре он встретил свою «женщину бальзаковского возраста». Софья Кувшинникова была на десять лет старше Левитана, а ее муж, полицейский врач, был с головой погружен в работу. Софья скучала в домохозяйской жизни, и от скуки пробовала писать этюды.
Она не была красавицей, но умела отлично одеваться, отлично скакала верхом, играла на фортепиано, имела «счастливый дар придать красоту и уют даже самому унылому жилищу…» и устроила дома салон, где принимала известных художников.
С Левитаном у нее сразу же начался страстный роман, и когда художник отправился писать этюды на Волгу, Софья Петровна на все лето отправилась с ним. Возвращаясь из поездки, она бросалась к мужу: – Дмитрий Кувшинников! Дай я пожму твою честную руку! Господа, посмотрите, какое у него благородное лицо. Доверчивый муж счастливо улыбался.
«Муж у нее был терпеливый, молчаливый. Вся его роль сводилась к тому, что он часам к двенадцати отрывался от шахмат, за которыми сидел с каким-нибудь приятелем, и, входя в гостиную, где читали, пели, играли и разговаривали, приглашал:
– Пожалуйте закусить, господа!», — вспоминали знакомые. А Левитан впервые в жизни был спокоен: тоска отступила. Днем он писал свои шедевры, вечерами Софья играла ему на фортепиано, а он сидел на террасе, думал, мечтал….
Казалось, эта идиллия будет вечной, но тут вышел рассказ Чехова «Попрыгунья». Антон Павлович терпеть не мог Софью Кувшинникову, и в рассказе ее не пощадил. Вышел огромный скандал, Чехов все отрицал, но довольно зло: его героиня – двадцатилетняя красотка, а Кувшинниковой за сорок, и красоткой ее не назовешь, в уме ли вы, господа?
Он писал своей приятельнице: «Можете себе представить, одна знакомая моя, сорокадвухлетняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей «Попрыгуньи», и меня вся Москва обвиняет в пасквиле. Главная улика – внешнее сходство: дама пишет красками, муж у нее доктор, и живет она с художником».
Левитан, который с обидой узнал себя в художнике Рябовском, хотел вызвать Чехова на дуэль; до нее не дошло, но друзья рассорились. Потом их помирили, но былой близости между ними уже не было, отношения двух гениев до конца жизни остались натянутыми.
Конец идиллии
Вскоре после этой истории Левитан и Софья Петровна сняли на лето старинное имение Островно. Софья разгуливала то в васнецовских шушунах, то в греческих хитонах, по вечерам играла Лунную сонату и была счастлива. Левитан смеялся, работал, гулял.
Счастье закончилось в середине лета – в соседнее имение приехала семья богатого чиновника из Петербурга, Анна Николаевна Турчанинова и три ее молоденьких дочери.
Анна Николаевна была ровесницей Софьи Петровны, но, как бы сейчас сказали, гламурная, «с подкрашенными губами, в изящных корректных туалетах, с выдержкой и грацией петербургской кокетки».
Началась драма. Софья Петровна ходила мрачная, с пылающим лицом; соперница тонко улыбалась и уводила художника погулять. Левитан порвал с Софьей и распахнул объятия Анне Николаевне. «Попрыгунья» еще долго писала художнику, пыталась найти слова, которые все отменят и «сделают, как было», но таких слов не существует…
А к Левитану стали возвращаться его знаменитые приступы тоски. И он пытался спастись от них привычными способами: внезапно влюбился в младшую дочь Анны Николаевны Варю, которые все называли Люлю. Влюбился по-левитановски, с пылкими признаниями, объяснениями. Девушка в ужасе, Анна Николаевна в гневе…
Левитану кажется, что все, это тупик – он стреляется, но остается жить. Анна Николаевна заботливо ухаживает за раненым, их чувства крепнут. «Здравствуй, дорогая моя женушка Анка!» — пишет ей Левитан в одном из немногих сохранившихся писем (художник старался не оставлять улик и сжигал письма).
Эти отношения продолжились до смерти художника, а прожил он всего сорок лет. Удивительная красота и невероятный талант счастья ему не принесли…
