Солнечная Калифорния, 11 марта 1931 года. По загородной дороге из Санта-Барбары несется шикарный арендованный «Паккард».
На пассажирском сиденье — знаменитый 42-летний немецкий кинорежиссер Фридрих Мурнау, за рулем — его дворецкий, вертлявый 30-летний филиппинец по имени Гарсия Стивенсон. В машине находятся менеджер киностудии Нэд Мартин и любимая собака Мурнау — пес по кличке Пэл.
На полпути режиссер, широко известный своими «наклонностями», начинает с дворецким вроде бы как заигрывать — тот не слишком сопротивляется. «Паккард» врезается в грузовик.
Собака жива-здорова, Гарсия Стивенсон и Нэд Мартин отделываются легкими царапинами, а режиссер вылетает через лобовое стекло, получает тяжелейшую травму мозга и умирает на следующий день. Так по крайней мере ситуацию преподнесли журналисты в новостях.
Слухам поверили, и в результате само имя Мурнау очернили и оно оказалось под запретом, а на похороны пришли всего одиннадцать человек: Грета Гарбо, поэт Бертольд Фиртель с женой Залкой, Джордж О’Брайен, Герман Бинг и несколько друзей.
…Высокий светловолосый немного нескладный человек сидел в кресле-качалке и всматривался вдаль. Погода и не думала улучшаться. Тяжелые низкие облака заволокли бухту, где еще вчера неутомимо ныряли охотники за жемчугом. По воде скользили тяжелые полинезийские лодки, похожие на гигантских водомерок.
Фридрих Мурнау с неудовольствием посмотрел направо, где в таком же кресле с еще более мрачным видом сидел и осматривал содержимое бутылки рома коренастый американец, похожий на провинциального губернатора. Это становилось тягостным. Снимать кино не получалось уже три дня. Но и сидеть сложа руки было невыносимо.
Они молчали уже три часа, словно пожилая пара, за которой тянется ворох многолетних ссор и конфликтов. Воздух был наэлектризован, словно в лейденской банке.
Мурнау избегал смотреть в сторону своего партнера по фильму. По кривой ухмылке американца и по уровню в его бутылке было понятно, что тот думает и о Мурнау, и о Полинезии, и об их общем проекте с коротким названием «Табу». Впрочем, общего проекта, похоже уже не было.
На веранде бывшей резиденции губернатора острова Бора-Бора, которую теперь сдавали заезжим гостям, сидели два злейших врага. И никто на свете не мог бы их помирить.
Мурнау попал в ловушку. Самую странную ловушку в своей жизни. За тысячи миль от дома, в окружении прекрасных пальм, вулканов и экзотических кушаний, никогда не путешестовавший уроженец Вестфалии пытался обустроить хоть кусочек понятной, устойчивой реальности, а она ускользала.
Он хотел снять хороший фильм. Пересек ради этого полмира. А теперь все упиралось в этого упрямого человека, которого он сам — на собственной яхте «Бали»! — притащил в Океанию.
Фридрих Мурнау задумчиво уставился на воду и подумал, что сейчас ее цвет напоминает подсвеченный ряд бутылок в каком-нибудь голливудском баре. Именно в таком месте меньше года назад, зимой 1929-го, состоялась встреча двух прославленных кинематографистов — Фридриха Вильгельма Мурнау, немецкого режиссера, только что переехавшего в Голливуд, и документалиста Роберта Флаэрти.
Почему они оказались вместе? Уже неважно. В баре все шептались и поглядывали в их сторону — за столом сидели два человека, один из которых получил первый в истории «Оскар» за лучший фильм, а второй умудрился снять первое коммерчески успешное документальное кино.
Смазливый официант, мечтающий об актерской славе, подсунул Мурнау записку: «Снимите меня в вашем новом фильме!» Мурнау усмехнулся: в этом городе все официанты мечтают стать актерами, режиссерами и продюсерами…
Когда-то в детстве, когда его еще звали Фридрихом Плумпе, он был худым впечатлительным мальчуганом, мечтавшим о далеких морях. Сын немецкого фабриканта не расставался с томиком Стивенсона «В южных морях». Ему снились дальние страны, людоеды, охотники за тиграми…
Он помнил обложку, вес, даже запах той книги. Убедительные фразы Стивенсона о том, что для человека нет лучшего пристанища, чем Полинезия, Маркизы, Таити, Океания. Стивенсон умер там, не желая возвращаться в цивилизацию. Гоген — тоже. Генри Мелвилл придумал в этих краях сюжет «Моби Дика».
Против Стивенсона отец, слава Богу, не возражал. Фридрих был самым никудышным из его сыновей — он все бредил какими-то новомодными течениями, цитировал возмутительных поэтов, твердил про кубистов, фовистов, сюрреалистов… Как эта дрянь попадала из столицы в их маленький Кассель, герр Плумпе решительно не понимал.
Юный Фридрих не обижался. Он знал: если не до Полинезии, то до Берлина ему обязательно надо добраться: там все модное и прогрессивное. Когда он в черном костюмчике с чемоданом покидал отчий дом, мать напутствовала его:
— Смотри, сынок… Учись хорошо. Заведи друзей.
Случайному попутчику в поезде Фридрих сказал, что едет в Берлин изучать поэзию. Или, может быть театр — в Касселе он почти каждый вечер просиживал на спектаклях местного драмтеатра.
Попутчик по имени Ганс оказался также будущим студентом и за два часа, проведенных в модном русском ресторане в Шарлоттенбурге, уговорил Фридриха поступить в университет в Гейдельбурге — изучать историю искусств. С Гансом они станут лучшими друзьями.
А пока Фридрих глотал сибирские пельмени со сметаной, ел странное фруктовое желе под названием Kissel и покорно кивал. Увы, мир потерял историка искусств сразу после первого семестра. Фридрих записался в труппу университетского театра и потерял интерес к учебе.
За кулисы однажды зашел великий и ужасный Макс Рейнхардт, самый модный и влиятельный из берлинских режиссеров. Он предложил девятнадцатилетнему Фридриху место в только что открывшейся театральной школе, под своим, разумеется руководством. Бесплатно. Только надо сменить фамилию: Плумпе ( в переводе -«Увалень») — это просто неприлично!
Фридрих вспомнил про горнолыжный курорт Мурнау, на котором однажды побывал и ответил:
— Псевдоним у меня уже есть! Я согласен.
Берлин ошеломил юного Фридриха. Вокруг Рейнхардта концентрировались лучшие люди города: актер Конрад Фейдт, художник Оскар Кокошка, режиссер Эрнст Любич — и много еще кто.
Спектакли Рейнхардта поражали театральную общественность: на сцене шелестели листьями настоящие деревья, в «Макбете» танцевали во флуоресцентных одеждах ведьмы на фоне пламенеющего заката, «Гамлет» был построен на игре теней, крадущихся по стенам Эльсинора.
Мурнау, чей рост был более двух метров, выяснил, что спроса на великанов на театральной сцене нет, и с головой погрузился в изучение «световой консоли» — изобретения Рейнхардта, при помощи которой обычный спектакль превращался в световую феерию.
Он стал помощником режиссёра, подкручивал свет солнца на востоке и усиливал сияние звезд на западе, погружал театр в полную тьму, из которой пробивался фонтан огня с главным героем в центре. Он играл на консоли, как органист играет на органе.
Вечерами Фридрих листал путеводитель по Берлину под названием «То, чего вам не расскажут экскурсоводы». Новые друзья подняли его на смех:
— Дружище, мы сами и есть экскурсоводы. Пойдем, мы расскажем все, чем дышит этот город, не волнуйся!
В первом заведении не было никакой вывески: черный пол, голубые стены, флуоресцентные светильники. На скамьях за столами сидели мужчины и женщины, молодые и не очень. На сцене пел толстяк в юбке… Так началось его путешествие в ночную жизнь Берлина. Все это было похоже на сон.
Ежевечерний гвалт публики, ночные похождения, разговоры о литературе.Он особенно подружился с поэтессой Эльзой Ласкер-Шюлер, эпатажной девушкой с внешностью мальчишки-сорванца. Она читала стихи в деревянном гробу, который картинно засыпали землей два дюжих молодца.
Но началась Первая мировая война, и все кончилось в одночасье. Его друга Ганса yбили на рyсском фронте, асам Фридрих был призван в элитное подразделение авиаторов.
…С высоты шесть тысяч метров был виден весь западный фронт — от Альп до Северного моря. Подъем в 4:30 утра, кофе, пачка галет. Прогулка по недавно устроенной взлетной полосе между посадками капусты — и он уже в воздухе. Один, как и всегда.
Каждое утро — одна мысль: если бы отец видел его сейчас, он был бы счастлив и мог гордиться сыном. Выправка, дисциплина, авторитет среди подчиненных. И никакого театра, никакой поэтической чепухи.
Он не был создан для дисциплины, так думал его отец. И ошибался. Фридрих ненавидел строевую подготовку, но оказался идеальным летчиком, потому что в небе никто им не командовал. Были только поля и леса, сверху похожие на цветные кляксы и французские самолеты, пытавшиеся сбить его «Фоккер».
То ли он оказался счастливчиком, то ли французов не учили стрелять, но ему все время везло. Когда Фридрих возвращался на аэродром и осматривал самолет — решето, настоящее решето, — он искренне не понимал, почему до сих пор жив.
Все это было похоже на игру со смертью — скорее веселую, чем опасную. Он падал дважды. В первый раз — в реку, потом на картофельное поле, повредив при падении почку. Но он никому никогда не жаловался.
Настоящего Фридриха Мурнау не знал никто. Поэтому летчики не особо удивились, когда «Фоккер» Мурнау поднялся в небо и пропал. Словно его никогда не было.
Он дезepтировал из apмии — приземлился в Швейцарии, бросил самолет на поле и долго шагал по снежному насту до ближайшей деревни. Потом пил с четой стариков крепкий шнапс и заедал краюхой, отогреваясь у печки. В голове было пусто, а в ушах был звон…
Находился в плену в Андерматте, затем в Люцерне. В июне 1918 года в Городском театре Люцерна поставил спектакль с участием военнопленных. После войны Мурнау вернулся в Берлин, купил камеру и снял первый фильм.
В Словакии он решил снять первый фильм ужасов «Носферату» по «Дракуле» Брэма Стокера. Но вдова Стокера не уступила права на экранизацию, и пришлось называть Дракулу графом Орлоком. Этот невинный ход вдову не обманул — тона подала в суд, добилась своего, и все копии фильма были уничтожены. Кое-что, конечно осталось — картину купили для Советской России, так далеко руки госпожи Стокер не добрались.
…А теперь он беспробудно пьет в Полинезии. Компания «Соlоrart», обещавшая Мурнау и Флаэрти миллионы, разорилась и обанкротилась. Из их съемочной группы в тридцать человек осталось четверо: Мурнау, Флаэрти, его брат и оператор. С утра пили теплое шампанское в кают-компании. Только порция черной икры с ледника немного поднимала настроение.
Три дня они пили, а протрезвев, стали думать, что же делать дальше. У них еще оставался шанс снять кино, о котором они грезили: был трюм, забитый пленкой, проявочная лаборатория, оставался оператор.
И даже, в общем, были деньги, Мурнау решил взять финансирование на себя. От щедрости продюсера Уильяма Фокса еще кое-что оставалось. Тот пригласил Мурнау в Голливуд еще в июне 1926 года.
«Дорогой Фридрих, ваша гениальность нужна здесь, в Америке. Приезжайте и снимите что-нибудь невероятное. Бюджет неограничен: сколько потребуется, столько и берите. Все ресурсы «Fox Studios» в вашем распоряжении. Полная творческая свобода. Только снимите что-нибудь для Фокса!»
Мурнау выпустил до Голливуда семнадцать фильмов, но таких выгодных условий ему еще не предлагали. Времени — сколько потребуется, актеры — каких пожелаете, сценарий — любой на выбор, бюджет — какой запросите.
В первом голливудском фильме Фридриха Вильгельма Мурнау «Восход солнца», собравшем целый урожай «Оскаров» (три статуэтки) при первом же их вручении, но полностью провалившемся в прокате, все снято было превосходно. Публика в залы не пошла: в мир кино ворвался звук.
Последующие фильмы Мурнау — «Четыре дьявола» и «Горожанка» коммерческого успеха не имели: кинематограф переходил к звуковому кино и Фокс разорвал с ним контракт. Но деньги у Мурнау оставались.
Флаэрти и Мурнау искали места для съемок, бродили по островам. На Таити он посетили могилу Гогена. На маленько атолле близ Такапото они встретились с художником Матиссом. Художник видел «Носферату» — и долго восхищался фильмом.
Мурнау вспомнил рассказал Матиссу как он мучился бессонницей на съемках «Носферату» и бродил по развалинам замка в Словакии. Как обложился книгами по оккультизму, а выписанный из Берлина чернокнижник рассказывал ему валашские, польские и цыганские легенды о вампирах.
Матисс на прощанье подарил Мурнау огромную шляпу и коротко сказал:
— Сомневаюсь, что у вас получится снять здесь кино. Тут такое место — ничего ни у кого не получается.
Внезапно Флаэрти передумал снимать кино и уехал. Сидя на веранде и в сотый раз рассматривая залив, Мурнау понял, что ужасно устал. У фильма «Табу» будет один режиссер. Это он.
«Табу» вышел на экраны 18 марта 1931 года. Это был единственный немой фильм, снятый в этом году, не считая «Огней большого города» Чарли Чаплина: все перешли на звуковое кино.
«Табу» получил «Оскар» за операторскую работу, в прессе его называли «Ромео и Джульетта на Таити», а молодой режиссер Орсон Уэллс посмотрит его двадцать раз и назовет любимым фильмом.
Но у Мурнау собственного триумфа не будет: за семь дней до премьеры он погибнет в нелепой автокатастрофе. Грета Гарбо выпросила себе посмертную маску Мурнау и держала ее на туалетном столике.
По завершении съемок премьера фильма должна была состояться в Нью-Йорке. Мурнау, увлекавшийся оккультизмом и веривший в предсказания астрологов и гадалок, получил предсказание о грядущей гибели в автокатастрофе и решил отправиться из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк морским путем.
11 марта 1931 года по пути за билетом на пароход Мурнау выбросило из машины, и он разбился насмерть о бетонное заграждение. Удивительно, но никто из его попутчиков не пострадал. Зато тут же распространились слухи о том, что Мурнау вылетел из машины из-за того, что в этот момент домогался шофера-филиппинца.
Интерес к Мурнау и его творчеству огромен по сей день — и иногда выходит за пределы разумного. 13 июля 2015 года было обнаружено, что семейный склеп Фридриха Мурнау вскрыт, а оттуда украдена голова режиссера. Несмотря на объявленное вознаграждение, голова до сих пор не найдена.
Внутри гробницы нашли следы воска, так что у преступления предполагаются оккультные мотивы. Что ж, жизнь снова свела Фридриха Мурнау с черной магией. Может, действительно на съемках «Носферату, симфония ужаса» и в жизни Фридриха Мурнау не все было так просто.
Зло таится не в природе, не в среде обитания, а только в человеческой душе. Эту классическую тему экспрессионизма режиссер разрабатывал на протяжении всего своего творчества, рассматривая человека в разных обстоятельствах…
