Юлия Друнина… Так официально — Юлией, а то еще и Юлией Владимировной, ее станут называть гораздо позже, когда она станет известной на всю страну поэтессой, обретет свой мощный поэтический голос. Шестнадцатилетнюю Юлию называли иначе — Юлечка.
Называли раненые бойцы, которых она под обстрелом выносила на своих хрупких плечах с поля боя, выносила из ада, спасала от самой смерти…
Юлия родилась в семье настоящих московских интеллигентов в 1925 году, через три года после окончания Гражданской войны. Папа — историк Владимир Павлович Друнин, учитель в московской школе № 131. Мама Матильда Борисовна трудилась в библиотеке, в свободное время учила детей музыке.
Друнины жили в коммунальной квартире, жили очень скромно, но никогда не теряли оптимизма и веры в лучшее будущее.
Юлия была очень серьезной, даже строгой, девочкой, и просила всех, в том числе родителей, называть ее полным именем — Юлия. В возрасте 7 лет вместе с другими детишками Юлия отправилась в первый класс школы № 131, той самой, где преподавал ее отец.
Училась девочка хорошо, особенно легко ей давалась литература. В одиннадцать лет Юлия, смущаясь, показала отцу свои стихи. Тот прочел, пожурил слегка за недостаточно хорошие рифмы, но, в целом, одобрил увлечение дочери поэзией.
А девочке, если честно, уже и не нужно было ни папино, ни вообще чье бы то ни было одобрение: Юлия знала, была абсолютно убеждена — она станет поэтессой! Во что бы то ни стало! Стихи — это ее жизнь, ее стихия, ее воздух.
Юлия стала посещать литературную студию в Театре юного зрителя. В конце 1930-х годов «Учительская газета» проводила молодежный поэтический конкурс. Друнина втайне от родителей отправила на конкурс свое стихотворение «Мы вместе за школьной партой сидели…».
Мы рядом за школьною партой сидели,
Мы вместе учились по книге одной,
И вот в неотглаженной новой шинели
Стоишь предо мной.
Я верю в тебя, твоей воли не сломишь,
Ты всюду пробьёшься, в огне и дыму.
А если ты, падая, знамя уронишь,
То я его подниму.
Поразительно, как школьница предсказала свою судьбу! Да и не только свою. Судьбу всей страны.
Стихотворение было опубликовано в «Учительской газете», его передали по радио, а у Юли взяла интервью журналистка. Однако победа в конкурсе досталась другому участнику, что стало для честолюбивой и гордой Друниной большим ударом. Ударом, который заставил ее еще больше работать, еще неистовее корпеть над живым словом, над текстом.
Да, жизнь в молодой Советской России была тяжелой, бедной, но люди верили, что все изменится к лучшему. Верили и работали для этого. Как родители Друниной. Веру в свою Родину, в ее прекрасное будущее переняла у отца и матери и Юлия.
Но вдруг грянула война. Гитлеровские полчища, как чудовищный спрут, полезли на Россию. Юлии было шестнадцать лет. Прибавив себе год, она записалась в добровольную санитарную дружину при Российском обществе Красного Креста, стала учиться на курсах медсестер.
А сводки с фронта были тревожными! Нет, тревожными — это не то слово. Сводки были трагическими. Немцы захватывали один город за другим, и к концу лета 1941 года приблизились к Москве.
Друнина получила срочное направление под Можайск на строительство оборонительных сооружений. Гитлеровцы, стремившиеся не допустить усиления обороны Москвы, неистово бомбили строителей укреплений. Во время одного из авианалетов Юлия потерялась. Она долго блуждала по лесу, думая, что ей конец. Вдруг окликнули. Солдаты. Русские, свои.
Это был отряд пехотинцев из пятнадцати бойцов. Двое из них были ранены. Солдатам срочно была нужна санитарка.
Друнина бросилась перебинтовывать, врачевать по мере своих сил и знаний. Раненый боец, с трудом открыв глаза, улыбнулся, спросил, как зовут девушку. Она ответила.
«Юлечка», — прошептал солдат спекшимися губами. И здесь Юлия впервые в жизни, впервые с того момента, как семилетней девчушкой «приказала» маме и папе называть ее только полным именем, не стала спорить.
Так она стала Юлечкой.
С отрядом пехоты Юлия Друнина попала в окружение. Тринадцать дней солдаты пробивались к своим по немецкому тылу, где вовсю свирепствовали гитлеровцы. Из пятнадцати бойцов в живых осталось девять.
Когда отряд добрался до линии фронта и до выхода из окружения оставалось несколько километров, командир и еще два бойца погибли, подорвавшись на мине. Юлия была контужена.
Лишь чудом остаткам отряда удалось выйти к своим под огнем.
Друнина снова оказалась в родной и горячо любимой Москве. Городе, который она уже не чаяла увидеть. Но это была уже совсем другая Москва.
Пустая, ощетинившаяся противотанковыми ежами, с черными тушами дирижаблей в ночном небе. И отовсюду слышалась канонада — фронт был совсем рядом, враг был рядом.
В Москве Юлия узнала о первом инсульте у отца и готовящейся эвакуации ее школы в Сибирь. Друнина не хотела ехать — она рвалась на фронт. Однако все ухудшающееся здоровье отца заставило начинающую поэтессу отправиться со школой в город Заводоуковск Тюменской области.
Там в 1942 году скончался после повторного инсульта ее отец. После похорон Юлия убедила мать остаться в Сибири с детьми, а сама отправилась в Хабаровск и поступила в Школу младших авиационных специалистов.
Это было тяжелое время для Юлии. Природному филологу, мастеру слова, тяжело давалась техническая наука. Тем не менее, сжав зубы, она смогла окончить школу. Получив диплом-«корочку», Друнина узнала, что ее направляют в женский запасной полк. Это означало, что она будет находиться вдали от фронта, вдали от места, где решалась судьба ее любимой Родины.
Для Юлии это было неприемлемо. Узнав, что девушек, имеющих медицинское образование, в порядке исключения направляют в действующую армию в качестве санинструкторов, Друнина предъявила в военкомате свидетельство об окончании медсестринских курсов и получила направление в сануправление 2-го Белорусского фронта.
Так началась «настоящая» война Юлии Друниной. Девушка стала санинструктором 218-й стрелковой дивизии 667-го стрелкового полка.
Под адским огнем у раненых бойцов оставалась одна надежда — Юлечка. Не придет она, то конец, смерть. Истечешь кровью, засыплет землей.
Но Юлечка приходила. Чумазая, хрупкая, голодная. Вчерашняя школьница. И несла, тащила бойца прочь от смерти.
Но смерть искала и Юлию. В 1943 году Друнина была ранена. Осколок угодил в шею. Обмотав шею бинтами, Юлия продолжила спасать бойцов.
Очнулась она в госпитале. Узнала, что потеряла сознание на поле боя, что солдаты принесли ее на руках к врачам, что осколок остановился лишь в паре миллиметров от сонной артерии и что она была на волосок от гибели.
В госпитале Юлии снова, как в таком близком, но уже кажущемся бесконечно далеким, детстве, захотелось писать стихи — захотелось невыносимо.
И она написала свое первое стихотворение о войне. Это было длинное сочинение со множеством четверостиший. Юлии все казалось: что-то не так в этом произведении, поэзия в нем расплывается, правда жизни, правда войны теряется в бесконечном переплетении слов. И она вычеркнула все четверостишия кроме одного.
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Юлия еще не знала, что в этот момент, вычеркнув лишнее и оставив самое главное, она стала Поэтом. Вскоре стихотворение будет опубликовано в крупнейших журналах, войдет во все антологии военной поэзии.
Осколок из шеи Юлии извлекли, но врачи наотрез отказались отправлять ее обратно на фронт. Друниной дали инвалидность и комиссовали.
Она приехала в Москву. Город уже оживал. Немцы были отброшены, советская армия одержала ряд важнейших побед и в воздухе уже носилось ощущение — мы сдюжили, мы переломили ситуацию!
В Москве уже работал вернувшийся из эвакуации Литературный институт. Юлия решила исполнить мечту своего детства и — чем черт не шутит! — подала документы. Не приняли. Сказали, что стихи Друниной еще недостаточно зрелые.
Жить в Москве комиссованным инвалидом, когда вся страна воюет? Вариант для кого угодно, но только не для Юлии.
Друнина прошла повторную медицинскую комиссию, была признана годной к строевой службе и направлена в 1038-ой самоходный артиллерийский полк.
Юлия участвовала в боях за Псковскую область, за Прибалтику, дослужилась до звания старшины медицинской службы. За проявленный героизм была награждена орденом Красной звезды и медалью «За отвагу».
В ноябре 1944 года мстительная старуха смерть, которую Юлия лишила удовольствия сопроводить в мир иной многих бойцов, снова попыталась забрать с собой Друнину. Поэтесса была контужена и на этот раз окончательно и бесповоротно признана негодной к военной службе.
В декабре 1944 года старшина Юлия Друнина сошла с поезда на вокзале в Москве. Родной город встретил ее сильным морозом. Москвичи, впрочем, были бодры и радостны: все чувствовали, что Победа не за горами.
В Литературном институте вовсю шли занятия, студенты учились быть писателями. И Юлия решила — а почему бы и нет? И она стала посещать занятия Литинститута не будучи студенткой. Просто приходила и садилась за парту. Слушала, выступала, спорила. Выгнать девушку, инвалида войны с орденом и медалью на груди — кто был на такое способен?
И не выгнали. Наоборот, в конце года Юлия Друнина официально стала студенткой Литинститута. К тому моменту она уже познакомилась со своим однокурсником, поэтом Николаем Старшиновым.
Старшинов был фронтовиком. В августе 1944 года в боях под Спас-Деменском был тяжело ранен, демобилизован.
В 1945 году Юлия и Николай поженились. Жили в комнатке в общежитии, жили очень трудно, почти в нищете. После рождения в 1946 году дочери Елены, поэтессе пришлось оставить обучение в институте — диплом она получила лишь в 1952 году.
В 1948 году сбылась великая мечта Юлии Друниной, мечта детства. Она взяла в руки свою первую книгу! Тоненький сборничек, изданный тиражом в 5000 экземпляров. Сборничек, который навсегда запечатлел в поэзии образ друнинской девушки-санинструктора:
Какие удивительные лица
Военкоматы видели тогда!..
Все шли и шли они —
Из средней школы,
С филфаков,
Из МЭИ и из МАИ —
Цвет юности,
Элита комсомола,
Тургеневские девушки мои!
В 1952 году по рекомендации Александра Твардовского Юлию приняли в Союз писателей СССР. Она стала признанным поэтом.
А вот в личной жизни не клеилось. Выяснилось, что, несмотря на схожесть судеб, Друнина и Старшинов были совершенно разными людьми.
В 1954 году Юлия стала заниматься на сценарных курсах при Союзе кинематографистов. Ее сокурсником был знаменитый сценарист Алексей Каплер. Юлия влюбилась в спокойного, рассудительного и невероятно талантливого мужчину, несмотря на то, что тот был гораздо старше ее. Каплер ответил взаимностью.
На протяжении шести лет Юлия боролась с чувством к Алексею Яковлевичу, пыталась сохранить семью. Тщетно. В 1960 году Друнина и Старшинов развелись. Каплер также развелся со своей супругой.
Вскоре Юлия стала женой Алексея Яковлевича. Эти два человека были так не похожи друг на друга, с такими разными судьбами, но по какой-то причине они стали идеальной парой. Юлия обожала мужа, а он — ее.
В счастливом браке Друнина прожила 19 лет, а смерть Каплера в 1979 году стала первым страшным ударом по поэтессе.
Вскоре последовал и второй удар. В стране началась горбачевская перестройка. Юлия Владимировна категорически не приняла новый уклад, девальвация прежних понятий и ценностей вызывала у нее острейшую боль.
В новом мире, мире холодных и злых дельцов, Друнина растерялась. Та страна, которую она защищала на фронте, стремительно разрушалась, — ее Атлантида уходила в пучины времени. Сердце Юлии Владимировны обливалось кровью.
Для так называемых «новых людей» она была не более чем реликтом из прошлого, представительницей «советской идеологии», которая враз была объявлена не только вредной, но и преступной.
Друнина, как могла, пыталась защищать ценности своей Атлантиды. Она стала депутатом Верховного Совета СССР от женсоветов, публиковала в прессе статьи о необходимости защитить память предков, не позволить чернить Красную Армию и ветеранов. Но ее сил не хватило на то, чтобы спасти Атлантиду.
21 ноября 1991 года Юлия Друнина покончила с собой в поселке «Советский писатель» в Подольском районе. Через две недели после смерти Друниной перестал существовать СССР.
Друнина объяснила, почему она решила уйти из жизни: после смерти мужа она не чувствовала защиты от наступающего мира — мира «ужасного, передравшегося, созданного для дельцов с железными локтями».
Еще нагляднее причина самоубийства Друниной предстает в ее стихах. Россия, Родина были для Друниной священными. И то, какой вдруг ее любимая страна предстала в конце 80-х — начале 90-х годов поэтесса никоим образом принять не могла.
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.
