-Мой секретарь, граф Понятовский. — проговорил англичанин, представляя великой княгине элегантного и привлекательного молодого человека.
Екатерина перехватила внимательный взгляд графа, мгновенно почувствовав, что он оценивает ее, как женщину и что она ему нравится. Позже он поделится своими впечатлениями об этом дне в своих мемуарах:
Ей было двадцать пять лет. Оправляясь от первых родов, она расцвела так, как об этом только может мечтать женщина, наделенная от природы красотой.
Черные волосы, восхитительная белизна кожи, большие синие глаза навыкате, многое говорившие, очень длинные черные ресницы, острый носик, рот, зовущий к поцелую, руки и плечи совершенной формы, средний рост — скорее высокий, чем низкий, походка на редкость легкая
Знакомство Екатерины и Станислава Понятовского состоялось на балу в Ораниенбауме. Он был секретарем английского посланника при русском дворе сэра Хенбери Уильямса.
У Уильямса была цель — сблизится с великой княгиней Екатериной Алексеевной и он собирался добиться этого с помощью лести и красавца-секретаря. Несколько приятных комплиментов быстро расположили Екатерину к англичанину, ну, а потом он представил ей своего спутника… Станислава Понятовского.
Молодой (ему было 22 года), холеный, симпатичный, ироничный и уверенный в себе Понятовский сразу расположил к себе великую княгиню.
Екатерина только недавно оправилась после разлуки с Сергеем Салтыковым и ее пылкое сердце, жаждущее любви, было свободно. Завоевал его Понятовский благодаря цепочке следующих событий.
Понятовский был не только секретарем англичанина, он также сдружился в Петербурге с Львом Нарышкиным, который тесно общался с Екатериной. При Нарышкине Понятовский тоже был секретарем.
Как-то Нарышкин сильно простудился, но при этом Екатерине ежедневно приносили от него письма. Она сразу отметила, что в письме от лица Нарышкина с ней общается другой человек, с хорошим чувством юмора и очень эрудированный.
Уже после выздоровления, она спросила Нарышкина, кто писал ей за него письма и тот признался, что это был Понятовский. Великая княгиня тут же вспомнила очаровательного блондина, с которым ее познакомил на балу англичанин.
Эпистолярный жанр сблизил Екатерину и Станислава. Им снова захотелось встретиться и случай вскоре представился.
Лев Нарышкин предложил великой княгине авантюру. Он сказал, что явится к ней, когда ее муж уснет и мяукнет под дверью. Это будет сигнал, чтобы она выходила, переодетая в мужской костюм.
Ночью, когда под дверью раздалось мяуканье, Екатерина выскользнула из своих покоев и Нарышкин провел ее по коридорам дворца к выходу на улицу. Там их ждала карета. Они направились в дом Льва. У дверей их встретил Понятовский…
С того дня великая княгиня частенько убегала из дворца, чтобы оказаться в доме Нарышкина и встретиться со Станиславом. Между ними разгорелась страстная любовь. Они использовали малейшую возможность, чтобы увидеться, но не всегда были осторожны. Порой их выдавали интересные детали.
Например, однажды Понятовский и граф Горн были в Ораниенбауме в гостях у великокняжеской четы. Екатерина решила показать гостям свои покои. Когда в одну из ее комнат первым вошел граф Горн к нему с грозным лаем кинулась маленькая болонка.
Зато, увидев Понятовского, собака мигом переменила поведение и стала ластиться к нему. Конечно, Горн догадался в чем дело и улучшив момент, шепнул Понятовскому:
Друг мой, нет ничего более предательского, чем маленькая болонка; первая вещь, которую я делал с любимыми мною женщинами, заключалась в том, что дарил им болонку, и через нее-то я всегда узнавал, пользовался ли у них кто-нибудь большим расположением, чем я.
Роман великой княгини и Понятовского был в самом разгаре, как пришла весть, что ему нужно уехать по делам за границу. Вернулся он уже в качестве посланника Речи Посполитой при русском дворе.
Но их связь стала опасной, так как если раньше он был лишь обычным секретарем иностранца, то теперь стал видным лицом при дворе и за ним следило слишком много глаз. Только когда риск останавливал влюбленных? Наоборот, чаще всего это лишь распаляло чувства.
Понятовский позже признавался:
Она никак не могла постичь, каким образом я совершенно реально оказывался в ее комнате, да и я впоследствии неоднократно спрашивал себя, как удавалось мне, проходя мимо стольких часовых и разного рода распорядителей, беспрепятственно проникать в места, на которые я, находясь в толпе, и взглянуть-то толком не смел.
Словно вуаль меня окутывала.
