За два года до смерти Исаак Левитан писал: «Когда смысл жизни построен на любви, тогда приближение старости — смерть! Старость и некрасота нелюбимы, это трагично, но это правда …»
Душным июльским вечером 1900 года в московской мастерской, окруженный своими самыми светлыми и жезнерадостными полотнами, умирал красивый старик. «Удачливый неудачник», спасавшийся в юности от нищеты рисунками с кладбищенских надгробий и копиями великих полотен Третьяковки.
Болезненный неврастеник, заставлявший трепетать, а порой, и разбиваться вдребезги сердца самых образованных и неотразимых женщин.
Внук раввина, не оправдавший надежды своей ортодоксальной родни; дважды переживший унизительное изгнание евреев из Москвы* и признанный первым художником, которому удалось с такой пронзительной нежностью и правдивостью изобразить русскую природу.
Он с усилием оторвал голову от подушки и потянулся к распахнутому окну, обрамленному тяжелыми кистями белой и лиловой сирени, которую он так любил… Жизнь рано состарила его, уготовив много горьких испытаний.
И трагедия Левитана, напротив им самим сказанному, была как раз в том, что он умирал любимым — верными друзьями, преданными женщинами, восхищенными поклонниками. Он умирал со щемящим чувством недосказанности, уверенный, что лучшая картина им еще не создана. Ему не было еще и сорока…
* В 1879 году после покушения Соловьева на Александра II евреям запретили жить в Москве. Это было первое изгнание, которое Левитан вместе с братом и сестрой провел в деревне Салтыковка. Второе гонение он пережил уже будучи знаменитым художником, и лишь хлопоты Софьи Кувшинниковой и ближайших друзей помогли ему вернуться в столицу.
О одиночество, о нищета!
Исаак Ильич Левитан родился в бедной еврейской семье, в небольшом литовском городке в 1860 году. Его отец, человек образованный и способный, с большой энергией и завидной настойчивостью всю свою недолгую жизнь пытался выбиться в люди.
Работая станционным смотрителем на западных железных дорогах, он много учился, прекрасно владел французским и немецким. Однако вечная жизнь на колесах не приносила ни удовлетворения, ни достатка.
В поисках лучшей доли семья Левитанов перебирается в Москву. А там — теснота убогой квартирки на окраине, безуспешные попытки отца заработать частными уроками в богатых еврейских семьях да изматывающее душу однообразие за окном.
Маленький Исаак дни напролет просиживает у окна, дожидаясь заката, который, горя и разливаясь, приводит мальчика в неописуемое волнение, непонятное окружающим. Как заклинание он повторяет: «Погодите, увидите, что я из этого сделаю».
Когда в 1873 году 12-летний Левитан подает прошение в Московскую Школу живописи, где уже учится старший брат Адольф, и его принимают, радости родных нет предела.
Мальчик видит слезы счастья в материнских, потухших за годы скитаний глазах, и пока не замечает колючих отблесков ревности во взгляде брата Адольфа, впоследствии неудавшегося художника, очевидные способности которого сгорели в лучах славы младшего брата.
Но судьба уже уготовила Исааку тяжкое испытание: после скоротечной болезни умирает мать. Женщина, имя которой так и не прозвучало ни в письмах самого художника, ни в малочисленных книгах и монографиях о его жизни и творчестве.
Вообще, редкая замкнутость характера, плотно закрытые двери в личную жизнь были фамильными чертами Левитанов. Исаак не впустил никого, даже ближайших друзей и любимых женщин, в свое, по всей видимости, тяжелейшее детство.
Через два года после смерти матери от брюшного тифа скончался отец — единственный кормилец. Как выжили 14-летний Исаак, его юные брат и сестра, оставшись без средств к существованию, никому не известно.
Горе, голод и нищета предвещали первые приступы тоски, хандры и отчаянья. Спасало лишь одно: учеба в Школе живописи, общение и уроки первых учителей — Саврасова и Поленова.
И вот уже в 17 лет картина Левитана с успехом экспонируется на передвижной выставке и удостаивается ласковых слов профессиональной критики. Через два года меценат Третьяков безошибочно обращает взор на работы талантливого юноши, и картина «Осенний день. Сокольники» занимает место в Третьяковской галерее
Полотно это примечательно тем, что на нем единственном есть человеческая фигура (написанная, правда, не самим художником, а его товарищем по Школе Николаем Чеховым, братом Антона Павловича).
Печальная женщина в черном, бредущая по пустынной аллее парка — символ одиночества и, быть может, щемящей тоски по рано ущедшей матери — безмолвной, безымянной женщины…
Несмотря на первые творческие победы, нищета не отступает. Жизнь Левитана — это мрачная вереница отчаянья и апатии. Проявляются первые признаки тяжелого нервного заболевания. Как признание Левитан читает своим друзьям стихи Мюссе:
Что так усиленно сердце больное
Бьется и просит и жаждет покоя?
Чем я взволнован, испуган в ночи?
Стукнула дверь, застонав и заноя,
Гаснущей лампы блеснули лучи…
Боже мой! Дух мне в груди захватило!
Кто-то зовет меня, шепчет уныло…
Кто-то вошел… Моя келья пуста…
Нет никого, — это полночь пробило…
О одиночество, о нищета!
И все же Левитан хранит в своей памяти историю об ученике великого Бетховена, который принес на суд маэстро новую партитуру. На обложке нотной тетради было написано: «Кончил с божьей помощью». Тогда глухой гений сказал своему ученику: «Человек, помоги себе сам!»
Девушка-весна из цыганского табора Чеховых
Следующие несколько лет Левитан активно выставляет свои полотна на передвижных выставках. Исключительная одаренность молодого пейзажиста очевидна, как очевидна и его вопиющая бедность. Поэтому Школа живописи заказывает и оплачивает творческие поездки Левитана по российским губерниям. И всякий раз он привозит работы поистине зрелого мастера.
Жизнь в Москве, особенно в зимнюю пору, угнетает. Левитан рвется прочь из душных, прокуренных коридоров сомнительной гостиницы «Англия» к живописным просторам среднерусских равнин, к маленьким патриархальным деревенькам с покосившимися церквушками и полыхающему зареву закатов из своего печального детства…
Однажды ранней весной, в пору, когда Левитан особо остро ощущал какую-то неясную маяту и тягу к природе, семья Чеховых, с которой художник сдружился благодаря Николаю, пригласила его пожить в деревню Бабкино на Истру.
Какое счастливое это было время в окружении «цыганского табора Чеховых» и их интереснейших друзей! Особенно близко сошелся Исаак с Антоном Чеховым, и их теплая дружба, полная человечности и искренности, продолжалась вплоть до смерти художника.
Тогда же в Бабкино 25-летний Исаак знакомится с сестрой Чехова Машей — милой, образованной девушкой, начинающей художницей. Конечно же, Левитан покорил ее сердце.
Он был действительно красив. Чехов писал:
«У Левитана было восхитительно благородное лицо — редко потом встречал такие… Выразительные глаза, на редкость художественное сочетание линий… Женщины находили его прекрасным».
А как он был талантлив! Маша часами наблюдала за работой своего Учителя. Позже она вспоминала:
«Пишет Левитан, а я присяду рядом и тут же малюю».
Исаак влюблен! Он делает Маше предложение, но оно пугает девушку: слишком бурно его объснение, слишком агрессивно его требование любви. Маша просит совета у брата Антона. Его вердикт безжалостен:
«Ты, конечно, можешь выйти за него замуж, но имей в виду, что ему нужны женщины бальзаковского возраста, а не такие, как ты».
Этот первый неудачный опыт в любви и сватовстве оставил глубокий, так никогда и не заживший рубец на сердце — впредь Левитан не будет искать счастья в семейной жизни. С годами Исаак Ильич и Мария Павловна, Ма-па, как любовно называли ее родные и близкие, стали большими друзьями.
В комнате Марии Павловны всегда висел рисунок больного Левитана, сделанный Николаем Чеховым в то памятное лето 1885 года. Ведь могла Маша не внять предостережению брата и, быть может, сделать Левитана счастливым мужем и отцом.
Но «девушка-весна» предпочла остаться другом. В чудом сохранившихся письмах (личная переписка художника по завещанию былаисожжена) она называла его Левитанушка. И такая безраздельная нежность читалась в каждом слове — словно печаль о несостоявшемся счастье.
Сюжет для «Попрыгуньи»
К тридцати годам Левитан становится признанным мастером пейзажа. Но, как писала в своих воспоминаниях Мария Павловна Чехова, он был
«адски самолюбив, он понимал силу своего таланта, но ему все казалось мало…»
Непрестанно ощущая творческую, как впрочем, и личную неудовлетворенность, он искал новые темы и новых людей, которые смогли бы подпитать его талант и придать сил подтачиваемому хроническими болезнями телу.
Тогда-то и вошла в жизнь Левитана Софья Петровна Кувшинникова. С фигурой Афродиты, большими испытующими карими глазами, смуглой кожей и темными вьющимися волосами мулатки, Софья была личностью неординарной.
Она великолепно писала цветы (ее картины покупал сам Третьяков!), изумительно музицировала — чем спасала Левитана в минуты хандры. Она могла из нескольких лоскутов ткани сотворить оригинальный наряд и превратить скромную казенную квартирку над полицейской каланчой, выходящую окнами на грязный зловонный двор московского дна, в модный салон.
Ей было уже сорок, а окружала ее даровитая молодежь, над которой Софья Петровна имела такую же власть, как и над своим молчаливо преданным мужем — скромным полицейским врачом Дмитреем Павловичем Кувшинниковым.
Софья Петровна была горда, смела и презирала всякие сплетни о себе.
«Жизнь шла шумно, разнообразно, часто необычайно, вне всяких условностей», — писала она в своих воспоминаниях.
Впервые Левитан появился в салоне Кувшинниковой с Чеховым. Особая болезненная красота художника выделяла его из всех гостей. Немолодая оригиналка, пережившая не один легкомысленный роман, полюбила Левитана глубоко и мучительно.
И Исаак Ильич искренне привязался к этой неординарной женщине; ее пылкая любовь и забота сглаживали застаревшие сердечные недуги и возрождали желание полноценно жить и творить. Связь с Левитаном прикрывалась «художественными уроками», и каждое лето пара отправлялась на этюды в Саввину слободу на Волгу.
