Наденька, Любушка, Аннушка — перо скользило по бумаге. Он вычеркивал имена. Каждое движение ранило больнее пули, заставляя сердце сжиматься от боли. А ведь долгие годы казалось, что ему ничто не страшно — леденела и мертва душа.
Наденька, Аннушка, Любушка…кто за ними? Федор Иванович опустил голову на мелко дрожащие руки и завыл. Глубоко и мучительно отзывалось его горе.
Федор Иванович Толстой считал себя человеком, не ведавшим ни страха, ни жалости. Таковы были все в его семье — красивые и бездушные, смотревшие на мир презрительными взглядами из под слегка опущенных век.
«Бедны, что мыши, а гордости — как у царей», — с ноткой зависти шептались за их спинами, восхищаясь и негодуя.
Действительно, значительным состоянием Толстые похвастаться не могли. Однако знатность рода позволяла им держать голову высоко поднятой, не смущаясь в кругу тех, кто мог похвастаться кошельком потолще.
Окончив Морское кадетское училище и поступив в элитный Преображенский полк, Федор прославился отчаянным вольнодумством и взрывным характером, и не считался ни с чинами, ни с титулами. Ходила история, будто однажды, опоздав на построение и будучи отчитан командиром, Федор Иванович при всех плюнул ему в лицо.
Такая история не могла быть замята: оскорбленный полковник Дризен вызвал наглеца на дуэль. Он понимал, что рискует жизнью — за Толстым тянулась слава удачливого бретера, не знавшего поражений, — но иначе поступить не мог. Судьба оказалась на стороне Федора Ивановича: Дризен был тяжело ранен.
Толстому грозил суд, но вступилась влиятельная родня. И — не в первый раз. С его диким буйным характером, Федор Иванович уже не раз был замешан в сомнительных историях, связанных с женщинами и игрой. Но всякий раз умудрялся выходить сухим из воды.
Получилось и теперь. Под именем двоюродного брата, числившегося в составе экипажа «Надежды», но не желавшего отправляться в кругосветное плавание, Толстой поднялся на борт корабля, чтобы отправиться к дальним берегам.
В августе 1803 года раздался прощальный залп из кронштадтских пушек: «Надежда» вышла в море. Дни в плавании шли долго и однообразно: изрядно заскучавший Федор Иванович стал шалить. Приучил матросов к картам, посмеивался над офицерами.
А однажды и вовсе перешел границы: напоил судового священника, да и приклеил его бороду сургучом к полу. Служителю пришлось расстаться со своим украшением.
Напрасно Иван Федорович Крузенштерн, глава экспедиции, уговаривал Толстого оставить свои нелепые затеи. Мстительный и злопамятный, «шутник» затаил обиду на командира. Подгадав случай, Федор Иванович занес в капитанскую каюту обезьянку, купленную им в Макао.
Поставив рядом со зверьком полную чернильницу, граф тихонько удалился, а вернувшегося Крузенштерна встретили залитые черным тетради. Ценные записи, сделанные во время путешествия, были уничтожены.
Чем дальше, тем хуже шло плавание: граф Толстой ругался с офицерами и задирал матросов, которые не могли ответить ему тем же. Крузенштерн уже не знал, как смирить неугомонного подчиненного: убеждал, запирал в арестантской, но стоило Федору Ивановичу вновь оказаться на палубе…
Терпение капитана окончательно кончилось в 1804 году: когда корабль достиг берегов Камчатки, раздраженный Крузенштерн ссадил нерадивого офицера на берег. Несколько месяцев прожив среди аборигенов, Толстой решил выбираться: на санях, телегах, а где и пешком, граф медленно двигался в сторону столицы.
И, все-таки, добрался, объявившись в 1805 году в Петербурге, но произвести грандиозный фурор в обществе ему не удалось. Приказом государя он был арестован и отправлен на гауптвахту, а затем в маленькую крепость Нейшлот.
От тоскливой жизни в глубинке в 1808 году графа спасла русско-шведская война. Проявив отчаянную храбрость в боях, Толстой искупил былые провинности и смог вновь вернуться в Преображенский полк.
Однако вскоре начальству пришлось пожалеть о своем недальновидном решении: в Петербурге Федор Иванович вновь принялся чинить смуту. Мужчинам он показывал свои невиданные прежде татуировки, сделанные в южных портах, дамам — нашептывал истории о невероятных приключениях.
Невоздержанный на язык, уже вскоре граф оказался замешан в скандале. Высказав несколько нелестных слов о некой девице, он был вызван на дуэль капитаном Бруновым, вступившимся за оскорбленную. И на этот раз удача оказалась на стороне графа: Брунов был убит.
Затем последовала ссора с молодым Александром Нарышкиным. И вновь — бедный прапорщик был смертельно ранен, а у графа — ни царапины.
Вновь судьба Толстого сделала круг: заключение на гауптфахту — ссылка в Калугу — война, на сей раз Отечественная, — искупление прошлого и возвращение в общество. Казалось, будто Федор Иванович неуязвим: он ходил по лезвию ножа, но всякий раз оставался цел и невредим. Будто за все его преступления его ждало особое наказание…
Возраст Федора Ивановича подходил уже к 40 годам. Становился он чуть мягче, чем был прежде: отступала ненасытность и волчий азарт. Уже не так рвался он сразиться на дуэли или обыграть очередного юного офицера, ставившего на кон последнюю присланную маменькой из деревни сотню.
Бесчисленные романы тоже обременяли графа, и он взял себе красавицу-цыганку Авдотью. Однажды проигравшись подчистую и не имея ни гроша в кармане — лишь долги, которые требовалось отдать в срок, Толстой напустился на некстати явившуюся девушку:
— Что ты лезешь ко мне, — ругался он, — чем ты мне можешь помочь? Убирайся прочь!
Но артистка оказалась благороднее своего благодетеля. Узнав, сколько нужно денег, чтобы расплатиться с долгами, она привезла всю сумму.
— Откуда у тебя деньги? — изумился Фёдор Иванович.
— От тебя же. Мало ты мне дарил. Я все прятала. Теперь возьми их, они — твои, — протянула банкноты Авдотья.
Впечатленный щедростью подруги, граф Толстой повел ее под венец, презрев, как, впрочем, и всегда, мнение общества.
Женитьба на душевной Адотьюшке совершенно размягчила графа. Все чувствительнее становился он, все сложнее переживал потери. А их — было немало. Все дети, рожденные Авдотьей, умирали, будто злой рок навис на потомством Федора Ивановича.
Ударившись в мистику, граф и сам поверил в то, что судьба воздает ему за отнятые жизни. Однажды, взяв лист бумаги, Толстой сел за стол…и вспоминал, вспоминал…
Напротив имени каждого убитого им человека, он вписывал имена своих детей — Любушка, Наденька, Аннушка, Верочка, Сарра…Одиннадцать своих крошек внес в черный этот список граф, прежде чем понял — квит. С долгами он расчелся.
Словно камень упал с души: у него осталась единственная дочь, Прасковьюшка, но за нее он уже не боялся.
— Ну, слава Богу, хоть мой курчавый цыганёночек будет жив, — приговаривал Федор Иванович, нежно обнимая дочурку.
Федор Иванович Толстой больше не дрался на дуэлях и отказался от карт, проводя время мирно и тихо. Путешествовал, изредка появлялся в обществе, ходил на службы, замаливая совершенные грехи.
Он ушел 26 декабря 1846 года после многочасовой исповеди, отнявшей последние силы. Цыганка Авдотья пережила мужа на пятнадцать лет и погибла трагически и страшно: ее зарезал повар, решивший ограбить дом.
Прасковья вышла замуж за московского губернатора Василия Степановича Перфильева, родила троих детей…Вероятно, род Толстых по этой ветви все же не был прерван.
