Пугало на огороде и то выглядело лучше! А тридцатилетняя княжна, наследница огромного состояния, ходила в потёртом платье какого-то грязного бурого оттенка и накидывала на плечи чиненную шаль. Отец не баловал Машу, держал её в строгости. Вот она и не привыкла наряжаться…
Таких, как она, деревенские презрительно называли «перестарок» или «вековуха». Обычно они не рассчитывали выйти замуж. Но родня решила по-другому. Машу надо было срочно пристроить.
От матери у Маши остался только смутный образ: женщина с тонким профилем склонилась над колыбелью и что-то шептала ей. Скорее всего, это было даже не воспоминание, а сон. Ведь княгиня Екатерина Дмитриевна Волконская скончалась, когда девочке было всего полтора года…
Вдовец рассудил, что ему самому будет трудно с маленькой дочерью, поэтому Машу перевезли в дом его шурина, князя Трубецкого.
Каким же счастливым было детство Маши у Трубецких! В сезон там регулярно устраивались балы и праздники, а летом, когда княжеская семья переезжала в загородное имение, то пикники и прогулки. Гости съезжались к хлебосольным хозяевам из Москвы и Петербурга, а задерживались порой неделями и месяцами…
Но никто не роптал. Атмосфера веселья и радости не покидала Трубецких, и Маша чувствовала себя по-настоящему живой. Все печальные тени прошлого отступили на второй план… Но вот летом 1799 года в имении Знаменское появился высокий худой господин.
— Я забираю Машу. – Прямо заявил он.
Родня и знакомые прозвали его «прусским королем». Высокомерный, холодный, сдержанный и чрезвычайно строгий, князь Николай Волконский вышел в отставку. Теперь он был намерен самостоятельно воспитывать дочь. У Маши дрожали губы, когда нянюшка Трубецких собирала её вещички. А потом обняла её крепко-крепко.
— Дитятко, да кто ж тебя любить будет? – Шептала она.
Маша сделала книксен перед отцом, и тот хмуро кивнул. Этот человек внушал ей благоговейный ужас – чужой, замкнутый, какой-то нелюдимый… Но экипаж уже увозил девочку в Ясную Поляну.
В отцовском доме царили совсем другие порядки, нежели у Трубецких. Князь Волконский заезжих гостей не слишком жаловал, и предпочитал вести жизнь уединённую и тихую. По утрам он принимал управляющего и занимался делами поместья, а потом вызывал Машу и спрашивал у неё, что она прочла, и какие задания учителей сделала…
Образованием дочери он озаботился в самую первую очередь, и нередко ворчал, что у Трубецких она только нахваталась светских манер, от которых мало проку…
— Не о том думаете! – Однажды строго сказал князь, увидев, что у дочери в руках какой-то французский роман. А затем прочел длинную отповедь: что не все книги достойны чтения. С той поры он лично отбирал для Маши, что ей следует прочесть.
Он словно не замечал, что в поместье растет молодая девушка. Что она – как и её сверстницы! – нуждается в новых нарядах и туфельках… Маше был выдан материнский гардероб, который можно было подновить и ушить по фигуре с помощью прислуги.
Надо ли говорить, что в платьях, пролежавших в сундуках пятнадцать лет, она выглядела нелепо? Но Маша не думала возразить. Отец так строго держал её, так сурово воспитывал, что она… привыкла. И смирилась.
Испуг, который она испытала при встрече с ним в самый первый раз, перерос в чувство безграничного уважения. Так собака ластится к хозяину, ощущая его власть над ней. Да, она говорила на пяти языках, безупречно играла на арфе и могла поддержать разговор на любую тему…
Но отец вырастил девушку скованную, неуверенную в себе и напрочь лишенную хоть какой-то самостоятельности.
— Спросите у отца. – Мягко говорила она, если прислуга обращалась к ней с каким-то вопросом. Авторитет князя был для нее непререкаем.
Вышло так, что 3 февраля 1821 года князь скоропостижно скончался. Отныне все состояние принадлежало тридцатилетней… старой деве. Деревенские жалели её, горемычную, хотя и звали за глаза перестарком. Да и как не жалеть некрасивую девушку, чья судьба была предрешена? Вековать до конца своих дней в одиночестве. Не познав ни любви, ни материнства…
— Я-то всё точно не потрачу. – Рассудила Маша, позвав к себе компаньонку, англичанку Джейн Ханнесен. – Дам тебе 75 тысяч рублей приданого.
Англичанка едва не лишилась чувств. А короткое время спустя Маша устроила счастье мисс Ханнесен с собственным двоюродным братом.
Слухи об этих чудачествах донеслись до Москвы, до родни со стороны Трубецких и Волконских. На семейном совете решено было, что Машу надо срочно образумить.
Еще лучше – выдать замуж. Жених должен был очаровать её наповал, чтобы у Маши не возникло даже малейших сомнений, если ей поступит предложение… Иначе ведь раздаст все состояние каким-нибудь англичанкам да француженкам!
Таким удалым красавцем назначили графа Николая Толстого. Моложе Маши на четыре года, он страшно нуждался в деньгах – за свою развеселую юность спустил такие невероятные тысячи, что легко мог оказаться в долговой яме.
Правда, у него уже была любимая – сиротка Танечка Ергольская… Да только у Танечки не было ни гроша за душой. Какая из неё невеста?
— Поправите дела. – Рассуждали Трубецкие, рассказывая ему о Маше. – Сразу, в один момент!
Когда Машу привезли к родне, княгиня Трубецкая всплеснула руками. Огородное пугало выглядело лучше! Девушку срочно переодели, причесали заново, послали за модисткой, чтобы наскоро подготовила хоть 2-3 приличных платья… Ну а потом была встреча. Поворотная в судьбе обоих.
Граф Толстой сделал то, что от него ждали. Ухаживание было молниеносным, под бдительным оком родни. И Маша… согласилась. В тридцать лет мало кто отказывался от замужества, если находился желающий вести к алтарю. Принято считать, что она без ума влюбилась в жениха, но сын Маши писал иначе:
«Думаю, что мать любила моего отца, но больше, как мужа, и, главное, отца своих детей, но не была влюблена в него».
Минул год после смерти «прусского короля», как Маша пошла под венец: свадебные колокола зазвучали 9 июля 1822 года. Гости завистливым шёпотом перечисляли наследство невесты – два имения, дом в Москве, семьсот крепостных душ, деньги в банке…
Графа Толстого поздравляли с удачным предприятием — нашёл богатую, да еще и сироту. Никто не будет досаждать нравоучениями!
Свою роль жены и матери Маша исполняла безупречно. Занималась отцовским имением, прилежно следовала тем порядкам, которые когда-то завёл он. Перестарком её уже не называли, и дворня с удивлением признала, что у барыни отлично получается вести дела.
Да и к графу быстро привыкли. А Маша сблизилась с Танечкой Ергольской, которую любил когда-то ее муж… Эта милая женщина помогала заниматься с детьми, коих очень быстро стало пятеро: в 1823-м появился Николаша, потом Сергей, Дмитрий, Левушка и, наконец, единственная дочь Мария. Много позже, та самая единственная девочка в графском семействе, записала:
«У нее были качели… она просила, чтобы ее выше раскачивали. Раз ее раскачали очень сильно, доска сорвалась и ударила ее в голову… После этого у нее всегда болела голова».
Спустя полгода после этого «катания» Маши не стало. Танечка Ергольская стала добрым ангелом для её детей – теперь они полностью перешли под ее опеку. Был среди них и Левушка. Будущий писатель, граф Лев Николаевич Толстой.
Он обожал мать. Сам признавался, что у него был настоящий культ матери – незнакомки, которую он практически не помнил. Горевал, что не осталось ее портрета, и неоткуда было взять даже смутные воспоминания о ней.
Но он берег в сердце ее образ. И воплотил его в одном из своих романов. Я думаю, вы легко догадаетесь, о каком персонаже идет речь!
