— Всю переломал! – С ненавистью кричала она. – Уеду! Не остановишь меня!
Сплюнув под ноги, Бем развернулся и вышел. Он оставался совершенно спокойным: за окном был лютый мороз, выла вьюга, а вокруг – бескрайняя Сибирь. Рыдания Кати не трогали его сердца. «Демон», — однажды назвала его тёща. И была права. В чёрных глазах Алексея Петровича словно бушевала адова стихия.
Ранней весной 1818 года в Корчеве задержали и судили местного помещика Алексея Петровича Бема. Молодой, богатый, очень самоуверенный, он отличался несдержанным нравом. Все говорили – пошел в батюшку. Тот любил сечь крестьян за каждую провинность. Вот и яблочко недалеко откатилось от яблоньки.
Таял снег, ночами подмораживало. Дорога превращалась в чистый лед. Потребовав к себе кучера, Бем приказал закладывать карету. А когда заскрипели колеса и побежали лошади, громко приказал:
— Быстрее!
— Не могу, барин. – Говорил ямщик. – Ей-богу, перевернемся. Надобно обождать с недельку. Уж больно лед скользкий.
— Я сказал быстрее! – Прорычал Бем.
Он хлопнул дверцей и вылетел из кареты. Кучер со страху затормозил. А вот дальнейшее описывали уже адвокаты – красный от гнева, с перекошенным лицом, Алексей Петрович выхватил кнут у кучера и замахнулся. Раз. Другой. Третий. Он потерял счет. Когда очнулся, старик уже не дышал.
Вот за это и был задержан помещик Бем. Молодой красавец, каких поискать. Внешне – словно сошел с живописного полотна, до того был хорош. «А душа насквозь черная», — болтали в Корчеве.
Исправником в ту пору назначили другого помещика, Петра Ивановича Кучина. Он прибыл в Корчеву вместе с женой и детьми, поселился в большом доме с мансардой, и частенько принимал гостей. Поблизости жила его мать с дочерью, хорошенькой смуглянкой Екатериной. И вот эту молодую девушку однажды и заприметил Алексей Петрович Бем.
Его не держали за решеткой. Ему позволялось находиться дома, отмечаясь в околотке, и не покидать пределов Корчевы. Многие соседи перестали с ним здороваться, а вот к исправнику он заглядывал регулярно.
— Вот демон. – Шептали про него.
У него был пронзительный взгляд. Казалось, в его черных глазах можно утонуть… А мать Петра Ивановича, впервые увидев Бема, вскрикнула и едва не лишилась чувств.
— Видела его. – Бормотала она, объясняя потом, невестке, причину своего замешательства. – С Като гадали на святках. Вот и увидели – обе – мужчину с черным глазом. Точно Бем. Неужто моей Като быть каторжанкой?
Не было и речи о том, чтобы красавица Като встретилась с Бемом. Ему предстояло долгое путешествие в Сибирь по оглашению приговора. В этом никто не сомневался. Смерть кучера расследовали быстро, другие обстоятельства тоже были как на подбор: и над дворней измывался, и вел себя дерзко… Считанные месяцы оставались помещику Бему, чтобы гулять на свободе.
Но именно то, чего так сильно опасаются, иногда и происходит. Алексей Петрович наметил себе цель, и наметил очень точно. Катя, Като – как ее называла мать – понравилась ему своей чистой красотой. Трудно ли заманить в ловушку юную деву, которая никогда прежде не была влюблена?
Бывалые называли это «атакой крепости». Однако Алексею Петровичу не понадобились осадные орудия. Катя, встретив его, обмерла. Сначала была испугана, а потом очаровалась.
Демоны умеют нравиться. Такова их страшная сущность. Не успели Кучины и глазом моргнуть, как произошло невероятное – тайно, почти ночью, Като обвенчалась с помещиком Бемом. А потом явилась, бледная и от страха прячущая лицо, перед матерью. Призналась во всем, упала в ноги.
— Что же Алексей Петрович-то не явился? – Хмуро произнесла мать. – Чай, не одну тебя венчали?
Бем приехал поутру, и во взгляде его холодных темных глаз появилось что-то неведомое до того. Словно он почувствовал свою силу и власть. Като принадлежала ему, и ей он велел собираться. Плачущая мать отдала дочери вещи, велела горничной Даше следовать за хозяйкой, и перекрестила Като. Чувствовало материнское сердце, что впереди ждет ее буря…
Приговор Бему огласили несколько месяцев спустя. Отправлялся он в Сибирь, на поселение. За ним последовала и жена с горничной. Уезжали, провожаемые грустными взорами. Но Като старалась улыбаться.
— Люблю. – Шептала она. – Ведь это главное!
Письма из Сибири приходили редко. В Корчеве ждали каждое, ждали с надеждой. Матери хотелось верить, что, несмотря на тяжелые обстоятельства начала ее семейной жизни, Като будет счастлива. Выйдет срок, вернется Алексей Петрович. И заживут, как прежде жил помещик. И всё наладится…
Но там, далеко от родных мест, Бем показал всю свою страшную сущность. Като была ему не нужна, и ее причитания и хлопоты выводили его из себя. Он, забавляясь, увлек ее за собой. А теперь тяготился. Нередко позволял себе излишне приложиться к бутылке, а потом громко бранил Като.
Из писем было ясно, что порой помещик Бем становился причиной обморока своей молодой хорошенькой жены…
«Возвращайся, — писала ей мать, — ты ничем не обязана этому человеку. И твое возвращение будет всеми понято. Не терпи этого мучителя».
Бежали месяцы. Однажды, после особенно лютой ссоры, Като не выдержала. Крикнула, что уедет. А когда Бем замахнулся, громко закричала:
— Да у меня же дите будет!
Только поэтому он отпустил ее. Като выбиралась из Сибири трудно. Дороги не было, зима вокруг студеная. Кое-как, на подводах, добралась до Казани. Потом оттуда – в родную губернию. И в Корчеву.
Она вернулась, уже будучи почти на сносях.
— Каторжанка! – летело вслед.
С горничной своей упала в ноги матери. Просила прощение за свою неосторожность. А потом разговорам не было числа. И снова стало тепло и уютно в их доме – поселилась в нем надежда.
…Като разрешилась от бремени спустя два месяца. Увы, маленькая жизнь не задержалась в младенце. А потом и она сама закрыла глаза навеки.
— Демон. – Шептала мать Като, провожая дочь в последний путь. У нее перед глазами стоял насмешливый взор ее беспутного зятя. Который сломал сразу три жизни: своей жены «каторжанки», своего ребёнка и своей тещи.
История Бема закончилась на каторге. Мать Като остаток жизни так и прожила в Корчеве.
