— Что за неряха, и где мы найдем деньги на новую юбку? — закричала мать, как только 12-летняя Эмили появилась на пороге.
Девочка действительно выглядела ужасно: волосы в беспорядке, все лицо в ссадинах, а много раз перештопанная юбка безнадёжно изорвана и испачкана кровью.
— Ты думаешь, я печатаю деньги! — разорялась мать. — Дряная девчонка!
Эмили осела на пол и затряслась в рыданиях. Она с трудом нашла в себе силы дойти до дома после того … того, что сделали с ней на темной улице, а теперь оказалось, что даже родная мать не способна ее даже пожалеть…
Первые слова, которые услышала Эмили, только появившись на свет, были не признание в любви от матери или успокаивающие речи повитухи. Если бы малышка могла это запомнить, то в ее сознании всплыли бы только гневные окрики пьяного отца. Они же сопровождали и все несчастливое детство маленькой Эмили Луизы де Ла Бинь, родившейся в 1848 году.
Ее отец вечно едва стоял ногах и был всем недоволен — особенно тем, что дома закончились выпивка и еда. Мать Эмили сбивалась с ног, чтобы заработать хоть на пару кусков хлеба для детей — а их в неблагополучной семейке где-то на окраине Парижа было целых семь человек.
Родители девочки официально даже не были женаты, а от отца невозможно было дождаться никакой помощи. Домой, в ветхую лачугуЕе отец вечно едва стоял ногах и был всем недоволен — особенно тем, что дома закончились выпивка и еда.
Мать Эмили сбивалась с ног, чтобы заработать хоть на пару кусков хлеба для детей — а их в неблагополучной семейке где-то на окраине Парижа было целых семь человек. Родители девочки официально даже не были женаты, а от отца невозможно было дождаться никакой помощи.
Домой, в ветхую лачужку, он приносил только крики, крепкий запах и побои. Скромного дохода, который получала мать Эмили на ткацкой фабрике, категорически не хватало, и ей приходилось подрабатывать собственным телом.
Нередко матушка приходила домой с синяками на лице и шее. Эмили была одной из старших — она прекрасно все понимала, но никогда не задавала вопросов. С ранних лет она начала приносить в дом деньги — от продажи конфет или газет на улицах.
Уже в десять лет девочка устроилась швеей в мастерскую к матери. Семейству все равно постоянно не хватало денег и еды, и осознание своего бедственного положения лишало детей малейших радостей, а их мать делало черствой и истеричной.
Когда Эмили ещё не было 13, на нее на темной улице напал пожилой мужчина. Девочка кричала и сопротивлялась, но никому не было дела до проблем какой-то оборванки — а приличным барышням в это время и в этом районе делать было нечего.
Эмили едва добралась до дома, но мать только обрушилась на нее из-за испорченной одежды и даже не подумала обнять или предложить помощь.
Тогда Эмили поняла, что никому в этом мире нет до нее дела. Если даже родная не была способна на несколько ласковых слов, чего же ожидать от других?
С тех пор Эмили стала изредка продавать не только ткани или сладости в кондитерском магазине, но и собственное расположение. Таких девушек в середине 19 века в Париже было огромное множество, они даже получили собственное название «лоретки».
К лореткам относились те мадмуазели, которые ещё не окончательно погрязли в пучине порока, а прибегали к «лёгкому способу заработка» лишь в крайнем случае — обычно, когда оставались совсем без гроша.
Мать Эмили относилась к подработке дочери с молчаливым одобрением — ей было все равно, каким образом деньги появлялись у нее в кошельке. Тем более, что ей самой, с возрастом, было все тяжелее найти себе клиентов.
Однажды Эмили заплатили неплохую сумму лишь за то, чтобы она несколько часов смирно сидела на одном месте — так она познакомилась с художником Коро. Постоянной натурщицей мастера она однако не стала — ей не хватало терпения, а лицо было, пусть и миловидным, но слишком «обычным».
Однажды в ресторане на Марсовом поле, где Эмили искала клиентов среди обеспеченных военных, она познакомилась с армейским офицером Ричардом Фосси. Сначала он был к ней очень мил — дарил простенькие цветы и баловал комплиментами.
Эмили прежде такие мужчины не попадались — те, с кем она имела дело, обычно требовали быстрого выполнения ее «обязанностей», а после единственной встречи бесследно пропадали.
Впервые Эмили позволила себе робкую надежду, что кто-то сможет позаботиться о ней и полюбить ее так, как она не смела и мечтать. Первое сильное чувство потрясло девушку так сильно, что она забыла об осторожности…
Когда Эмили поняла, что ждёт ребенка, она страшно испугалась и была готова обращаться к подпольным врачам, но Ричард ее остановил.
— Тебе не о чем беспокоиться, дорогая. Совсем скоро мы поженимся, и ты ни в чем не будешь нуждаться! — заверил он ее.
Мадмуазель де Ла Бинь растаяла от этих слов и с лёгкостью поверила в то, что до свадьбы им нужно ещё «совсем немного подождать».
Однако на свет появилась сначала одна малышка, затем вторая, а обещания Ричарда оставались все такими же неопределенными.
Мать, к которой в слезах явилась Эмили, быстро растолковала ей, что к чему.
— На таких как мы мужчины не женятся!
Она оказалась права: через пару недель замечательный Ричард пропал окончательно, оставив после себя лишь двух голубоглазых ангелочков и горькие воспоминания. Судьба в очередной раз показала Эмили, что надеяться в этом мире можно лишь на себя.
Она знала, что с двумя внебрачными детьми никто больше не захочет взять ее замуж, и решила действовать по другому пути. Дочерей ей пришлось отдать на воспитание матери, о чем Эмили впоследствии очень жалела.
Одна из девочек погибла при невыясненных обстоятельствах — возможно, ее бабушка попыталась «продать» ее не тому клиенту. Вторую дочь Эмили вовремя пристроила в монастырь, а затем забрала себе, но вина за смерть собственного ребенка продолжала преследовать ее всю жизнь.
Эмили взяла себе новые имя — Вальтесс, созвучное французскому «Ваше Высочество» («Votre Altesse») — и бросила все свои силы, чтобы выделиться из тысяч несчастных «лореток». Она всерьез занялась своим образованием, манерами, вызубрила несколько десятков красивых цитат и научилась загадочно молчать, обмахиваясь веером.
Ее усилия вскоре принесли свои плоды: девушке удалось заполучить в свою постель композитора Жака Оффенбаха. Тот начал приглашать ее в свои пьесы, и лоретка Эмили окончательно превратилась в элитную куртизанку Вальтесс.
Теперь она посещала только самые дорогие, модные рестораны, где и находила себе мужчин. Со временем Вальтесс научилась управлять своими поклонниками так, что они отдавали ей все до последнего ливра.
Один из ее ухажёров — принц Сагана — даже обанкротился пока строил для нее роскошный особняк. Как только Вальтесс понимала, что мужчина больше не представляет для нее интереса, она с лёгкостью меняла его на другого.
Прекрасная куртизанка водила дружбу с Флобером, Мопассаном, Эдуардом Мане и другими деятелями искусства — это помогало ей держаться в числе самых интересных и влиятельных женщин Парижа. Вальтесс также коллекционировала искусство и собрала огромную коллекцию.
Немало поклонников были готовы на все, чтобы заполучить ее себе навсегда, но куртизанка решительно отказывалась от того, чтобы связывать себя узами брака. Ни один мужчина не был способен заставить ее отречься от своей свободы.
О ее постели говорили, что это самое популярное место Парижа после Эйфелевой башни, и что именно за этим балдахином подчас решалась судьба всей страны.
Вальтесс уже достаточно потрудилась над своей репутацией, чтобы отказывать мужчинам, которых не желала видеть подле себя. Не все были готовы это принять — например, Эмиль Золя после отказа так разгневался, что весьма в нелестно отозвался о Вальтесс в своем романе 1880 года «Нана»:
«Ее постель…трон, алтарь, куда Париж прибывал, чтобы восхититься её суверенной наготой. Вдоль её сторон среди цветов расположились группы купидонов, которые улыбались, наблюдая за удовольствиями в тенях занавесок».
Вальтесс не трогали эти ядовитые строки. Остаток жизни она прожила в свое удовольствие и скончалась на 63 году жизни в 1910 году. Считается, что она была похоронена вместе с двумя неизвестными мужчинами, которые, очевидно, не пожелали расставаться со своей возлюбленной даже после ее смерти.
