«По­с­ле съё­мок од­ной из постельных сцен я чуть не умер от стыда». Актёр Ле­о­нид Ку­ла­гин

Зри­те­ли стар­ше­го по­ко­ле­ния за­по­м­ни­ли Ле­о­ни­да Ку­ла­ги­на по глав­ной ро­ли в пер­вом со­вет­ском эро­ти­че­с­ком филь­ме «Осень». Бла­го­род­ный кра­са­вец по­ко­рил их серд­ца и в филь­ме Ан­д­рея Ми­хал­ко­ва-Кон­ча­лов­ско­го «Дво­рян­ское гне­з­до».

За дол­гую жизнь в твор­че­с­ком ба­га­же ак­те­ра на­ко­пи­лось око­ло 70 ки­но­ра­бот, за­по­м­ни­лись так­же серь­ез­ные и яр­кие об­ра­зы, со­з­дан­ные в те­а­т­ре. Девять лет на ка­на­ле «Рос­сия» шел те­ле­се­ри­а­л «Ку­ла­гин и парт­не­ры». Сегодня актеру 83 года.

Ле­о­нид Ни­ко­ла­е­вич, ог­ля­ды­ва­ясь на­зад, мо­же­те ли вы ска­зать, что у вас ни­ко­г­да не воз­ни­ка­ло ощу­ще­ния, что мо­ж­но бы­ло вы­брать дру­гую про­фес­сию, жить с дру­гой семь­ей, что, гру­бо го­во­ря, вы се­ли не в тот по­езд? Та­ко­го, зна­е­те, ощу­ще­ния не­пра­виль­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го?

Я ве­рю в судь­бу. Фа­тум — это дей­ст­ви­тель­но то, что ме­ня во­л­ну­ет. Я фа­та­лист. Все, что про­ис­хо­ди­ло со мной в жиз­ни, бы­ло пре­до­п­ре­де­ле­но. У нас все­гда есть вы­бор, нам все­гда да­ют­ся свы­ше ка­кие-то пре­ду­п­ре­ж­де­ния и под­ска­з­ки. Гру­бо го­во­ря, ес­ли вы ре­ша­е­те, ид­ти вам ку­да-то или нет, и при этом ни­как не мо­же­те при­нять ре­ше­ние, то вот это со­м­не­ние и есть под­ска­з­ка.

Зна­чит, не ид­ти. По­ло­жи­тель­ный от­вет — это аб­со­лют­ная уве­рен­ность и ре­ши­мость. Ме­ня по жиз­ни ве­ла судь­ба. Я, на­вер­ное, са­мо­сто­я­тель­но толь­ко два ре­ше­ния в жиз­ни при­нял — пой­ти в те­атр и же­нить­ся. Ос­таль­ное пра­к­ти­че­с­ки все бы­ло пре­до­п­ре­де­ле­но. Я ни­ко­г­да не про­ши­бал лбом стен­ку, что­бы че­го-то до­бить­ся. Так скла­ды­ва­лось са­мо со­бой.

На­счет не­пра­виль­но­го по­ез­да, в ко­то­рый сел, вы зна­е­те, у ме­ня ча­с­то воз­ни­ка­ли та­кие мы­с­ли, и они ка­са­лись мо­ей про­фес­сии. У ме­ня, на­при­мер, бы­ло ощу­ще­ние, что все мои на­гра­ды — сна­ча­ла за­слу­жен­ный ар­тист, по­том на­род­ный, ла­у­ре­ат го­су­дар­ст­вен­ный пре­мий, пре­мии брать­ев Ва­силь­е­вых — все это пред­на­зна­ча­лось ко­му-то дру­го­му, не мне.

И что он, этот дру­гой, при­дет и ска­жет — от­да­вай все это мне, ты за­ни­ма­ешь не свое ме­с­то. Я по го­ро­ско­пу Близ­не­цы, во мне жи­вут два че­ло­ве­ка. Один за ме­ня, за то, что я де­лаю, дру­гой — про­тив. И эти близ­не­цы все­гда ру­га­ют­ся друг с дру­гом, спо­рят.

Очень ча­с­то по­бе­ж­да­ет тот, ко­то­рый го­во­рит — не­прав­да все это, все это не так на­до де­лать. Он мне ме­шал, я по­ни­мал, что не то что-то де­лаю, и стра­дал от это­го ве­ч­но­го не­до­воль­ст­ва со­бой.

Да­же в луч­ших сво­их ро­лях?

Ну, я не мо­гу на­звать ка­кие-то свои ро­ли луч­ши­ми. Не мне об этом су­дить. Ведь очень ча­с­то лю­бишь роль, счи­та­ешь, что она наи­бо­лее те­бе уда­лась, а зри­те­ли со­в­сем дру­гую твою роль лю­бят.

Зри­те­ли стар­ше­го по­ко­ле­ния пре­ж­де все­го вспо­ми­на­ют два филь­ма — «Дво­рян­ское гне­з­до» и «Осень». «Дво­рян­ское гне­з­до» сни­мал Ан­д­рон Ми­хал­ков-Кон­ча­лов­ский, «Осень» — Ан­д­рей Смир­нов.

Кста­ти, пре­мье­ра филь­ма «Осень» в свое вре­мя про­шла в Ри­ге, а вот здесь в Мо­с­к­ве пре­мье­ры офи­ци­аль­но не бы­ло — кар­ти­на бы­ла про­пу­ще­на вто­рым эк­ра­ном, без ка­кой-ли­бо ре­к­ла­мы. Я по­м­ню, толь­ко в Ри­ге в ки­но­те­а­т­ре ви­се­ла ка­кая-то афи­ша — серд­це, прон­зен­ное стре­лой (Сме­ет­ся). Мы бы­ли на той пре­мье­ре.

По­том бы­ло мно­го филь­мов, по­ряд­ка 70, но наи­боль­шую из­ве­ст­ность и по­пу­ляр­ность я при­об­рел благодаря се­ри­а­лу «Ку­ла­гин и парт­не­ры» на ка­на­ле «Рос­сия». В ис­то­рии ми­ро­во­го ки­но и те­ле­ви­де­ния нет пре­це­ден­тов, что­бы име­нем ак­те­ра на­зы­ва­ли глав­но­го ге­роя и во­об­ще весь про­ект. Но не­смо­т­ря на всю эту по­пу­ляр­ность, я очень бо­юсь ос­тать­ся ак­те­ром од­ной ро­ли.

Ко­му в го­ло­ву при­шла идея за­пу­с­тить се­ри­ал с ва­шим име­нем?

Это вы­дум­ка про­дю­се­ра Ва­си­лия Гри­горь­е­ва. По­с­ле мо­е­го поч­ти де­ся­ти­лет­не­го от­сут­ст­вия на эк­ра­нах Гри­горь­ев ре­шил, что зри­тель впол­не мо­жет по­ве­рить в то, что я сме­нил про­фес­сию и стал ад­во­ка­том, — и это по­до­г­ре­ет ин­те­рес к кар­ти­не. Как ни стран­но, мно­гие дей­ст­ви­тель­но по­ве­ри­ли, кол­ле­ги-ак­те­ры су­да­чи­ли в ку­лу­а­рах, что, мол, я от­крыл свою фир­му и сни­маю ки­но про се­бя.

Но так или ина­че спе­ци­фи­че­с­кую по­пу­ляр­ность я бла­го­да­ря это­му про­ек­ту при­об­рел и даже счи­тался ли­цом ка­на­ла «Рос­сия». Ко­г­да ме­ня ста­ли уз­на­вать на ули­це, об­ра­щать­ся по име­ни и как-то стран­но улы­бать­ся, я сна­ча­ла ду­мал, что, мо­жет, про­с­то вы­гля­жу как-то смеш­но. А по­том я по­нял, что для этих лю­дей я свой че­ло­век. Я вхо­жу к ним в дом с эк­ра­на пять дней в не­де­лю.

И не­смо­т­ря на са­мое убий­ст­вен­ное вре­мя в сет­ке, вы­яс­ни­лось по рей­тин­гам, что нас смо­т­рят не толь­ко от­ча­ян­ные до­мо­хо­зяй­ки, но и пред­ста­ви­те­ли са­мых раз­ных со­ци­аль­ных ка­те­го­рий. Мне го­во­рят спа­си­бо за то, что это ки­но да­рит на­де­ж­ду.

Вы ска­за­ли, что толь­ко два ре­ше­ния при­ня­ли са­мо­сто­я­тель­но — пой­ти в те­атр и же­нить­ся. Как это бы­ло?

Мой отец ра­бо­тал в элек­т­ро­це­хе дра­ма­ти­че­с­ко­го те­а­т­ра име­ни Горь­ко­го. Этим об­сто­я­тель­ст­вом я и обя­зан вы­бо­ру про­фес­сии. Па­па по­сто­ян­но брал ме­ня с со­бой в те­атр, так как де­вать бы­ло не­ку­да. Ма­ма ра­бо­та­ла в гос­ти­ни­це и де­жу­ри­ла там по­сто­ян­но по но­чам, ну а по­том ее и во­все не ста­ло. В об­щем, с ше­с­ти лет я тол­кал­ся за ку­ли­са­ми, де­лал что-то в мас­сов­ках.

Став по­стар­ше, на­чал хо­дить еще и в опе­ру, по­сколь­ку в на­шем дво­ре жил удар­ник из ор­ке­ст­ра опер­но­го те­а­т­ра. Ко­г­да де­ло дош­ло до ре­ше­ния во­п­ро­са ку­да ид­ти, я ре­шал толь­ко од­ну про­б­ле­му: чем имен­но за­ни­мать­ся — дра­ма­ти­че­с­ким или опер­ным ис­кус­ст­вом. Де­ло в том, что у ме­ня от при­ро­ды по­ста­в­лен­ный го­лос. Но дра­ма взя­ла верх.

В том, как я по­з­на­ко­мил­ся со сво­ей пер­вой же­ной, то­же мно­го стран­ных сов­па­де­ний. С пер­вых дней уче­бы в те­а­т­раль­ной сту­дии в Ни­ж­нем Нов­го­ро­де я ра­бо­тал в ме­ст­ном драм­те­а­т­ре, где и по­з­на­ко­мил­ся с мо­ло­дой ак­т­ри­сой Люд­ми­лой Нель­ской. По стран­но­му сте­че­нию об­сто­я­тельств ро­ди­те­ли Люд­ми­лы, то­же ак­те­ры, сня­ли квар­ти­ру у мо­ей тет­ки, род­ной се­ст­ры от­ца.

В об­щем, ско­ро мы объ­я­ви­ли ро­ди­те­лям, что бу­дем му­жем и же­ной. К это­му вре­ме­ни Люд­ми­лу при­гла­си­ли ра­бо­тать в Чи­ту и она уе­ха­ла. На про­ща­нье я ска­зал: «Спро­си там, мо­жет, им ну­жен мо­ло­дой ар­тист?» Че­рез ме­сяц я по­лу­чил те­ле­грам­му с пред­ло­же­ни­ем ра­бо­ты в Чи­тин­ском обл­драм­те­а­т­ре с ок­ла­дом 75 руб­лей.

До это­го я ка­ж­дый день спра­ши­вал па­пу: «Те­ле­грам­мы нет?», он от­ве­чал: «Ни­че­го нет». А тут по­ве­сил пид­жа­чок на гво­з­дик, при­лег ря­дом и го­во­рит: «Сын, а ес­ли те­ле­грам­мы не бу­дет, что ста­нешь де­лать?» — «Ос­та­нусь до­ма, — от­ве­чаю, — бу­ду ра­бо­тать в на­шем те­а­т­ре».

Он по­смо­т­рел на ме­ня вни­ма­тель­но и ска­зал: «Лад­но, возь­ми ее там в пид­жа­ке». Я под­ско­чил, схва­тил эту те­ле­грам­му, чуть не умер от сча­стья.

Толь­ко мно­го лет спу­с­тя я по­нял, что в этот мо­мент тво­ри­лось в ду­ше мо­е­го от­ца — мы ведь с ним 20 лет не рас­ста­ва­лись, жи­ли в од­ной ком­на­те… Но то­г­да я рвал­ся к лю­би­мой. В те­а­т­ре на ме­ня то­же серь­ез­но оби­де­лись, да­же не да­ли ди­п­ло­ма об окон­ча­нии сту­дии, толь­ко ка­кую-то справ­ку вы­пи­са­ли. И боль­ше ни в ка­ком учеб­ном за­ве­де­нии я не учил­ся.

Я не знал то­г­да, что уез­жаю из до­ма на­все­г­да — но за­то на­все­г­да за­по­м­нил, как отец сто­ит на пер­ро­не и по ще­ке у не­го те­чет сле­за. Про­шло уже 46 лет, а эта кар­тин­ка пе­ред гла­за­ми… А жизнь с этой де­вуш­кой у ме­ня не сло­жи­лась. Мы по­же­ни­лись, пе­ре­еха­ли из Чи­ты в Яро­с­лавль. Но брак рас­пал­ся, мы ока­за­лись со­вер­шен­но раз­ны­ми людь­ми. По­с­ле раз­во­да я уе­хал в Ли­пецк.

Ту­да же при­е­ха­ла ак­т­ри­са Эле­о­но­ра Ла­пиц­кая. По стран­но­му сте­че­нию об­сто­я­тельств она иг­ра­ла в спе­к­та­к­ле ту же роль, что и моя пер­вая же­на. Эля ста­ла мо­ей вто­рой же­ной. Это бы­ло в 1964 го­ду. Мы до сих пор вме­сте.

А как вы по­па­ли в Мо­с­к­ву?

То­же слу­чай­но. Я ни­ко­г­да не рвал­ся в сто­ли­цу. Мы жи­ли в Брян­ске, у нас бы­ла пре­кра­с­ная квар­ти­ра в цен­т­ре го­ро­да. Я на­чал сни­мать­ся в ки­но. А по­том Ан­д­рей Смир­нов хи­т­ро­стью за­ма­нил ме­ня в Мо­с­к­ву. Под­клю­чил свою пер­вую су­п­ру­гу, по­про­сил ее ус­т­ро­ить мне экс­кур­сию по го­ро­ду на ма­ши­не — я был сча­ст­лив, Мо­с­к­ву до это­го ни­ко­г­да не ви­дел. И как буд­то слу­чай­но она за­ве­ла ме­ня в ка­фе.

На сто­ли­ке сто­я­ли три чаш­ки. Я спра­ши­ваю: «А тре­тья для ко­го?» И тут к нам под­са­жи­ва­ет­ся се­до­вла­сый муж­чи­на, ко­то­рый ока­зал­ся ди­ре­к­то­ром Те­а­т­ра име­ни Го­го­ля — Лев Фе­до­ро­вич Ло­сев. Он пред­ло­жил мне ра­бо­ту. Я был в шо­ке, при­за­ду­мал­ся. Че­ст­но ска­зать, я то­г­да уже три го­да жил в Брян­ске, жизнь как-то на­ла­ди­лась, и что-то ме­нять не очень хо­те­лось.

Да и по­том, где жить в Мо­с­к­ве? «Ну, бу­де­те где-то угол сни­мать», — ска­зал мне Ло­сев. По­м­ню, это сло­во «угол» про­из­ве­ло на ме­ня силь­ное впе­чат­ле­ние. У ме­ня же се­мья — же­на, сын уже был, ба­буш­ка же­ны с на­ми жи­ла. Но уго­ва­ри­ва­ли ме­ня силь­но. И мы с су­п­ру­гой на уго­во­ры под­да­лись. Элю, кста­ти, то­же при­гла­си­ли в те­атр.

В 1995 го­ду вы при­ня­ли стран­ное ре­ше­ние — уй­ти из те­а­т­ра. Это то­же бы­ло пре­до­п­ре­де­ле­но?

Да, я при­нял ре­ше­ние уй­ти из Те­а­т­ра име­ни Го­го­ля, в ко­то­ром про­ра­бо­тал поч­ти три де­сят­ка лет. Ушел фа­к­ти­че­с­ки в ни­ку­да. Это был ду­хов­ный кри­зис, взро­с­ле­ние. Я про­с­то по­нял, что моя лю­би­мая про­фес­сия ак­те­ра очень за­ви­си­мая, я дол­жен де­лать как на­до, а не как хо­чу, не то, что ка­жет­ся мне в дан­ной си­ту­а­ции и ро­ли не­об­хо­ди­мым.

Как бы это ба­наль­но ни зву­ча­ло сей­час, но ос­нов­ной при­чи­ной, ко­то­рая ме­ня под­толк­ну­ла к ухо­ду из те­а­т­ра, ста­ла пе­ре­строй­ка. Я по­нял, на­сколь­ко я был не­сво­бо­ден вну­т­рен­не. На­сколь­ко это ти­пи­ч­но со­вет­ская ус­та­нов­ка – де­лать то, что на­до. А за­чем на­до, ко­му на­до? Мне это на­до­е­ло. Вто­рой при­чи­ной, под­толк­нув­шей ме­ня к ухо­ду, ста­ла моя роль в пье­се Ар­ту­ра Мил­ле­ра «По­с­ле гре­хо­па­де­ния».

Это моя по­с­лед­няя са­мая боль­шая ра­бо­та в те­а­т­ре. Пье­са до­с­та­то­ч­но ав­то­био­гра­фи­ч­ная. Мил­лер опи­сы­вал ис­то­рию сво­ей люб­ви с Мэ­ри­лин Мон­ро, ис­то­рию ее ги­бе­ли. Мы встре­ча­лись с Мил­ле­ром, ка­кие-то ве­щи спра­ши­вать бы­ло бес­такт­но, но все так счи­та­ли, что он был ос­нов­ной при­чи­ной ги­бе­ли Мэ­ри­лин Мон­ро.

Яко­бы по­с­ле смер­ти ря­дом с ее те­лом на­шли сня­тую с те­ле­фо­на труб­ку, яко­бы она зво­ни­ла ему, он не по­до­шел к те­ле­фо­ну. Ес­ли бы он от­ве­тил, воз­мо­ж­но, она бы­ла бы жи­ва – в этом его об­ви­нял весь мир, Аме­ри­ка осо­бен­но.

Оче­вид­но, эта пье­са бы­ла по­пыт­кой оп­рав­дать­ся. Он там об­ви­нял всех — ро­ди­те­лей, пер­вую же­ну, вто­рую же­ну, дру­зей, об­ще­ст­во, са­му Мон­ро, а в кон­це го­во­рил: «Это я те­бя убил». Вот эта те­ма ис­по­ве­даль­но­сти, же­ла­ния по­ка­ять­ся в гре­хах сов­па­ла то­г­да с мо­им ми­ро­ощу­ще­ни­ем…

Од­но де­ло — хо­теть это­го, дру­гое де­ло — хо­тя бы пе­ред сво­ей соб­ст­вен­ной со­ве­стью при­знать­ся в гре­хе, это очень сло­ж­но сде­лать. Я ду­маю, что уга­дал пер­во­при­чи­ну этой пье­сы — это бы­ло са­мое ва­ж­ное, что­бы по­нять про­из­ве­де­ние.

На спе­к­такль к нам ле­тел из Аме­ри­ки сам Мил­лер. При­чем во всем ми­ре, во всех те­а­т­рах зна­ют, что Ар­тур смо­т­рит толь­ко один акт сво­ей пье­сы — вот на ка­кой по­па­дет, та­кой и смо­т­рит. По­па­дет на на­ча­ло — смо­т­рит пер­вый, по­па­дет на вто­рой – зна­чит, вто­рой.

В Мо­с­к­ве – то же са­мое. Ни­кто не оби­жал­ся, все по­ни­ма­ли, что про­с­то он не смо­т­рит, и все. Ко вто­ро­му ак­ту при­бе­жал Ан­д­рей Воз­не­сен­ский, спра­ши­ва­ет:

«Где Ар­тур? У нас ме­ро­при­я­тие, ему но­чью уле­тать, на­до ус­петь еще ту­да-сю­да…» Ему го­во­рят: «Он в за­ле» — «Как?! Он обы­ч­но не смо­т­рит… Я его вы­та­щу!» Ему го­во­рят: «Не­хо­ро­шо, мы не пу­с­тим вас!»

Ар­тур Мил­лер си­дел два ак­та на на­шем спе­к­та­к­ле! За­кон­чил­ся спе­к­такль. У нас за­на­ве­са не бы­ло. Я ви­жу, под­ска­ки­ва­ет вы­со­кий ху­дой дядь­ка в оч­ках. Та­щит за со­бой на сце­ну ка­кую-то де­ви­цу, по­том вы­яс­ни­лось, что это его пе­ре­во­дчи­ца, об­ни­ма­ет ме­ня, го­во­рит на ан­г­лий­ском язы­ке, пе­ре­во­дчи­ца пе­ре­во­дит:

«Спа­си­бо вам ог­ром­ное! Это луч­шая по­ста­нов­ка мо­ей пье­сы в ми­ро­вом те­а­т­ре. Вы ме­ня вер­ну­ли на 25 лет на­зад».

Эти сло­ва я за­по­м­нил на­и­зусть — от ве­ли­ко­го дра­ма­тур­га та­кое ус­лы­шать! И, на­вер­ное, мы уга­да­ли, что же имен­но его за­ста­ви­ло на­пи­сать эту пье­су. Он вер­нул­ся в про­шлое, он за­но­во про­жил свою жизнь, си­дя в за­ле. При­мер­но в этот мо­мент я по­нял, что я боль­ше ни­че­го не хо­чу иг­рать.

Вы ухо­ди­ли в ни­ку­да?

По­на­ча­лу ка­кое-то вре­мя ак­тив­но сни­мал­ся в ки­но, за­ни­мал­ся ре­жис­су­рой, ста­вил спе­к­та­к­ли в Вол­го­гра­де, Уфе. А по­том вдруг ос­тал­ся без ра­бо­ты. В прин­ци­пе. На пол­то­ра го­да. Ко­г­да я по-на­сто­я­ще­му ос­тал­ся один, по­нял, на­сколь­ко это страш­но.

Си­дел и це­лы­ми дня­ми смо­т­рел на те­ле­фон — ждал, что кто-то по­зво­нит и ме­ня ку­да-ни­будь по­зо­вут, что-то пред­ло­жат, вспом­нят. Но ни­ку­да не зва­ли. Чуть с ума не со­шел то­г­да.

По­ху­дел на нер­в­ной поч­ве ужа­с­но. Прав­да, по­сте­пен­но при­гла­ше­ния ста­ли по­сту­пать из про­вин­ции. Мне бы­ло все рав­но ку­да ехать. Я вы­брал Брянск. Мо­жет, по­то­му, что из это­го го­ро­да 30 лет на­зад уе­хал в Мо­с­к­ву. Стал глав­ным ре­жис­се­ром Брян­ско­го ТЮ­За и про­ра­бо­тал на этом ме­с­те поч­ти шесть лет.

С то­ч­ки зре­ния твор­че­ст­ва там хо­ро­шо ра­бо­та­лось, те­атр стал под­ни­мать­ся с мо­им при­хо­дом. Впер­вые в жиз­ни у ме­ня по­я­ви­лись уче­ни­ки. Ак­те­ры са­ми на­зва­ли ме­ня сво­им учи­те­лем. А это до­ро­го­го сто­ит. Но по ча­с­ти ру­ко­во­дства я ока­зал­ся сла­бо­ват — не умею, как вы­яс­ни­лось, тре­бо­вать же­ст­ко, при­ка­зы­вать.

За эти го­ды я ни­г­де не сни­мал­ся и в сто­ли­це по­я­в­лял­ся на­ез­да­ми — на­ве­щал се­мью. Из по­ля зре­ния зри­те­лей во­об­ще вы­пал. И тут не­ожи­дан­но по­я­вил­ся про­ект «Ку­ла­гин и парт­не­ры». Опять же судь­ба. Я ни за кем не бе­гал, ни у ко­го ни­че­го не про­сил.

Вы сня­лись в пер­вом со­вет­ском эро­ти­че­с­ком филь­ме. То­г­да вы бы­ли го­то­вы к та­кой ис­то­рии?

Да­же не пред­ста­в­лял се­бе, что все так бу­дет сло­ж­но. Во-пер­вых, у нас в со­вет­ском ки­не­ма­то­гра­фе ни­че­го по­доб­но­го не сни­ма­ли. Это был пер­вый опыт. Две тре­ти филь­ма ге­рои, при­чем 30-лет­ние, то есть уже не со­в­сем юные, про­во­дят в по­сте­ли. Сло­ж­но бы­ло не толь­ко мне, но и лю­дям го­ра­з­до бо­лее сме­лым.

Ведь нам на­до бы­ло так сы­г­рать и ре­жис­се­ру так все это снять, что­бы это вы­гля­де­ло не по­шло, не вуль­гар­но, не ци­ни­ч­но, а кра­си­во, до­с­той­но и вме­сте с тем прав­ди­во. У Ан­д­рея Смир­но­ва, ре­жис­се­ра филь­ма, в глав­ной ро­ли сни­ма­лась его вто­рая же­на. Мы бы­ли с Ан­д­ре­ем зна­ко­мы при­ли­ч­но — с 67-го го­да, в его де­бют­ном филь­ме «Ан­гел» по рас­ска­зу Юрия Оле­ши я снял­ся в сво­ей пер­вой ки­но­ра­бо­те.

А «Осень» сни­ма­лась в 1975 го­ду. Это до­с­та­то­ч­ный срок для зна­ком­ст­ва. Это уже силь­но об­лег­ча­ло про­цесс. С На­та­шей Руд­ной мы по­з­на­ко­ми­лись на про­бах, где про­бо­ва­лись раз­ные сце­ны, ко­то­рые тре­бо­ва­ли от­кро­вен­ных раз­го­во­ров и об­ще­ния пре­дель­но от­кро­вен­но­го. Ну не под­лин­но от­кро­вен­но­го, ко­то­рое бы­ло в филь­ме, но хо­тя бы пред­ва­ри­тель­но­го зна­ком­ст­ва и вну­т­рен­ней свя­зи.

Эта связь по­я­ви­лась. Лю­ди, ко­то­рые встре­ча­ют­ся впер­вые и по­па­да­ют в та­кую сце­ну, сра­зу не сы­г­ра­ют ни­ко­г­да. И сла­ва бо­гу, что эти так на­зы­ва­е­мые «по­стель­ные сце­ны» сни­ма­лись уже по­с­ле то­го, как мы сня­ли всю ог­ром­ную на­ту­ру. Мы еще боль­ше под­ру­жи­лись, жи­вя в экс­пе­ди­ции, об­ща­ясь, дру­жа. И тем не ме­нее бы­ло не­лов­ко — не зна­ли, как это сде­лать.

По­че­му не­лов­ко? Вы се­бя чув­ст­ву­е­те без оде­ж­ды уяз­ви­мым?

Ну, это тя­же­ло. Вот вы по­про­буй­те встать пе­ред ка­ме­рой и раз­деть­ся.

Ну, ес­ли есть ка­кая-то сце­ни­че­с­кая за­да­ча…

За­да­ча там по­нят­ная. Ты при­хо­дишь, ты раз­де­ва­ешь­ся, ты ло­жишь­ся. За­да­чи про­стые. Даль­ше за­да­чи ус­ло­ж­ня­лись тем, что дол­ж­на воз­ни­к­нуть страсть. Во­п­рос, ко­то­рый по­сто­ян­но за­да­ва­ли — «а вы в ка­д­ре по-на­сто­я­ще­му це­лу­е­тесь или нет?». Тут на­до по­нять, что та­кое «по-на­сто­я­ще­му». Ко­не­ч­но, по-на­сто­я­ще­му. Без ка­ких-то там осо­бен­ных глу­бин.

Но это на­до де­лать на ка­ком-то ог­ром­ном друг к дру­гу до­ве­рии, ес­ли не пре­вра­щать в хо­лод­ное ре­ме­с­ло. Ко­не­ч­но, ва­ж­но, что­бы мы нра­ви­лись друг дру­гу. Ес­ли я ей бу­ду про­ти­вен на уров­не фи­зи­о­ло­гии, то ни­че­го не вый­дет. Не­да­ром на За­па­де су­ще­ст­ву­ют дуб­ле­ры по­ка­зы­вать от­дель­ные ча­с­ти те­ла или ка­кой-то эро­ти­че­с­кий про­цесс. Эти сце­ны из­ма­ты­ва­ли нас.

Это очень сло­ж­но, ко­г­да на те­бя смо­т­рит гла­зок ка­ме­ры. Ко­не­ч­но, всех вы­го­ня­ли из па­виль­о­на. Ос­та­ва­лись лю­ди, толь­ко име­ю­щие от­но­ше­ние к съем­ке — ре­жис­сер, опе­ра­тор и его два по­мощ­ни­ка, бри­га­дир ос­ве­ти­те­лей, ос­ве­ти­те­ли на фо­на­рях, зву­ко­ре­жис­сер — это уже це­лая ком­па­ния. Мы же не про­фес­си­о­на­лы в съем­ках пор­но­филь­мов, ко­то­рым все рав­но — с кем, что и как.

По­м­ню, од­на­ж­ды по­с­ле съе­мок од­ной из та­ких сцен мы с На­та­шей от­ки­ну­лись на по­душ­ки и взгля­ну­ли вверх — и уви­де­ли на ко­ло­с­ни­ках, по все­му пе­ри­мет­ру ог­ром­но­го мос­филь­мов­ско­го па­виль­о­на, сот­ни лю­бо­пыт­ных, ко­то­рые со­бра­лись по­гла­зеть на нас. Я чуть не умер от сты­да.

По­про­буй­те од­на­ж­ды при сви­де­те­лях с кем-ни­будь лю­бить друг дру­га. Ко­не­ч­но, в ки­но это ис­кус­ст­во, ко­не­ч­но, это иг­ра. Но уве­ряю вас — ни­че­го не по­лу­чит­ся. Жен­щи­не, до­пу­с­тим, да­же все рав­но, но у му­жи­ка не вста­нет про­с­то-на­про­сто. Нам силь­но по­мо­гал Ан­д­рей. Он го­во­рил же­не: «На­та­ша, ну сде­лай ты ему что-ни­будь та­кое, по­мо­ги как-то».

Или, по­м­ню, я ни­как не мог сы­г­рать сце­ну, где мне на­до бы­ло за­лезть На­та­ше под юб­ку и схва­тить ее там за бе­д­ро, при­жать к се­бе и так да­лее. Ан­д­рей на­му­чал­ся с на­ми, по­том при­ду­мал — за­ста­вил На­та­шу на­деть чул­ки, что­бы я не про­с­то сте­с­нял­ся под юб­кой, а был за­нят де­лом, чул­ки от­сте­ги­вал. Дей­ст­ви­тель­но ста­ло на­мно­го лег­че (Сме­ет­ся).

Вас пре­да­ва­ли в жиз­ни?

Я ду­мал об этом и по­нял, что ме­ня не пре­да­ва­ли, по­то­му что у ме­ня нет дру­зей. Ни у ко­го нет обя­за­тельств пе­ре­до мной, как и у ме­ня.

Вы го­во­ри­те о друж­бе, а в люб­ви?

Те­ма, ко­то­рую я тро­гать не бу­ду, хо­тя, ко­не­ч­но, бы­ло вся­кое.

Вы бо­и­тесь иг­рать смерть в ки­но или в те­а­т­ре?

Нет, ни­с­коль­ко, мил­ли­он раз уми­рал, но в гроб не ля­гу. Прав­да, есть та­кое ак­тер­ское по­ве­рье, что на­до по­ста­вить ря­дом с гро­бом бу­тыл­ку конь­я­ка, и то­г­да ни­че­го дур­но­го не слу­чит­ся.

А в жиз­ни бы­ли у вас си­ту­а­ции, бли­з­кие к смер­ти или по­гра­ни­ч­ные с ней?

Как раз это слу­чи­лось на съем­ках филь­ма «Осень». Нам ос­та­лось до­с­нять од­ну сце­ну. Мы уе­ха­ли на га­ст­ро­ли с те­а­т­ром в Харь­ков. Ве­че­ром по­с­ле спе­к­та­к­ля мне на­до бы­ло ехать в Мо­с­к­ву до­с­ни­мать сце­ну. У ме­ня уже был би­лет. Я при­хо­жу иг­рать спе­к­такль.

Кста­ти, вспом­нил еще в про­дол­же­ние на­ше­го с ва­ми раз­го­во­ра о судь­бе. В ар­мии я не слу­жил, но и не ко­сил спе­ци­аль­но. Я все­гда ду­мал, что ме­ня по бла­ту ос­во­бо­ди­ли — дя­дя у ме­ня был свя­зан с во­ен­ко­ма­том. Я до это­го са­мо­го спе­к­та­к­ля в Харь­ко­ве был убе­ж­ден, что мне при­ду­ма­ли ка­кой-то га­ст­рит и яз­ву и ос­во­бо­ди­ли от ар­мии по бла­ту.

И вот пе­ред спе­к­та­к­лем чув­ст­вую со­вер­шен­но ди­кую, ни с чем не срав­ни­мую боль. Боль прон­зи­ла ад­ская, слов­но кин­жал в бок во­ткну­ли и про­кру­ти­ли. Я про­с­то рух­нул на пол, упал со сту­ла, по­лез под стол пря­тать­ся за­чем-то. Я гром­ко кри­чал — «по­мо­ги­те!». Мне ка­за­лось, что я гром­ко кри­чу. По ко­ри­до­ру слу­чай­но про­хо­ди­ла моя же­на — она ни­че­го не слы­ша­ла, слу­чай­но за­гля­ну­ла.

Я не кри­чал — я ше­п­тал. Ме­ня под­ня­ли на ру­ки два ак­те­ра. Они по­том ска­за­ли, что я был со­вер­шен­но не­ве­сом — при мо­ем не дю­жем ро­с­те и ве­се 80 ки­ло­грам­мов. От бо­ли кон­цен­т­ри­ру­ют­ся все мыш­цы. Ме­ня увез­ла «ско­рая по­мощь», тут же в боль­ни­це ме­ня по­бри­ли все­го и от­пра­ви­ли на опе­ра­ци­он­ный стол. По­ло­же­ние ухуд­ша­лось тем, что я не го­то­вил­ся к этой опе­ра­ции.

С тех пор не ем кроль­ча­ти­ны, сра­зу вспо­ми­на­ет­ся эта боль. По­м­ню, что по­с­лед­няя еда в те­а­т­раль­ном бу­фе­те бы­ла — жа­ре­ная жир­ная кроль­ча­ти­на, у ме­ня все бы­ло за­би­то едой. Про­бод­ная яз­ва. Я у от­ца по­том уз­нал, что ро­дил­ся в со­ро­ч­ке — ну, плен­ка та­кая, зна­е­те, на мла­ден­цах. Еже­ли бы это слу­чи­лось по­с­ле спе­к­та­к­ля в по­ез­де — ме­ня про­с­то бы не спа­с­ли.

А так ме­ня опе­ри­ро­вал луч­ший хи­рург в Харь­ко­ве. В вос­кре­с­ный день, ко­г­да де­жу­рят про­стые хи­рур­ги, ра­бо­тал луч­ший хи­рург го­ро­да. Это был 1975 год. Ме­ня под­карм­ли­ва­ли ле­кар­ст­ва­ми, нар­ко­ти­ка­ми. Я ви­дел цвет­ные сны.

И тун­не­ли ви­де­ли?

Да, ви­дел бе­ло­сне­ж­ные тун­не­ли, а в кон­це дверь. При­чем не сте­к­лян­ная, а как буд­то из вос­ко­вой бу­ма­ги. А че­рез нее бьет ро­зо­вый свет, как сол­н­це. Я бе­жал ту­да и ду­мал, что про­бью го­ло­вой эту дверь, по­то­му что она бу­ма­ж­ная, и вот там спа­сусь. Я не­сколь­ко раз это де­лал, но ни­ко­г­да не до­бе­гал до этих две­рей. По­том я по­нял, что про­ис­хо­ди­ло.

Я чув­ст­во­вал на се­бе взгляд, от­кры­вал гла­за, при­хо­дил в со­з­на­ние — ря­дом сто­я­ла се­ст­ра, ус­по­ка­и­ва­ла: «Ни­че­го, боль­ной, от­ды­хай­те!» И опять кто-то вклю­чал кноп­ку, опять я бе­жал к той две­ри. Это к на­ше­му с ва­ми раз­го­во­ру о судь­бе. Есть все-та­ки у ме­ня ан­гел-хра­ни­тель.

В про­тив­ном слу­чае это бы­ла бы чи­с­той во­ды смерть — на по­лу­стан­ке где-то. Но бог ми­ло­вал. Кста­ти, моя ма­ма умер­ла от яз­вы же­луд­ка пря­мо на опе­ра­ци­он­ном сто­ле. Мне то­г­да бы­ло семь лет.

Вы свою яз­ву ле­чи­ли?

Чем толь­ко не ле­чил. И эк­с­т­ра­сен­сы, и ле­кар­ст­ва, и ди­е­ты — ни­че­го не по­мо­га­ло. При­чем я ведь уез­жал ча­с­то — раз­ные го­ро­да, встре­чи со зри­те­ля­ми. Там по­ят, уго­ща­ют, черт-те чем кор­мят — и ни­че­го не бо­ле­ло. Но толь­ко я при­ез­жал в Мо­с­к­ву, шел к сво­ему лю­би­мо­му те­а­т­ру, на­чи­на­лись при­сту­пы бо­ли. На что мне один эк­с­т­ра­сенс ска­зал:

«Это вы­ле­чить не­воз­мо­ж­но, это кто-то на вас вли­я­ет и под­са­сы­ва­ет у вас энер­гию, ор­га­низм вы­ста­в­ля­ет за­щи­ту. Так как вам са­мо­му не хва­та­ет сил на за­щи­ту соб­ст­вен­ной энер­гии, у вас на­чи­на­ет бо­леть наи­бо­лее сла­бый ор­ган. Это не пре­кра­тит­ся, по­ка вы не най­де­те пред­мет, ко­то­рый на вас так вли­я­ет».

Я на­шел. Че­ло­век, ко­то­рый пре­кра­с­но ко мне от­но­сил­ся, я был до не­го луч­шим ар­ти­стом. Но он ме­ня… вам­пи­рил. Мо­гу объ­я­с­нить, по­че­му я это знаю то­ч­но — он ушел из те­а­т­ра. На его ме­с­то при­шел дру­гой — пол­ная про­ти­во­по­ло­ж­ность.

Про­шел год — на­чи­на­ет­ся ве­с­на, а ве­с­ной обы­ч­но обо­ст­ре­ние. Но на сей раз ни­ка­кой бо­ли не бы­ло. И вот уже боль­ше тридца­ти лет ни­че­го не бес­по­ко­ит.